Христианство

Авторитетный исследователь Я.Н.Щапов, отмечал, что «возникновение церковного землевладения на Руси может быть отнесено ко второй половине XI в. В системе феодальной собственности на Руси X – XII вв. церковь, следовательно, занимает место сравнительно поздно, когда другие институты – княжеское, боярское землевладение – уже существовали и были результатом относительно долгого внутреннего развития восточнославянского общества» [57, c.147].

Со второй половины XI века древнерусская церковь обзаводится  недвижимыми имениями, или селами. Летописец, рассказывая о сожжении Суздаля в 1096 году враждующими князьями, заключает: «…только уцелел двор монастырский Печерского монастыря и церковь святого Дмитрия, которую дал монастырю Ефрем вместе с селами». [37, c. 371.] Церковь Богородицы Андрей Боголюбский одаривал многим именьем, купленными «свободами» (слободами), «лепшими» селами. Епископ Ростовский Кирилл поражал воображение современников деньгами, «селы и всем товаром и книгами» [53, с. 147]. Согласно летописи, богатство Кирилла — нечто совершенно необычное: епископ был так богат, как ни один из местных владык.

Отмечая существование  во второй половине XI-XII веке церковной земельной собственности, следует отметить, что землевладение еще не стало тогда основой благополучия белого духовенства, будучи незначительным, слабо развитым. Веское подтверждение тому — Уставная грамота Смоленской епископии князя Ростислава (1136). Она представляет для историка особую ценность, поскольку, являясь учредительной, тщательно перечисляет главные источники доходов смоленской церкви. Князь учреждает епископскую кафедру в Смоленске и назначает ей материальное обеспечение с санкции вечевого народного собрания. Смоленская община вместе с Ростиславом определяет доходные статьи, предоставляемые церкви «святей Богородици и епископу». Основную их часть составили отчисления от даней, полюдья, вир, продаж, а также торговых, мытных, перевозных и других пошлин, судебные сборы. Пожалование, по неполным подсчетам, исчислялось в 400 гривен. Наряду с денежной десятиной епископ ежегодно получал десятую часть рыбы, доставляемой князю из Торопца и Жижца — пригородов Смоленска [57, c. 152].

Располагая сведениями о связи лавры с торгом двоякого рода. Одни из них указывают на более или менее постоянный контакт монастыря с рынком. Другие сведения говорят о случаях оскудения монастырских сусеков, что также вынуждало идти на торг. Монахи не только покупали всякую снедь, но и брали ее в кредит. Известен случай, когда Феодосии велел эконому пойти в город и взять у торговцев «взаим, еже на потребу братии» [52, c. 178].

Иногда недостаток продуктов  питания восполнялся за счет приношений. Так, в один из дней пришел келарь к  Феодосию и заявил, что в монастыре  нет никакой еды и он не знает, чем кормить братию. Монахов выручил боярин Иоан, который наполнил «три возы брашна: хлебы и сыр и рыбу, сочиво же [чечевица] и пшено, еще же и мед, — и посла к блаженному в монастырь». Собственное монастырское хозяйство не удовлетворяло самые насущные потребности братии. Земельной собственностью, помимо Печерской лавры, обладали и другие древнерусские монастыри: Юрьев, Пантелеймонов, Антониев, Хутынский. Но их благополучие строилось не на земле [53, c. 179].

Важное значение в  бюджете монастырей на Руси XI-XII веков приобрело предоставление им князьями права сбора доходов с волостей. Князь Ярополк в конце 70-х — начале 80-х годов XI века передал Печерскому монастырю доходы с Небльской, Деревьской и Лучьской волостей [39, c. 161]. В 1130 году князья Мстислав и Всеволод отдают новгородскому Юрьеву монастырю волость Буйцы «с данию и с вирами и продажами». Монастырь получил также 25 гривен осеннего полюдья [39, c. 167].

Большие средства поступали  в монастыри в виде пожертвований. Известно, например, что князь Глеб Всеславич пожертвовал в Печерский монастырь около 1100 гривен серебра. После смерти Глеба его вдова поднесла монастырю еще около 600 гривен. Воспитатель Юрия Долгорукого Георгий Шимонович, «державший всю землю Суздальскую», пожертвовал Печерскому монастырю 1000 гривен. А отец Георгия варяг Шимон подарил игумену Антонию пояс весом в 50 гривен золота, или в 500 гривен серебра. Один знатный киевлянин, именем Иоан, пораженный смертельным недугом, отдал печерскому игумену все накопленное имущество, оставив своему пятилетнему сыну Захарии только 1000 гривен серебра да 100 гривен золота. Позднее Захария постригся в Печерский монастырь и передал эти деньги игумену. Кстати, постриженики Печерского монастыря нередко были люди богатые, употреблявшие свое состояние на нужды обители. К числу таких монахов принадлежал некий Еразм, который имел большое богатство, но все его истратил на монастырь [53, c. 152].

Доступные современному исследователю источники достаточно определенно свидетельствуют о том, что основу богатства церкви и монастырей на Руси XI-XII веков составляла движимость, а не земля. Монастыри испытывали большую склонность к земельным приобретениям, чем церковь, поскольку не обладали теми возможностями обогащения, какие имела церковная организация. Но это относилось только к отдельным, наиболее крупным монастырям, как Печерский, Юрьев, Пантелеймонов. Основная же масса монастырей в домонгольской Руси, как показывают новейшие исследования, никаких хозяйственных задач перед собой не ставила, завися всецело от своих устроителей и вкладчиков [30, 57].

Источники свидетельствуют, что в монастырских селах жила челядь. Челядь существовала у восточных славян уже в VIII-X веках. В те времена это были рабы-полоняники иноземного происхождения. Сохранилась челядь и на протяжении XI-XII веков. Об этом упоминается в Русской Правде (законодательном сборнике), летописях, памятниках церковной литературы, грамотах.

Таким образом, зависимое население, эксплуатируемое древнерусским духовенством (белым и черным), состояло из рабов, полусвободных и едва ощутимой по историческим источникам группы людей, приближающихся к феодальной неволе. Нет фактов, свидетельствующих об отрицательном отношении древнерусского духовенства к рабовладению как социальному явлению.

ПВЛ, рассказывая, как Владимир Святой в 996 г. назначил на содержание построенной им в Киеве соборной Десятинной церкви десятую часть своих доходов, прибавляет: «...и положи написав клятву в церкви сей» [48, c. 213]. Эту клятву мы и встречаем в сохранившемся церковном уставе Владимира, где этот князь заклинает своих преемников блюсти нерушимо постановления, составленные им на основании правил вселенских соборов и законов греческих царей, т. е. на основании греческого Номоканона [57, c. 51].

Устав определяет положение  церкви в новом для неё государстве. Она является сотрудницей и нередко даже руководительницей государственной власти в устроении общества и поддержании государственного порядка. С одной стороны, церкви была предоставлена широкая юрисдикция над всеми христианами, в состав которой входили дела семейные, дела по нарушению святости и неприкосновенности христианских храмов и символов, дела о вероотступничестве, об оскорблении нравственного чувства, о противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом. Так церкви предоставлено было определить систему семейных, религиозных и нравственных отношений в обществе и следить за ее исполнением. С другой стороны, под её особое попечение было поставлено особое общество, выделившееся из христианской паствы и получившее название церковных или богадельных людей. Общество это во всех делах церковных и нецерковных контролировала и судила церковная власть. Оно состояло: 1) из духовенства белого и чёрного с семействами первого, 2) из мирян, служивших церкви или удовлетворявших разным мирским её нуждам, каковы были, например, врачи, повивальные бабки, просвирни и вообще низшие служители церкви, также задушные люди и прикладни, т. е. рабы, отпущенные на волю по духовному завещанию или завещанные церкви на помин души и селившиеся обыкновенно на церковных землях под именем изгоев в качестве полусвободных крестьян, 3) из людей бесприютных и убогих, призреваемых церковью, каковы были странники, нищие, слепые, вообще неспособные к работе [57, c. 59-61].

В ведомстве церкви состояли и благотворительные учреждения, в которых находили убежище церковные люди: монастыри, больницы, богадельни. Весь этот разнообразный состав церковного ведомства определён в уставе Владимира лишь общими чертами, церковные дела и люди обозначены краткими и сухими перечнями [39, c. 119].

Практическое развитие начал церковной юрисдикции, намеченных в уставе Владимира, находим в  церковном уставе Ярослава. Это уже  довольно пространный и стройный церковный судебник. Он повторяет  почти те же подсудные церкви дела и лица, какие перечислены в уставе Владимира, но сухие перечни последнего здесь разработаны уже в казуально расчленённые и отчётливо формулированные статьи со сложной системой наказаний и по местам с обозначением самого порядка судопроизводства [57, c. 127].

Эта система и этот порядок построены на различении и соотношении понятий греха и преступления. Грех ведает церковь. преступление - государство. Всякое преступление церковь считает грехом, но не всякий грех государство считает преступлением. Грех - нравственная несправедливость или неправда, нарушение божественного закона; преступление - неправда противообщественная, нарушение закона человеческого. Преступление есть деяние, которым одно лицо причиняет материальный вред или наносит нравственную обиду другому. Грех - не только деяние, но и мысль о деянии, которым грешник причиняет или может причинить материальный или нравственный вред не только своему ближнему, но и самому себе. Поэтому всякое преступление - грех, насколько оно портит волю преступника; но грех - преступление, насколько он вредит другому или обижает его и расстраивает общежитие. На комбинации этих основных понятий и построен церковно-судный порядок в уставе Ярослава [19, c. 289].

 Церкви подсудны  грехи всех христиан и противозаконные  деяния людей особого церковного ведомства. На этот двойной состав церковной юрисдикции и указывает устав, говоря от лица князя-законодателя: «...помыслих греховные вещи и духовные (т. е. духовно-сословные) отдати церкви». Согласно с этой комбинацией, все судные дела, относимые уставом к ведомству церкви, можно свести к трём разрядам:

1) Дела только греховные, без элемента преступности, судились исключительно церковной властью, разбирались святительским, т. е. епископским судом без участия судьи княжеского, по церковным законам. Сюда относятся дела, нарушающие церковную заповедь, но не входившие в состав компетенции княжеского суда: волхвование, чародеяние, браки в близких степенях родства, общение в пище с язычниками, употребление недозволенной пищи, развод по взаимному соглашению супругов и т. п.

2) Дела греховно-преступные, в которых греховный элемент, нарушение церковного правила, соединяется с насилием, с физическим или нравственным вредом для другого, либо с нарушением общественного порядка, - такие дела как нарушающие и государственный закон разбирались княжеским судьей с участием судьи церковного. Такой состав и порядок суда обозначался формулой: митрополиту в вине, а князь казнит. К этому разряду относятся дела об умычке девиц, об оскорблении женской чести словом или делом, о самовольном разводе мужа с женой по воле первого без вины последней, о нарушении супружеской верности и т. д.

3) дела «духовные», сословные, касающиеся лиц духовного ведомства, были обыкновенные противозаконные деяния, совершенные церковными людьми, как духовными, так и мирянами. По уставу Владимира таких людей во всех судных делах ведала церковная власть, разумеется, по законам и обычаям, действовавшим в княжеских судах; но и князь, как исполнитель судебного приговора, полицейское орудие кары и как верховный блюститель общественного порядка, оставлял за собою некоторое участие в суде над людьми церковного ведомства. Таким образом, наиболее тяжкие преступления, совершенные церковными людьми, судил церковный судья с участием княжеского, с которым и делился денежными пенями. Такой порядок судопроизводства выражен в уставе Ярослава формулами: митрополит в вине со князем наполы или платят виру князю с владыкою наполы [57, c. 139-141].

В XII веке в русских удельных княжествах создавались местные церковные уставы – источники церковного права государственного происхождения, основанные на Уставе князя Владимира и Уставе Ярослава Мудрого. Уставы, или уставные грамоты, XII века важны для исследователей, потому что в них более или менее точно определяется область местной церковной подсудности, а также церковные доходы.

Полоцкие церковные  статусы до нам не дошли. В том, что они существовали, нельзя сомневаться. В "Житии..." Ефросиньи Полоцкой говорится, что она, "положивши великое устроение обема манастырема" и доверив оба монастыря своей сестры Евдокии, направилась в Иерусалим. Ефросинья "устраивала" монастыри, несомненно, с помощью какого-то статуса [50, c. 215; 74].

Ранним узорам статуса епископии является Смоленский статус, который выдал около 1136 г. князь Ростислав Мстиславович. Статус удерживал условия приглашения епископа на новую кафедру и отображал в древних землях Беларуси положения во взаимоотношениях между церковной и светской властью, которое сложилась к 30-х годов XII в.

С возникновением епархии князь сообщал ей, прежде всего десятину от дани, какую он собирал в разных формах. Статусная грамота смоленского князя Ростислава 1136 г. закрепляет за епископом два села с землей, которая к им относилась. Однако остается неизвестным объем иммунитета церкви относительно этих сёл. Полный церковный иммунитет, финансовый и судебный, распространялся на отдельную, связанную с церковью категорию людей - "прощаников" [57].

Вместе с тем церковь  пользовалась в качестве вспомогательного источника права византийскими  юридическими кодексами и каноническими сборниками: к XII − первой половине XIII в. относятся первые древнерусские обработки византийского номоканона (Ефремовская и Уваровская кормчие, Устюжский сборник), этим же временем датируется и включение в устав Ярослава норм Прохирона.

Епископы обычно не принимали  участия в междукняжеских совещаниях для решения государственных  вопросов. Не является исключением  и княжеский съезд, на котором  была утверждена Правда Ярославичей. Среди  составителей Правды деятели церкви не названы, и сама она не обнаруживает следов воздействия церковного права − русского, отразившегося в уставе Ярослава и митрополита Илариона, или византийского [54].

Вместе с тем есть отдельные сообщения об участии  иерархии в княжеских советах  в тех случаях, когда они занимались обсуждением таких вопросов, как передача престола тому или иному князю, главным образом в обход установившейся традиции. Участие высших представителей церкви должно было сделать решения этих советов более авторитетными, как бы утвержденными небесной властью. Однако это далеко не всегда оказывало действие. В Чернигове в 1164 г. епископ ложным крестоцелованием ввел в заблуждение княгиню и городские верхи и помог передать город Святославу Всеволодовичу, однако, например, в Галиче в 1187 г. участие высшего духовенства в созванном Ярославом Осмомыслом соборе не смогло помешать передать галичский престол после смерти князя не Олегу, а Владимиру [54].