С
приездом в Бухару в декабре
1838 г. Ш. Марджани начинает получать
уроки у одного из самых
уважаемых мударрисов города - мирзы
Салиха ал-Ходжанди, впоследствии
о котором он вспоминал с большой благодарностью.
На
наш взгляд, было бы ошибочно
идеализировать общую атмосферу
Бухары той поры, в которой
было немало косного и затхлого,
где даже во второй половине
XIX века эмиры вершили суд и
расправу по собственному произволу
и всегда в пользу ханской казны.
Венгерский путешественник А. Вамбери
свидетельствует: "Шпионы эмира проникают
даже в святилища семейств и горе тому,
кто провинился в несоблюдении религиозных
форм или против власти эмира".
Точно
так же невозможно не видеть, что в среде ученых кругов
было немало людей, по-настоящему преданных
своему делу, собирателей редких книг,
влюбленных в историческую науку. В Бухаре
Ш. Марджани близко познакомился с крупным
ученым - Хусаином ибн Му-хаммед ал-Кирмани
ал-Каргали, который имел библиотеку, богатую
историческими сочинениями.
Были
также такие ученые как, например,
Абд ал-Мумин Узбак ал-Афшанчи,
который разделял взгляды предшественника
Ш. Марджани - Габдулнасыра Курсави
и находился в оппозиции к
порядкам, царившим в учебных заведениях Бухары.
Но
чем глубже Ш. Марджани погружался
в традиционные схоластические "науки",
преподаваемые в бухарских медресе,
тем острее в нем росло недовольство
учебной программой, в которой
вообще не отводилось места
светским наукам. Хотя Ш. Марджани и ставил перед
своими мударрисами вопрос о необходимости
некоторой реформы преподавания, успеха
он не добился. Поэтому в последующем все
свое внимание он уделял самообразованию.
В
Бухаре Ш. Марджани обосновался
при медресе "Кукельташ"
и "Мирараб", но занятия
посещал редко, в основном самостоятельно
занимался в библиотеках.
В
библиотеках Бухары он знакомился
с трудами таких авторов, как
Джалал ад-дин ал-Дувани (1426- 1501), Абу
Хамид Мухаммед ал-Газали (1059-1111),
Мухи ад-дин ибн Араби (1165-1240), которые почитались
в то время как непререкаемые авторитеты
в области мусульманской философии и права,
логики и теоретического богословия. Интерес
к этим средневековым авторитетам богословия
был у Ш. Марджани не случайным, так как
"богословие представляло собой "наивысшее
обобщение" социальной практики человека
средневековья, оно давало общезначимую
знаковую систему, в терминах которой
члены феодального общества осознавали
себя и свой мир и находили его обоснование
и об'яснение". К тому же он в эти годы
был искренне убежден, что многие беды,
отсталость его нации об'ясняются тем,
что мировоззрение народа путаное, а экономический,
социальный и политический упадок - следствие
несоблюдения требований шариата. Поэтому
в начале своей деятельности он много
внимания уделял рассмотрению теологических
и общемировоззренческих проблем. Причем
в конкретной исторической обстановке
жизни татарского народа в середине XIX
в. рассмотрение этих проблем в том аспекте,
в каком оно было осуществлено Ш. Марджани,
имело определенную об'ективную значимость.
Позже, уже в Казани, подвергая аргументированной
критике позиции своих противников, Ш.
Марджани высказал ряд ценных идей. Впоследствии,
когда эти идеи нашли отражение в его книгах,
он так же, как и Ибн Халдун и европейские
мыслители, для обоснования независимости
светских наук проводил разграничение
между религией и той частью содержания
священных книг, которая не имела отношения
к религиозно-нравственным вопросам. Например,
в его труде "Назурат ал-хак..." имеется
отдельный раздел "Религия не опровергает
философию", где доказывается, что такие
науки, как философия, логика, заслуживают
того, чтобы им уделяли большое внимание,
и они прежде всего имеют право на существование.
Первые
два-три года жизни на чужбине
не были особо плодотворными.
Будущий историк был далеко не в восторге
ни от системы образования в Бухаре, ни
от общей атмосферы в ханстве, он отдавал
предпочтение Самарканду как центру науки
и культуры. Это подчеркивают лица, с которыми
Ш. Марджани вместе жил и учился. Ш. Марджани
говорил, что если бы он не встретил в Бухаре
такого человека, как Низам ад-Дин ал-Ил-хами,
влюбленного в математику, то его бухарский
период жизни можно было бы считать бесполезным.
Косность,
рутина, консерватизм, подчас элементарное невежество и фанатизм
духовных лиц были слишком очевидны. С
одной стороны, он восхищался прошлым
величием культуры народов Средней Азии
времен Сама-нидов, высоко ценил духовное
богатство библиотек, с другой стороны,
близкое соприкосновение с жизнью феодального
общества, с его кричащими противоречиями,
с угнетением и бесправным положением
большинства населения не могло не разочаровать
такого тонкого наблюдателя, каким был
Ш. Марджани.
Как
бы усиленно ни занимался Ш.
Марджани в библиотеках, он не мог уединиться настолько,
чтобы не заметить окружающей его гнетущей
и мертвящей все живое обстановки и не
задуматься над смыслам происходящего.
Уже после возвращения в Казань в своем
письме Фаизханову, давая оценку учебной
системе Бухары, он отмечает бесполезность
штудирования в течение полугода различных
комментариев и комментариев к комментариям.
Он писал: "Спрашивается, как можно охватить
все это? Допустим охватили, а как запомнить?
Допустим, и запомнили. Но в конечном счете
какая польза от всего этого?". Следует
отметить, что характеристика, данная
Ш. Марджани системе обучения в Бухаре,
полностью совпадает с определением другого
ученого - Чокана Валиханова, который охарактеризовал
Бухару, как "притон, вертеп ханжей-улемов,
ишанов-серебряников, спорящих в продолжение
нескольких лет только о внешних атрибутах
веры".
Необходимо
отметить, что в первой половине
XIX века в России, где получил
первоначальное образование Ш.
Марджани, процесс разложения феодального
общества шел быстрым темпом,
в жизнь всех народов Казанского края все
сильнее проникали товарно-денежные, капиталистические
отношения. Крепли буржуазные экономические
связи, на заводах и фабриках значительно
расширялось применение машин, страна
вступала в эпоху промышленного переворота,
рос рынок, развивалось сельское хозяйство.
А
в Средней Азии, где продолжал
свое образование будущий ученый,
феодальные отношения оставались
нетронутыми. К тому же кровопролитные
войны, уносившие десятки тысяч
человеческих жизней, феодальная
раздробленность, оторванность от мирового рынка
- эти и многие аналогичные факторы препятствовали
экономическому развитию региона.
Ш.
Марджани как продукт определенной
социальной эпохи не мог не
заметить многих проявлений патриархальщины
в феодальной жизни Бухары
той поры. И это, естественно, нашло
отражение в его трудах, написанных уже
в Средней Азии.
Так,
в своем первом произведении "Ал'ам
абна ад-дахр би ахвал ахл
ма вара ан-нахр" "Извещение
сынов эпохи о положении жителей
Мавераннахра" будущий историк
наряду с описанием положения жителей
осуждает фанатизм мусульман Средней
Азии, в особенности Бухары, показывает
низкий уровень преподавания, когда вместо
занятий историей, философией, математикой
и естественными науками ученики годами
изучают богословские предметы, штудируют
никчемные комментарии и субкомментарии.
Опасаясь тех гонений, которые испытал
на себе его предшественник Курсави, Ш.
Марджани просил распространить это произведение
лишь после своего от'езда из Бухары. И
в других произведениях он критиковал
нераспорядительность чиновников и произвол
эмира, по чьей вине, по его мнению, некоторые
библиотеки пришли в негодность.
В
этой связи следует отметить,
что Ф. Энгельс, как известно,
подчеркивал: "...восточное господство
несовместимо с капиталистическим обществом; нажитая прибавочная
стоимость ничем не гарантирована от хищных
рук сатрапов и пашей; отсутствует первое
основное условие буржуазной предпринимательской
деятельности - безопасность личности
купца и его собственности".
Самарканд.
Плодотворным во всех отношениях был
самаркандский период жизни Ш. Марджани,
где он учился в считавшемся лучшим в то
время медресе "Ширдар". Как и в Бухаре,
он занимался в библиотеках, чередуя свои
занятия переписыванием книг и преподаванием,
чтобы зарабатывать себе на жизнь. Как
свидетельствует отрывок из письма Багаутдина
к своему сыну, Ш. Марджани от родителей
получал небольшую помощь.
В
библиотеках Самарканда будущий
историк знакомился с трудами
Ал-Фараби (ок. 870-950), Ибн Сины (ок. 980-1037),
Ал-Бируни (973-1048), Ибн Рошда (1126-1198) и делал
из них выписки, а также увлекался изучением
наследия таких выдающихся поэтов Востока,
как Абу ал-Касим Фирдоуси (984-1020), Омар
Хайям (ок. 1040-1123), Муслихиддин Саади (1184-1291),
Алишер Навои (1441-1501), от произведений которых
веяло духом рационализма и гуманизма.
В
своих исторических трудах Ш.
Марджани очень высоко отзывался
об этих ученых и поэтах
Средней Азии. Например, в его
"Мукаддима..." имеются интересные
сведения об Ибн Сине, Ал-Фараби,
Ал-Бируни, Насред-дине ат-Туси и др., а
в "Вафийат ал-аслаф...", где материал
расположен по системе некролога, автор
дал довольно подробные биографии и творческие
портреты этих ученых и поэтов.
Из "Вафийат
ал-аслаф..." явствует, что научно-философская
мысль среднеазиатских народов опиралась
не только на древнегреческую мудрость,
ставшую доступной благодаря интенсивным
переводам, но и на доисламскую теолого-философскую
традицию, восходящую к дуалистической
космологии Авесты.
Известно,
что произведения вышеперечисленных авторов оказали
существенное влияние на формирование
мировоззрения предшественника Ш. Марджани
- Курсави. К этому же наследию приобщился
и Ш. Марджани, читая древние книги и общаясь
с наиболее одаренными и трезво мыслящими
учеными своего времени.
Рассматривая
формирование идейных истоков
мировоззрения Ш. Марджани в
среднеазиатский период его жизни,
необходимо учитывать, что мусульмане
ознакомились с греческими науками
не прямым, как Европа в эпоху
Возрождения, а косвенным путем,
через сирийские переводы. Начиная с
четвертого века труды греческих философов
и их неоплатонических комментаторов,
астрономов, врачей и натуралистов переводились
на сирийский язык. В результате сложных
и противоречивых воздействий возникла
особая восточная ветвь эллинистической
мысли в философии.
Один
из величайших мыслителей Средней
Азии ал-Фараби, по происхождению
тюрк из Фараба (в нынешнем
Казахстане), специально приехал
в Дамаск (где и умер в 950
г.), чтобы ближе познакомиться
с сирийскими переводчиками и комментаторами трудов Аристотеля.
Всякое
новое достижение быстро доходило
до всех уголков мусульманского
мира. Оживленные торговые, политические
и религиозные связи с Сирией
и другими странами способствовали
притоку переводческой литературы
в Среднюю Азию, а оттуда - позднее - на
берега Волги. "Некоторые караваны из
Бухары везли не только алмазы и жемчуга,
восточные шелка, сладости и благовония;
в тюках, навьюченных на верблюдов, преодолевали
расстояния рукописи и книги, то есть духовная
пища".
Об этом красноречиво свидетельствует
также наличие многочисленных, переписанных
татарскими переписчиками, списков известного
трактата по логике "Исаго-ги" ("Введение
в категорию Аристотеля") Порфирия,
ученика александрийской школы неоплатонизма
Плотина из Ликополя в Египте (III в.), которые
автор настоящих строк неоднократно находил
и описал во время археографических экспедиций
на территории Татарии. Эти рукописные
сочинения встречаются как под названием
"Китаб ал-исагуджи", так и под названием
"Китаб ал-катагуриас, однако они оба
берут свои истоки от более позднего источника,
а именно - от "Китаб аби наср ал-фараби
фи-л-мантик". Популярность этого трактата
и факт его переписки татарскими переписчиками
отмечали также исследователи поступивших
в центральные рукописные хранилища страны
татарских рукописей.
Чтение
этой литературы оказывало существенное
влияние на формирование Ш.
Марджани, во многом определило
его подход к мировоззренческим
проблемам. Например, в своем труде
"Мукаддима...", материал для
которого был собран им в Средней
Азии, Ш. Марджани обстоятельно разбирал
взгляды Аристотеля, Платона, Пифагора,
Эвклида, Фалеса, Сократа и других античных
философов и дал им свою оценку. Он также
подробно описывал, как в аббасидскую
эпоху греческая наука стала достоянием
арабов и явилась базой становления их
философии, медицины и астрономии.
Ш.
Марджани показывал вклад других
народов в арабскую культуру.
Он приводил имена переводчиков
с греческого, персидского, индийского
и набатейского языков на арабский, посредством которых арабы
приобщались к достижениям культуры завоеванных
народов.
Разумеется,
в настоящее время советский
читатель может ознакомиться
с этими сведениями через сочинения
И. Ю. Крачковского, В. В. Бартольда,
X. А. Р. Гибба и других. Они как бы стали уже прописными
истинами. Но не следует забывать, что
ученый писал об этом более чем 100 лет тому
назад, значительно предвосхитив этих
востоковедов. Причем будущий ученый уже
в эти годы являлся не беспристрастным
регистратором событий и фактов, а как
строгий критик выражал свои симпатии
и антипатии той или иной философской
системе и их представителям. Например,
подробно изложив, как заимствованные
от греков и других народов науки были
расширены и углублены учеными из Средней
Азии, в частности "вто-рымучителем"
Абу-Наср ал-Фараби и Абу Али Ибн Сина,
Ш. Марджани устами такого беспристрастного
автора, как Мухаммед ибн Абд ал-Карим
аш-Шахра-стани (1086-1153), говорит: "Поскольку
самый признанный народом ученый Абу Али
Хусейн ибн Абдулла ибн Сина и его путь
принят народом и взгляд его близок к истине,
я решил изложить сливки его мыслей из
его книг его собственными, словами, а
путями и взглядами остальных (ученых
- М.Ю.) решил пренебречь".
"Среди
мусульманских ученых, тот, кто
полностью освоил труды Аристотеля,- это, несомненно,
Ибн Сина,- продолжает Ш. Марджани,- это
он показал в своих сочинениях "аш-Шифа"
("Книга исцеления"), "ан-Наджат"
("Книга спасения"), "ал-Ишарат"
("Книга указаний"). Причем во многих
вопросах он пошел против Аристотеля,
написал на него комментарии. Мусульманские
ученые совершенствовали науки, оставшиеся
им от греков".
Содержание
"Мукаддима..." Ш. Марджани, где
древнегреческой культуре и иранской
культуре периода Сасанидов отводится
примерно одинаковая роль, показывает, что научно-философская
мысль средневекового Востока не только
освоила, но и критически переработала
духовное наследие прошлого, дополнила
его собственной интерпретацией, оригинальными
идеями и создала на этой базе новую, исторически
самобытную и внутренне цельную теоретическую
систему.