Алексеев Ю. Г. Государь всея Руси

Год 1479-й был тревожным. Вероятность большой войны с  Ордой и Литвой нарастала. Ордынского посла Тагира принял король Казимир, литовский посол к Ахмату пан  Стрет привел хана к присяге на верность союзу. Были установлены конкретные сроки напа­дения на Русь — весна 1480 г. В Литве начались военные приготовления; шел набор тяжеловоору­женной конницы в Польше. Предполагалось выста­вить в поле 6—8 тыс. чел. во главе с опытными ротмистрами 37. Над Русской землей собирались грозовые тучи.

Неспокойно было и  внутри страны. Снова обостри­лись отношения с удельными князьями-братьями. Ве­ликокняжеский наместник в пограничных  и спорных с Литвой Великих  Луках, князь Иван Владимирович Лыко Оболенский, вызвал возмущение жителей  своим лихоимством. По жалобам лучан наместник был ото­зван и предстал перед судом великого князя. Это пер­вый известный нам суд лад наместником, высшим представителем местной администрации. И — что са­мое важное — Иван Васильевич полностью встал на сторону обиженных лучан. Бывший наместник дол­жен был не только возместить все их убытки, но и выплатить большой штраф. По-видимому, тому в на­местничьей практике не было прецедента. Во всяком случае, Лыко Оболенский счел себя оскорбленным и, используя традиционное «право отъезда» бояр и воль­ных слуг, перешел на службу к князю Борису Волоцкому. Великий князь усмотрел в этом неповино­вение и приказал схватить наместника и привести его к себе. Но князь Борис встал на защиту своего нового вассала. Не помогла и дипломатическая миссия бояри­на Андрея Михайловича Плещеева — князь Борис стоял на своем: его вассала может судить и наказы­вать только он сам.

12 августа в Москве  был торжественно освящен новый  Успенский собор. На празднестве  не было ни Андрея Углицкого,  ни Бориса Волоцкого — отношения с ними были уже достаточно напряженными. Начался и конфликт с митрополитом. Поводом для него послу­жил обряд освящения собора. Митрополит Геронтий совершал крестный ход вокруг собора справа налево, как это всегда практиковалось. Но великий князь потребовал, чтобы крестный ход совершался по движе­нию Солнца. Геронтий ссылался на старинные преда­ния и на пример греческих монастырей. Иван Василье­вич и его сторонник, архиепископ Ростовский Вассиан, апеллировали к природному движению небесного светила.

Конфликт разгорался. Новые церкви в Москве стояли неосвященными, в том числе и церковь Иоанна Златоуста на посаде, любимое детище великого князя. Храм был посвящен памяти знаменитого константино­польского  патриарха, талантливого проповедника, осо­бенно чтимого на Руси. В день праздника Иоанна Златоуста, 27 января, был крещен и сам Иван Ва­сильевич. Строя храм в честь своего покровителя именно на посаде, великий князь, несомненно, рас­считывал упрочить влияние на московский посад, на его многолюдное торгово-ремесленное население — ос­нову экономического могущества столицы. Настоятеля этого едва ли не первого посадского каменного храма Иван Васильевич поставил старшим над всеми мос­ковскими церквами. Но крутой и властный митропо­лит отказывался освящать храм по-новому 39.

Дело было не в догматике. Дело было в том, что великий князь  хотел подчинить церковь своей  власти. Митрополит Геронтий помнил прошлогоднюю конфискацию земель новгородского  владыки и монастырей. Тогда Иван Васильевич посягнул на церковное иму­щество, что само по себе можно было расценивать как святотатство. Теперь он вмешивался в саму церков­ную обрядность. Отношения между главой русской церкви и великим князем становились все хуже и хуже.

Крупный конфликт вспыхнул в Кирилловен Белозерском монастыре. Тамошние старцы во главе с игу­меном Нифонтом отказались подчиняться ростовско­му архиепископу Вассиану. Старцев поддержал белозерский князь Михаил Андреевич, для которого мо­настырь был не только источником доходов, но и сильным вассалом — союзником с большим нравствен­ным авторитетом. И старцы, и князь ссылались на «старину»— монастырь всегда подчинялся власти белозерских князей. Митрополит Геронтий оказался на стороне удельного князя. Великий князь пригрозил церковным собором и низложением Геронтия. Только тогда митрополит пошел на уступки. Кириллов мона­стырь перешел в ведение архиепископа 40.

Все эти конфликты  далеко не случайны. Феодаль­ная церковь, институт консервативный по самой своей  природе, болезненно воспринимала усиление великой княжеской власти, установление великодержавных по­рядков, свое подчинение государственной власти. На­саждаемые Иваном Васильевичем порядки грозили не только имуществу, но и авторитету церковной иерар­хии. Оппозиция церковных верхов смыкалась с удельно княжеской. Сторонники уходящей, но еще живой старины готовы были упорно отстаивать свои позиции. Появились и легенды, ставшие впоследствии очень популярными. Одна из них имеет корни в Типограф­ской летописи, ведшейся при дворе ростовского архи­епископа.

По словам летописца, при отходе от Угры русские и татары побежали друг от друга в разные стороны. Татарам казалось, что русские заманивают их в засаду; русские думали, что татары их преследуют.

Такой факт, конечно, мог  иметь место. Люди, дол­гое время  стоявшие в напряженном ожидании боя, мог­ли поддаться внезапному чувству страха. Однако никакого практического значения этот эпизод не имел. Ис­ход кампании был уже решен.

Тем не менее, как ни парадоксально, именно этот незначительный случай приобрел в позднейшей исто­риографии чуть ли не хрестоматийное звучание. По тонкому наблюдению выдающегося историка А. Е. Пре­снякова, «легкой перестановкой фраз и небольшим из­менением их редакции сообщение о конкретном факте обратилось в то „чудо", которое, вероятно, умиляло московских книжников, а... у более рассудочных книж­ников — историков XIX в. придало всему эпизоду несколько комический характер». Нелепая картина бе­гущих друг от друга войск отразилась в трудах Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева, широко проникла в общие курсы, в школьные учебники, хрестоматии, популярные книжки XIX — XX в.

Другая легенда читается в «Казанской истории»— летописной повести, возникшей в середине XVI в. Ав­тор повести красочно описывает, как Иван Васильевич «нимало убояся страха царева», «плевав» на басму, присланную ему ханом Ахматом, ее «на землю поверже и потопта ногами своима», а потом приказал умерт­вить послов Ахмата, кроме одного, «носяща весть ко царю»: «Тако же имам и тебе сотворити»21. Художники XIX столетия неоднократно возвращались к этому сю­жету. Картинка с изображением этого эпизода попала недавно и в школьный учебник.

Беда, однако, в том, что  этот эффектный (с точки зрения автора «Казанской истории») эпизод, о котором  не упоминает ни один современник, едва ли имел ме­сто в действительности. Как заметил еще Карамзин, он вовсе не соответствует характеру Ивана Васильеви­ча, осторожного, хладнокровного и расчетливого, умев­шего держать себя в руках при любых обстоятельствах и не любившего никаких «жестов». Как всякое под­линно великое событие, освобождение Руси от ордынского ига не нуждается в искусственной драматизации. Все было серьезнее, проще и сложнее.

Не выдерживает критики  и третья легенда, нашед­шая довольно широкое распространение в литературе. Согласно этой легенде, инициатором освобождения Ру­си от ига был не кто иной, как «царевна Софья», вели­кая княгиня Софья Фоминишна. «Племянницу визан­тийских императоров» (по выражению С. М. Соловье­ва) «оскорбляла зависимость от степных варваров», и она «уговорила» великого князя прервать эту зависимость. При этом она произносила гордые речи, вро­де, например, такой: «Отец мой и я захотели лучше отчины лишиться, чем дань давать, я отказала в руке своей богатым и сильным королям... вышла за тебя, а ты теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками»22 и т. д. Как ни благородны эти речи, у них один недостаток — они, по всей вероятности, никогда не произносились в действительности. А реальность, как мы знаем, была гораздо менее романтичной. Ни­щая папская пенсионерка, бесприданница, нашедшая приют в Риме, не имела случая «отказывать» кому-либо в своей руке. У «племянницы императоров» не было особых оснований для надменности. Родной дядя ее, брат погибшего императора, служил турецкому султа­ну и отдал ему в гарем свою дочь23. Став супругой од­ного из самых могущественных монархов Европы, Софья Фоминишна проявила достаточна реализма. Не­которые русские современники называли Софью римлянкой, а Берсень Беклемишев задним числом считал ее повинной в создании нового придворного этикета. Сам великий князь относился к своей жене, по-види­мому, с достаточным уважением и допускал ее аудиен­ции иностранным послам. Но в источниках нет и наме­ка на политическую роль Софьи. Совет «прервать зави­симость», во всяком случае, был бы несколько запоз­давшим — «зависимость» прервалась с момента вокняжения Ивана Васильевича.

Нет, не нуждается история  ни в приукрашивании, ни в хитроумных домыслах. Реальные события куда значительнее и величественнее, чем услужливое вооб­ражение потомков.

Отступление от Угры было последней акцией грозного хана. Утомленная долгим и бесплодным походом Орда отошла на зимние стоянки. Для зимовки Ахмат разделил свои силы. Этим воспользовался тюменский хан Ивак, которого Ахмат пытался подчинить своей власти. Ивак следил за всеми движениями своего врага. Соединившись с нагаями и перейдя Волгу, он с пятнадцатью тысячами воинов шел за Ахматом по пятам. Утром 6 января 1481 г. враги ворвались в стойбище Ахмата.

Мирный договор 1 сентября 1481 г.— первый договор, заключенный единым Русским государством. 1 сентября 1482 г. под стенами Киева появилась крымская орда. Древняя столица Русской земли была охвачена пламенем, киевский наместник пан Хоткевич взят в плен.

Князь Дмитрий, внук Ивана  Васильевича, родился 10 октября 1483 г. Этому  событию придавалось госу­дарственное значение — с известием о нем был отправ­лен посол к великому князю Тверскому. Казалось, ди­настические права Ивана Молодого теперь обеспече­ны 9. Но на самом деле все было далеко не так просто. От нового брака у Ивана Васильевича было уже три сына — кроме старшего Василия это были Юрий (ро­дившийся 23 марта 1480 г.) и Дмитрий (6 октября 1481 г.). Каковы будут перспективы этих сыновей, ес­ли великокняжеский стол перейдет к Ивану Молодому, а после него — к новорожденному Дмитрию? Династическая проблема, всегда достаточно острая, вновь заявила о себе осенью 1483 г.

Когда Иван Васильевич, обрадованный появлением внука, захотел «одарить»  сноху, оказалось, что пред­назначенное для этой цели «саженье» покойной вели­кой княгини Марии Борисовны исчезло из казны, где хранились драгоценности. Выяснилось, что Софья Фоминишна относилась к порученным ей семейным (в сущности — национальным) великокняжеским дра­гоценностям очень своеобразно. Она раздавала их сво­им родичам — брату Андрею и его дочери, для которой она устроила брак с князем Василием Михайловичем, наследником Верейского удела 10.

Это было серьезнейшим нарушенном обычаев  рус­ского двора, где все драгоценности  были на строгом учете и перечислялись  в княжеских духовных. Это бы­ло  и показателем практической сметки «гордой племянницы византийских императоров». Семейство Палеологов стремилось как можно лучше использовать форту­ну, вознесшую дочь изгнанного морейского «деспота» на головокружительную высоту. Но беспутный Андрей Палеолог, торговавший византийской «короной» (он по очереди продавал ее европейским государям, в том числе французскому королю), и его энергичная сестра все-таки совершили ошибку. Брак Марии Палеолог чуть не привел ее к гибели.

Великий князь приказал конфисковать у Василия Верейского все полученное им приданое, а его самого с женой «поймать», т. е. послать в заточение. В по­следнюю минуту Василию «и с княгинею» удалось бе­жать к королю. В Литве появился еще один русский князь-эмигрант.

Падение последнего независимого от Москвы рус­ского княжества совпало с важным событием в самой Москве. «Июля 19 заложена бысть на Москве на реке стрельница. А под стрельницею выведен тайник, А ста­вил Онтон Фрязин»19. Так летом 1485 г. с закладки Тайницкой башни началось строительство нового Крем­ля — главной крепости объединенного Русского госу­дарства. Строительство Кремля имело прежде всего военно-оборонительное значение. На месте старой, об­ветшавшей белокаменной крепости Дмитрия Донского, выдержавшей столько осад и пожаров, по всем прави­лам европейского инженерного искусства создавалось фортификационное сооружение нового типа. Но строи­тельство крепости под руководством итальянских ма­стеров свидетельствовало и о расширении культурных контактов с Европой. Приезд в Москву Аристотеля Фиоравенти был в свое время сенсацией и особо отме­чался летописцем. Теперь, десять лет спустя, приезд итальянских инженеров уже не вызывает удивления. В сердце Русской земли теперь сооружается не отдель­ное здание, а целый архитектурный ансамбль. Вопло­щая новейшие достижения европейской инженерной мысли, новый Кремль в то же время символизирует единство и величие Русского государства.

11 апреля 1487 г. под предводительством  князя Да­ниила Дмитриевича Холмского  начался поход русских войск  на Казань — последний поход в XV в. 18 мая конная и судовая рати оказались под стенами ханской столицы. Али-хан сделал попытку отразить русских, но был обращен в бегство. Началась осада Казани. В апреле 1480 г. умер Михаил Андреевич Верейско-Белозерский. Смерть старого князя прошла почти незамеченной — о ней упоминают далеко не все лето­писцы. Характерно, что в отличие от других потомков Калиты Михаил Андреевич был погребен не в Архан­гельском соборе Кремля, а в Пафнутьевом Боровском монастыре. Политическая жизнь его кончилась задолго до смерти — судьба его земель была уже давно решена. С последним внуком Дмитрия Донского уходила в прошлое целая эпоха. К середине 90-х гг. XV в. создание единого Русского государства стало фактом международного значения. Россия превратилась в силу, с которой нельзя было не считаться на всем пространстве от Урала до Средиземного моря, от Северного океана до Средней Азии. С ее позицией связывались надежды и опасения, реальные расчеты и фантастические замыслы, Корабль обновленной русской государственности уверенно выходил в океан мировой политики. Наступало новое время.