Женский мир в русской культуре XVIII - начала XIX вв.

«Тяжелой науке света» обучали дочерей заботливые отцы. Подтверждение тому - письма Ж. де Местра, А. Я. Булгакова, Д. Н. Блудова, А. Ф. Бригена, адресованные дочерям. С особой ответственностью и заботой подходили к этой обязанности отцы, когда дочери «имели несчастие» лишиться матери. Убедиться в этом можно, прочитав письма М. Сперанского, А. И. Герцена, А Г. Венецианова.

Помимо родителей, светским воспитанием «молодых девиц» занимались тетушки или другие почтенные родственницы. При воспитании девушек оставался актуальным старорусский принцип замкнутости. «В прежние годы... - свидетельствует В. Н. Карпов, - семейная жизнь была более сосредоточенною, чем теперь. Что же касается девушки, то она, подчиняясь вполне традициям времени, проводила дни своей молодости при строгом режиме жизни почти монастырского устава. Счастливая молодежь, в лице двух-трех избранников, посещавших семью, и в большинстве случаев состоящих из родственников, как бы осуждена была видеть всякий раз одних и тех же девиц. И только бал, и только танцы предоставляли молодежи, не принадлежавшей к родне дома, в семье которого был бал, быть среди роскошного цветника девиц, незнакомых, но принадлежавших к лучшему обществу дворян, чиновников и купечества. Весьма понятно, что танцы были почти единственным путем, дававшим возможность познакомиться с девушкой, поговорить с нею и открыть свои чувства...

Девушка в те годы для молодежи действительно была «дивом», которым только изредка и при известных условиях можно было любоваться...»¹²⁰

Самым значительным событием в жизни девушки был ее первый бал - «роковая минута вступления в свет», потому так волнительны были сборы на этот бал. Перед балом девушки подвергались серьезным испытаниям. Карпов вспоминает: «Большинство девиц, бивших на грациозность талии, в этот день ничего не ели, кроме хлеба с чаем. Корсеты передвигались на самые крайние планшетки. Не желая, чтобы на бале ланиты пылали румянцем, барышни ели мел и пили по глоткам слабый уксус»¹²¹.

«В публичных собраниях» девушку должна была сопровождать мать или какая-нибудь почтенная дама, родственница или близкая знакомая. Правила поведения для «молодых девиц», как свидетельствуют современники, были гораздо суровее правил приличия, которым следовали замужние женщины. М. Сперанский писал из Тобольска дочери: «В Англии девица может гулять одна с молодым мужчиною, сидеть с ним одна в карете и проч., но молодая женщина совсем не должна и не может. У нас совсем напротив: одни только замужние женщины пользуются сею свободою»¹²².

В отличие от англичанок и полек, русские барышни не осмеливались остаться наедине с молодым человеком. В глазах общества это, действительно, выглядело как «криминальное явление». Встречи, подобные свиданию Татьяны и Онегина в пушкинском романе, могли происходить в деревне, однако были небезопасны для репутации девушки, которая вращается в светском обществе Москвы или Петербурга. Е. А. Хвостова вспоминает, какая тревога охватила ее, когда во время пикника она и ухаживающий за ней молодой человек «заговорились, отстали и очутились в темной, неосвещенной аллее»: «Я... вздрогнула при мысли о насмешках... о ворчании теток и силой повлекла назад Л-хина, говоря ему: «вернемтесь скорее, где же наши»»¹²³.

Замужние женщины располагали  большей свободой. Для дамы не считалось неприличным принимать визиты «посторонних» мужчин в отсутствие мужа, в то время как «молодая девица не должна принимать посещения от молодого кавалера, особенно когда одна дома». По свидетельству С.Н. Гончарова, его сестра, Наталья Николаевна, еще не став невестой Пушкина, успевшего, однако, к ней посвататься, не решилась выйти к нему, когда он явился с визитом в их дом утром 20 сентября 1829 года сразу после возвращения из путешествия по Кавказу. На это требовалось позволение матери Натальи Ивановны, в тот час еще спавшей¹²⁴.

«Обычаи того времени  не позволяли жениху и невесте ни минуты находиться наедине», - отмечает в «Мемуарах» великая княгиня Мария Павловна, рассказывая о своей помолвке со шведским принцем Вильгельмом в 1907 году¹²⁵.

Однако в отличие  от «молодых девиц», дамам позволялось ходить одним. Им позволялось без сопровождения мужа делать визиты и «в публике» общаться с «посторонними мужчинами» и молодыми людьми. Но, так или иначе, рамки приличия регламентировали это общение.

Девушки не должны были вести  никакой переписки без ведома родителей или родственников. Влюбленные тайком от посторонних глаз были вынуждены передавать друг другу записки. Об этом вспоминает М. Дмитриев: «Тогда был обычай, здороваясь и прощаясь, целовать руку. Я, целуя руку у Наташи, иногда передавал ей записку. И каких только не употребляли мы хитростей. Случалось, я намекну Наташе попросить у меня сургучу, что и прежде случалось: я умел мастерски подделывать сургуч, с записочкой внутри. Все эти записочки были самые невинные и пустые: они содержали жалобы и уверения в любви; но они были нам необходимы как единственное излияние сердца»¹²⁶.

Пока девушку и молодого человека официально не объявили женихом  и невестой, они не могли нигде  показываться вместе. Историю своего сватовства рассказывает в записках А. Кочубей: «При наступлении весны я получил от братьев письмо, которым они меня уведомляли, что дядя Виктор Павлович... намерен весною прибыть в Диканьку. Ввиду этого известия, я с братом Василием Васильевичем собрался ехать в Диканьку, чтобы посетить нашего почтенного дядю Виктора Павловича Кочубея. Вместе с дядей приехала в Диканьку племянница графини Кочубей, княжна Софья Николаевна Вяземская. За несколько лет перед тем Софья Николаевна имела несчастие лишиться матери... Короче сказать, княжна мне очень нравилась, и у меня родилась мысль искать ее руки...

Собравшись с духом, я объяснился с княжною, и надо сказать, что это было престранное объяснение. Софья Николаевна была изумлена, но, однако ж, дала согласие. Мы в радости сейчас же побежали к тетушке объявить ей о нашей взаимной любви. Но тут нашему счастию случилась новая преграда: тетушка объявила решительно, что она очень рада этому союзу, но что княжна имеет отца и без его согласия она ничего не может сделать. Поэтому она советовала мне сейчас же написать письмо к князю Вяземскому, а между тем настаивала, чтобы я немедленно уехал из Диканьки. С смущенным сердцем я возвратился в Ярославец вместе с братом Василием Васильевичем, в нетерпении ожидая ответа от князя Вяземского»¹²⁷.

«Кодекс светских приличий»  позволял жениху ежедневно бывать в доме невесты. Поведение девушки-невесты находилось под пристальным вниманием света. 21 ноября 1836 года Дантес писал своей невесте Екатерине Николаевне Гончаровой: «Еще новость: вчера вечером нашли, что наша манера общения друг с другом ставит всех в неловкое положение и не подобает барышням. Я пишу вам об этом, поскольку надеюсь, что ваше воображение примется за работу и к завтрашнему дню вы найдете план поведения, который всех удовлетворит; я же нижайше заявляю, что ничего в этом не смыслю и, следовательно, более чем когда-либо намерен поступать по-своему»¹²⁸.

Жених и невеста могли  появляться в публике только в  сопровождении старших. О том, как  можно было «продемонстрировать» невесту читаем в воспоминаниях М. Дмитриева: «По принятому обычаю, следовало было кому-нибудь из старших делать с женихом и невестой визиты; но тетки почти ни с кем не были знакомы; а Сергей Иванович всех знал, и все его знали, но только по праздничным визитам. Нашли вот какое средство показать невесту: прогулку по большим улицам. Она шла обыкновенно впереди, под руку с женихом, в турецкой шали, которая лежала на локтях, а сзади тащилась по земле. За ними охранителем девственности шел Сергей Иванович; а за ним лакей в ливрее и в трехугольной шляпе. Так эта процессия проходила мимо домов, чтобы все видели из окон, что это жених и невеста»¹²⁹.

Замужество было не только необходимым для социализации женщины, оно давало ей, как ни странно, определенный уровень свободы. «В те времена девушка из хорошей семьи не могла жить одна; она должна была жить или в доме супруга, или у родных. Следовательно, ей надо было выйти замуж, чтобы быть независимой»¹³⁰.

Существовали правила  приличия и для «устарелых девиц». Девушку от 25 до 35 лет называли «кандидаткой» в старые девы, от 35 до 40 лет - «пожилой», в сорок она «старая дева», в пятьдесят - «царь-девица». В обществе, где замужество было единственным вектором развития женщины, старые «устарелые девицы» не пользовались уважением. В «Об обращении с людьми» Книгге, своеобразной энциклопедии этикета конца XVIII – начала XIX в. специальный раздел посвящен этой категории женщин. Начинается он с достаточно жестокого описания этого состояния: «Устарелые девицы по собственной вине имеют обыкновение считать свои лета пятнадцатью годами назад, и каждый раз обвиняет их во лжи зеркало. Они хотят продолжать кокетство молодых своих лет и в старости. Их смешное жеманство, их отвратительная чувствительность, навязчивая дружность делают их для мужчин вдвое несносными и слишком оправдывают презрение к ним молодых девиц. Устарелые девицы не по собственной вине обнаруживают в своих поступках некоторую робость, некоторую, весьма явную даже, заботливость. Так как их чувствования большею частию противоположны их возрасту; то они всегда опасаются изменить себе. Они жеманны и неразвязны; всегда в замешательстве, всегда как на иглах; но добродушие их и достоинства заставят все это забыть. Устарелые девицы по своей воле обыкновенно унылы, ненавидят людей и нередко даже несносны. Они убегают общества или оскорбляют оные. Должно щадить несчастных; они имеют право на наше снисхождение».

Далее даются правила  поведения в обществе, позволяющие  как можно меньше компрометировать себя. «Ежели вы хотите вести себя прилично, то являйте всегда тихую, но важную покорность; не имейте никакой застенчивости и никаких притязаний. Оказывайте спокойную, невынужденную учтивость и возвышайтесь над низкими страстями ненависти и тщеславия. Избегайте всякого случая быть смешными; ваши приемы и одежда не должны отличаться странностию. Не ищите выказывать себя; откажитесь от суетного домогательства блистать чем-нибудь, особенно ученостию… Удаляйтесь от молодых людей обоих полов и оказывайте мужчинам не иное что, как холодную учтивость. Не попускайте печали угнетать вас; ободряйте самих себя и утешайтесь тем, что страдания суть общий нам удел. Что иное жизнь как не сновидение, исполненное неприятностями! Сколько несчастных супружеств! Сколько семейственных бедствий! Сколько исполненных отчаяния матерей!

Ежели бедность и огорчения  соединяются для сугубого нашего несчастия, то вспомните, что всем страданиям есть предел; одно мгновение предает всех нас смерти. Ах! вы можете умереть спокойнее, не оставляя по себе плачущего супруга, беспомощных детей. Вы идете мирно и весело из света, ибо обрели в смерти жениха себе»¹³¹. Таким образом, положение незамужней женщины было очень незавидным, ее статус резко падал, и она становилась объектом многочисленных негативных реакций со стороны окружающих. Здесь вполне можно провести параллели с положением женщины в допетровской Руси. Обретение своего профиля в культуре для женщины XVIII столетия еще не означало появления самоценности и автономности женского существования. Огромную роль играл социальный статус, базировавшийся на институте брака.

Так как положение  женщины сильно зависело от находящегося рядом мужчины, следует обратиться к рекомендациям того времени  об общении с противоположным  полом. Очень обстоятельно эти правила написаны в «наставлениях» девушкам, вступающим в свет. В первую очередь девушкам необходимо было уметь принимать комплименты: «Вы молоды и прекрасны, следственно кавалеры будут с вами вежливы и внимательны и вы скоро узнаете и изучите часто повторяемое слово: «любезничать». Но опасайтесь этим, вежливостям придавать большую важность и знайте, что они часто бывают внушением одного мгновения, которое иногда ласкает самих почитателей самолюбивою мыслию - быть во мнении других любезными, а часто также бывают эти вежливости привычкою кавалеров говорить дамам льстивые комплименты.

Умейте считать такие  ласкательства тем, чем они есть в своей сущности, т. е. общежительным пустословием, вообще при всяком удобном случае обыкновенно употребляемым. Не давайте излишней цены этой фальшивой монете при ее получении и не считайте себя самих ничего не значащими, если обманчивый звук этой монеты не касается вашего слуха. Кавалеры по большей части стараются любезничать и ухаживать не около самой прекрасной, самой образованной, самой любезной девицы, но чаще увиваются около самой тщеславной, легкомысленной, не имеющей ни нежной чувствительности, ни осторожного благоразумия.

В девице истинно благовоспитанной и благоразумной обыкновенный комплимент, вместо удовольствия, может произвесть еще презрение. Истинно чувствительную девицу оскорбляет игра кокетства, возбуждающая общее внимание. Прекрасная девица, коль скоро привыкнет к ласкательствам, то теряют они в глазах ее всю свою занимательность. Самая тщеславная суетность девиц, при точнейшем исследовании, не обольщается обыкновенным родом ласкательства, и они очень хорошо делают при этом, если обнаруживают кавалерам, что комплименты их принимают с той же легкостию и невнимательностию, с какою оные делаются. Девица, которая при всякой вежливости мужчины приходит в замешательство и принимает оную за важное обстоятельство, делается смешною; а та, которая тем только и занята, чтобы ловить комплименты, чтобы обращать на себя внимание кавалеров изысканным жеманством и разнообразною искусною ловкостью, - делается презренною».

Далее разъяснялось, как  подобает вести себя приличной девушке  с мужчинами разных лет. «Будьте вежливы, ласковы, приветливы и непринужденны в обращении с кавалерами; не будьте ни навязчивы, ни слишком спесивы, а держите обыкновенный натуральный вид и тон, всего же более старайтесь заслужить почтительное уважение от мужчин. Не смейтесь над всякою пустою шуткою и не делайте никому особенного предпочтения пред другими. При пожилых и старших кавалерах поступки ваши должны быть более внимательны и почтительны; есть много незначащих действий, недозволенных в обращении с молодыми людьми и допускаемых в обращении со старшими кавалерами. Например, если вы находитесь в собрании и не имеете экипажа, чтобы отправиться домой, а знакомый пожилой кавалер предлагает вам в своем экипаже отвезти вас туда, то можете принять это предложение без всякого сомнения, между тем как подобное согласие на предложение молодого кавалера было бы очень большою неосторожностию. Первому можете радушно подать руку, а последнему не должны; со стариком можете разговаривать в обществе долго и свободно, с молодым - нет».

Предостережения касались и встреч молодых людей. «Молодой девице неприлично встречать кавалера, даже в собственном своем доме; она и не провожает его до дверей при отъезде после сделанного посещения; не берет у него ни палки, ни шляпы, чтобы положить их на место. Вообще молодая девица не должна принимать посещения от молодого кавалера, особенно, когда одна дома; она не ведет никакой переписки без ведома родителей или родственников и не назначает по своему произволу никаких посещений».

В «Наставлениях» подчеркивалось, какое огромное значение светское общество придает общению между полами. «Короче сказать, невозможно внушить и сделать достаточных предостережений, необходимых в обращении молодых девиц с мужчинами. Свет судит очень строго: одна неумышленная оплошность, замеченная и перетолкованная в дурную сторону, может погубить ваше доброе имя, и будьте уверены, что каждый шаг, каждый взгляд подстерегается тысячью глаз, каждое малейшее уклонение от предписанных общим употреблением правил приличия замечается, увеличивается и безжалостно отдается на беспощадный общий суд. Правила общежительных приличий предписывают молодым девицам высшего круга ограниченные пределы и воспрещают ими многие маловажные свободные действия, стеснение и отнятие которых часто бывает очень тягостно. Но горе той девице, которая считает это за ничто! Конечно, есть женщины, которые, предоставляя излишнее стремление свободе духа, выступают из границ своего пола и, презирая все мелочные светские отношения, дают отчет в своих поступках только внутреннему суду своей совести; но это никогда не остается безнаказанно. На них смотрят как на блестящую комету, и хотя удивляются ими, но это удивление у большого числа зрителей почти то же, что презрение; говорят об них, разносят об них слухи и вместе с тем насмехаются над ними; а при этом отзыве гибнет и теряется самое лучшее — священнейшее для дамы - доброе имя ее, и она тогда уже только с сожалением узнает печальные последствия удаления своего от предписанных границ, когда устареет и увидит себя совершенно одинокою и оставленною. Свой женский пол, презираемый ею, не принесет ей тогда никакого утешения, а мужчины, не терпящие никакого необыкновенного суждения из старых иссохших уст, оставят это жалкое и несчастное создание, которое вместе с умом (погубило) умертвило свое сердце»¹³².