Христианство

В XII−XIII вв. русская церковь  в лице своих иерархов обладала определенным авторитетом и оказывала влияние на политическую жизнь в стране. Однако изучение истории церковно-государственных отношений показывает, что, во-первых, церковь и ее деятели на Руси в политических вопросах не отстаивали или защищали какую-то особую линию, но поддерживали одну из сторон в споре. Во-вторых, это влияние осуществлялось в результате личного воздействия или вмешательства иерарха в соответствующее дело. Таким образом, в этом отношении представители церкви выступали не столько как органы власти, сколько как идеологический аполитический фактор, влияющий на успех той или иной стороны в политической или, шире, социально-политической борьбе княжеских и городских группировок [38, c. 351].

Избрание городской общиной церковных сановников не является особенность социально-политической жизни только Новгорода. В житии Кирилла Туровского говорится о том, что Кирилл «умоленьем князя и людей того града возведен был на стол епископьи». Учреждение Смоленской епископии в 1136 году и выборы епископа также произошли с участием веча.

Городские общины в Древней Руси имели право голоса, когда возникала потребность замещения епископских столов. В 1159 году «выгнаша Ростовци и Суждалци Леона епископа, зане же умножил бяше грабя церковь и попы» [52, 53].

В Полоцке епископ также занимал высокое общественное положение. В период феодальной раздробленности он являлся как вроде единственным представителем всей Полоцкой земли, ведь князей, как мы знаем, было много на разных полоцких участиях. Епископ участвовал в вечевых собраниях. От его имени писались договоры, которые заключались полоцким вечем, и к ним привешивалась его печать. Примерам может быть грамота полоцкого епископа Якова рижскому епископскому заместителю и г. Рига (около 1300 г.). В грамоте Яков говорит исключительно о мирских делах - относительно мирных отношений и торговли хлебом. Полоцкие епископы принадлежали к узкому колесу особ, которые пользовались висящими печатями, что привешивались к документам [11, 43].

Сложно говорить о  роли полоцкого епископа в государственном  управлении, поскольку количество документов, которые дошли к нам, небольшое. Однако нет оснований считать эту деятельность незначительной. Наверняка, полоцкие епископы находились в меньшей зависимости от местных князей, чем в других княжествах восточных славян, но, достоверно, ни не были в такой меры независимыми и сильными владыками, как новгородские епископы.

Борьба христианства с язычеством в материальной и  духовной культуре населения Беларуси

Автор «Повести временных лет» замечал, что русские люди лишь на словах называются христианами, а на деле живут, точно «поганые» [37, c.314]. Привержинцы христианской веры Древней Руси обличали своих соотечественников в «двоеверии». Они клеймили тех, кто, именуя себя христианами, поклонялся в то же время языческим богам. Концепция «двоеверия» из старинных полемических сочинений проникла в дореволюционную историческую науку и утвердилась в ней. По словам Е.Е. Голубинского, «в первое время после принятия христианства наши предки в своей низшей массе или в своем большинстве, буквальным образом став двоеверными и только присоединив христианство к язычеству, но, не поставив его на место последнего, с одной стороны, молились и праздновали богу христианскому с сонмом его святых или – по их представлениям – богам христианским, а с другой стороны, молились и праздновали своим прежним богам языческим. Тот и другой культ стояли рядом и практиковались одновременно...» [7, c. 849].

Идея «двоеверия» вошла  и в советскую историографию. Гордиенко считал, что на Руси «имело место длительное, многовековое сосуществование византийского христианства со славянским язычеством» [8, c. 95]. Стремясь рассматривать «двоеверие» исторически, он отмечал: «Двоеверие, сначала явное, затем скрытое, впоследствии было преодолено русским православием, но преодоление это оказалось в значительной степени формальным. Достигла его церковь ценой компромисса, посредством приспособленчества. Византийское христианство не устранило славянское язычество из сознания и повседневного обихода, а ассимилировало его, включив языческие верования и обряды в свой вероисповедно-культовый комплекс» [8, c. 99-100].

Наряду с городскими и сельскими приходскими храмами  на Руси XI-XII веков создавалось множество  домовых церквей. О наличии большого их количества говорят некоторые косвенные, но весьма красноречивые факты. По известиям Лаврентьевской летописи, относящимся к 1124 году, «бысть пожар велик в Киеве», во время которого одних церквей сгорело «близ шестисот»[54]. Совершенно очевидно, что столь значительное число церквей, фиксируемое летописцами, не могло заключать одни только приходские храмы. Устройство домовых церквей на Руси XI-ХII веков являлось данью языческим верованиям и представлениям. Домовые церкви превращались в своеобразные домашние святыни. Происходило слияние христианства с язычеством.

Городские общины, подобно семьям, имели собственных богов, и потому каждая являла собой самостоятельную, а порой и замкнутую религиозную ассоциацию. Именно этим объясняется та специфическая роль, которую играли кафедральные храмы, воздвигнутые в волостных центрах – средоточиях различных древнерусских земель, или городов-государств [52, с. 242].

Обращает на себя внимание распространенный в Древней Руси обычай разорения в междоусобных войнах храмов и монастырей противника. С христианской точки зрения подобное обращение с религиозными святынями – вещь, безусловно, вопиющая и безмерно греховная. А по убеждению язычников, разрушить святилище врага – значит лишить его покрова божьего и тем самым победить. Языческий взгляд на богов отразился и в летописных повествованиях о войнах русских с внешними врагами, в частности половцами. По понятиям людей Древней Руси, боги во внешних и внутренних войнах оказывали активную помощь и поддержку своим приверженцам. Поэтому воюющие стороны, чтобы пресечь активную деятельность богов из враждебного лагеря, стремились разрушить алтари и святилища противника, в описываемых выше случаях – церкви и монастыри [36, 54].

В Древней Руси возникло немало мелких монастырей, основанных князьями, боярами, купцами и прочими состоятельными людьми. Это были так называемые ктиторские монастыри, находившиеся на полном довольствии своего основателя-хозяина – ктитора. Они, подобно домовым церквам, являлись семейными и родовыми святынями, поэтому устройство их нельзя правильно понять, не учитывая языческих представлений, связанных с домашней религией [7]. Дыхание язычества коснулось не только ктиторских монастырей, но и крупных обителей. Так, по свидетельству митрополита Иоанна II (1080-1089), в монастырях то и дело «пиры творять, созывать мужа вкупе и жены». Владыка замечает, что устроители тех пиров соревнуются друг с другом, кто лучше «створить пир». Нравственная атмосфера, царившая в монастырях, не всегда соответствовала идеалам братолюбия [54].

В общественном мнении Древней Руси монахи пользовались сомнительной репутацией. Встреча с черноризцем не сулила ничего доброго, и путник возвращался домой, если такая встреча происходила. Аналогичное ощущение вызывали при встрече отшельники, представители белого духовенства и нищие [40].

Языческому переосмыслению в Древней Руси подверглись и  христианские божества, а церковный  календарь вплотную увязан с ходом  языческих празднеств. С принятием  христианства на смену Перуну пришел Иисус Христос, о чем свидетельствуют  древние авторы: «По святом крещении Перуна отринуша, а по Христа Господа Бога яшася» [54]. В результате Иисусу Христу стали присущи некоторые черты Перуна, и поклонение ему во многом напоминало поклонение Перуну с его обильными жертвоприношениями, призванными умилостивить божество, дабы оно даровало благополучие верующим. Популярность культа Богородицы, наблюдаемая в русском православии, в немалой мере объясняется переносом на нее свойств женских божеств языческого пантеона. В образах русских святых также угадываются языческие боги. За Георгием Победоносцем скрывается бог солнца Хорс, восседающий на солнечном коне. Илья-пророк принял некоторые черты Перуна-громовержца. Иоанн Креститель накрепко соединился с купальскими языческими обрядами. Покровитель скота Власий стал преемником бога Волоса (Велеса), а Параскева-Пятница – женской богини-пряхи Мокоши. Прототипом святых Козьмы и Демьяна был Сварог – покровитель кузнецов, занятых «огненным делом»[49].

Христианские праздники  подверглись довольно существенной языческой обработке. Более того, некоторые языческие празднования остались. Например, культ предков был приурочен к «родительским дням», когда свершались поминки по усопшим. Такими днями являлись «страстной четверг», второй день «фоминой» недели, следующей за пасхальной неделей, и «родительская суббота» накануне троицына дня. Языческие празднования (по терминологии церковников – «бесовские игрища») собирали множество народа, тогда как церкви стояли пустыми. «Божественные словеса», возглашаемые в церквах, мало кого привлекали. Но если «плясци или гудци, или ин хто игрець позоветь на игрище, или на какое зборище идольское, то вси тамо текут, радуяся» [40, c. 146].

Соединение язычества  с христианством прослеживается и в похоронных обрядах Руси XI-XII веков. Языческое сожжение было вытеснено захоронением в землю. На костяках археологи находят порой кресты и образки. Но вместе с тем в могилу клали и пищу. Эта пища, необходимая умершему в загробной жизни, а также поминальные трапезы после похорон и в поминальные родительские дни – явные признаки языческих представлений о душе и потустороннем мире. Такие представления не были чужды и верхним слоям древнерусского общества. Княжеское погребение конца XI века, обнаруженное в ходе раскопок Десятинной церкви в Киеве, содержит предметы вооружения, свидетельствующие о соблюдении при похоронах языческого обряда. И в дальнейшем принадлежностью захоронений знати было как оружие, так и сосуды с пищей [54].

Влияние язычества прослеживается и в церковном оформлении. Современные  исследования показали, что «церковное декоративное искусство русского средневековья было пронизано древними языческими элементами. Языческие сюжеты дополняли, с точки зрения древнерусского человека, христианскую символику [1]. Таков богатый декоративный убор Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Весь цоколь здания от самого основания покрыт стилизованными растениями, как бы вырастающими из земли вместе с настоящей зеленью, окружающей белокаменный храм. Это – нижний ярус видимого мира, Земля, рождающая растения. Выше идут рельефы с изображением человека (святые воины, святые князья, пророчествующие люди), а верх собора увенчивается небожителями и золотым куполом – солнцем. В христианской символике Иисус Христос отождествлялся с солнцем. Купол по своему внешнему виду напоминал солнце, а внутри, в куполе, живописцы рисовали огромный лик Христа, обращенный на богомольцев с высоты, как бы с самого неба... Древние образы земли и солнца, с которыми связано столько языческих обрядов, органически вошли в оформление христианского храма XIII века» [1, 40]. Языческие божества изображены на вратах Суздальского собора, на знаменитых бронзовых арках церкви XII столетия во Вщиже, небольшом городке, расположенном близ Брянска [1].

Княжеские распри обычно завершались битвами. Враждующие князья нередко говорили друг другу: «Бог нас рассудит». В конечном счете побеждал, по их убеждению, тот, на чьей стороне был бог, а следовательно, и правда. Все это живо напоминает языческое «поле» – поединок, посредством которого разрешались взаимные споры. «Поле» в виде судебного поединка продержалось на Руси долго и признавалось законодательством московских государей. В способах ведения войны, несомненно, сказывается мировоззрение воюющих [33].

Языческие нравы князей проявлялись и в вопросе о  постах, волновавших древнерусское общество. Попытки церковных иерархов наложить запрет на употребление мясной пищи в «господские праздники» (рождество, крещение), если они приходились на постные дни (среду и пятницу), были ими решительно отвергнуты, а упорствующие в своих поучениях пастыри низложены с кафедр. Наиболее разумные церковные деятели, понимая всю бесперспективность борьбы за соблюдение постов в «господские» и другие божественные праздники, заняли пассивную позицию. Итак, древнерусская знать в лице князей и их окружения оставалась на протяжении XI-XII веков во многом язычествующей [54].

В большей мере сохраняли языческие наклонности знатные женщины. С точки зрения ревностных приверженцев христианства, именно женщины в первую очередь «творили норовы поганские». Рассуждая по поводу волхвованья как внушения бесовского, автор «Повести временных лет» в полной уверенности заявляет: «Особливо же через женщин бесовские волхования бывают, ибо искони бес женщину прельстил, она же – мужчину» [37, c. 254]. Ношение русскими княгинями ритуальных украшений (браслетов с архаической символикой) – верный знак их участия в языческих русалиях. Можно предположить, что именно представительницы знати первыми заводили русальные пляски, как того требовал древний обычай, согласно которому на старших по рангу лежала обязанность начинать все священнодействия, вплоть до ритуального зачина хозяйственных дел [42].

Приведенные факты убеждают в том, что люди Древней Руси (и  знатные, и простые) обычно решали проблемы с помощью языческих методов и средств, иногда, впрочем, закамуфлированных под христианские нормы и образцы. Это, безусловно, яркий показатель устойчивости язычества в общественном сознании Руси XI-XII столетий. Необходимо добавить, что некоторая часть древнерусского общества была некрещеной, в чем и состояла одна из главных причин сохранения в Киевской Руси всей совокупности языческих верований, существовавших у восточных славян до принятия христианства.

Из поучения духовенству, приписываемого архиепископу новгородскому Иоанну следует, что почти два века спустя после принятия христианства, в разных классах общества действовали различные формы языческого брака (привод невесты). «Невенчальные» жёны были столь обычны, что церковь принуждена была до известной степени мириться с ними. Устав Ярослава налагает на мужа пеню за самовольный развод с такой женой, а новгородский архиепископ Иоанн требовал от священников, чтобы они венчали такие четы даже и с детьми. Гораздо строже карались браки в близких степенях родства. Митрополит Иоанн II во второй половине XI в. налагал епитимью на браки даже между четвероюродными родственниками. Церковь приучала более отдалённых родственников смотреть друг на друга как на чужих. Таким образом, она укорачивала языческое родство [16].