Аристотель

* — интеллектуальная любовь к Богу (лат.).

Трагедия философского познания в том, что, освободившись от сферы  бытия более высокой, от религии, от откровения, оно попадает в еще  более тяжкую зависимость от сферы  низшей, от положительной науки, от научного опыта. Философия теряет свое первородство и не имеет уже оправдательных документов о своем древнем происхождении. Миг автономии философии оказался очень кратким. Научная философия  совсем не есть автономная философия. Сама наука была некогда порождена  философией и выделилась из нее. Но дитя восстало против своей родительницы. Никто не отрицает, что философия  должна считаться с развитием  наук, должна учитывать результаты наук. Но из этого не следует, что  она должна подчиняться наукам в  своих высших созерцаниях и уподобляться им, соблазняться их шумными внешними успехами: философия есть знание, но невозможно допустить, что она есть знание, во всем подобное науке. Ведь проблема в том и заключается, есть ли философия  — философия или она есть наука  или религия. Философия есть особая сфера духовной культуры, отличная от науки и религии, но находящаяся  в сложном взаимодействии с наукой и религией. Принципы философии не зависят от результатов и успехов  наук. Философ в своем познании не может ждать, пока науки сделают  свои открытия. Наука находится в  непрерывном движении, ее гипотезы и теории часто меняются и стареют, она делает все новые и новые  открытия. В физике за последние  тридцать лет произошла революция, радикально изменившая ее основы. Но можно  ли сказать, что учение Платона об идеях устарело от успехов естественных наук XIX и XX веков? Оно гораздо более  устойчиво, чем результаты естественных наук XIX и XX веков, более вечно, ибо  более о вечном. Натурфилософия Гегеля устарела, да и никогда не была она  сильной его стороной. Но гегелевская  логика и онтология, гегелевская  диалектика нисколько не потревожены  успехами естественных наук. Смешно было бы сказать, что учение Я. Бёме об Ungrund'e * или о Софии опровергается современным математическим естествознанием. Ясно, что здесь мы имеем дело с совершенно разными и несоизмеримыми объектами. Философии мир раскрывается иначе, чем науке, и путь ее познания иной. Науки имеют дело с частичной отвлеченной действительностью, им не открывается мир, как целое, ими не постигается смысл мира. Претензии математической физики быть онтологией, открывающей не явления чувственного, эмпирического мира, а как бы вещи в себе, смешны. Именно математическая физика, самая совершенная из наук, дальше всего отстоит от тайн бытия, ибо тайны эти раскрываются только в человеке и через человека, в духовном опыте и духовной жизни **. Вопреки Гуссерлю, который делает по-своему грандиозные усилия придать философии характер чистой науки и вытравить из нее элементы мудрости, философия всегда была и всегда будет мудростью. Конец мудрости есть конец философии. Философия есть любовь к мудрости и раскрытие мудрости в человеке, творческий прорыв к смыслу бытия. Философия не есть религиозная вера, не есть теология, но не есть и наука, она есть она сама. И она принуждена вести мучительную борьбу за свои права, всегда подвергающиеся сомнению. Иногда она ставит себя выше религии, как у Гегеля, и тогда она переступает свои границы. Она родилась в борьбе пробудившейся мысли против традиционных народных верований. Она живет и дышит свободным движением. Но и тогда, когда философская мысль Греции выделилась из народной религии и противопоставила себя ей, она сохранила свою связь с высшей религиозной жизнью Греции, с мистериями, с орфизмом. Мы видим это у Гераклита, Пифагора, Платона. Значительна только та философия, в основании которой лежит духовный и нравственный опыт и которая не есть игра ума. Интуитивные прозрения даются только философу, который познает целостным духом.

* — бездна, безначальность, безосновность (нем.).

** Так Гейдеггер в «Sein und Zeit», самой замечательной философской книге последнего времени, всю свою онтологию строит на познании человеческого существования. Бытие как забота (Sorge) открывается лишь в человеке. На другом пути стоит французская философия наук, у Мейерсона, Бруншвига н др.

Как понять отношение между  философией и наукой, как разграничить их сферы, как установить между ними конкордат? Совершенно недостаточно определить философию как учение о принципах  или как наиболее обобщенное знание о мире, как о целом, или даже как учение о сущности бытия. Главный  признак, отличающий философское познание от научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие  из человека и через человека, в  человеке видит разгадку смысла, наука  же познает бытие как бы вне  человека, отрешенно от человека. Поэтому  для философии бытие есть дух, для науки же бытие есть природа. Это различие духа и природы, конечно, ничего общего не имеет с различением  психического и физического *. Философия в конце концов неизбежно становится философией духа и только в таком качестве своем она не зависит от науки. Философская антропология должна быть основной философской дисциплиной. Философская антропология есть центральная часть философии духа. Она принципиально отличается от научного — биологического, социологического, психологического — изучения человека. И отличие это в том, что философия исследует человека из человека и в человеке, исследует его как принадлежащего к царству духа, наука же исследует человека как принадлежащего к царству природы, то есть вне человека, как объект. Философия совсем не должна иметь объекта, ибо ничто для нее не должно становиться объектом, объективированным. Основной признак философии духа то, что в ней нет объекта познания. Познавать из человека и в человеке и значит не объективировать. И тогда лишь открывается смысл. Смысл открывается лишь тогда, когда я в себе, то есть в духе, и когда нет для меня объектности, предметности. Все, что есть для меня предмет, лишено смысла. Смысл есть лишь в том, что во мне и со мной, то есть в духовном мире. Принципиально отличать философию от науки только и можно, признав, что философия есть необъективированное познание, познание духа в себе, а не в его объективации в природе, то есть познание смысла и приобщение к смыслу. Наука и научное предвидение обеспечивают человека и дают ему силу, но они же могут опустошить сознание человека, оторвать его от бытия и бытие от него. Можно было бы сказать, что наука основана на отчуждении человека от бытия и отчуждении бытия от человека *. Познающий человек вне бытия и познаваемое бытие вне человека. Все становится объектом, то есть отчужденным и противостоящим. И мир философских идей перестает быть моим миром, во мне раскрывающимся, делается миром, мне противостоящим и чуждым, миром объектным. Вот почему и исследования по истории философии перестают быть философским познанием, становятся научным познанием. История философии будет философским, а не только научным познанием в том лишь случае, если мир философских идей будет для познающего его собственным внутренним миром, если он будет его познавать из человека и в человеке. Философски я могу познавать лишь свои собственные идеи, делая идеи Платона или Гегеля своими собственными идеями, то есть познавая из человека, а не из предмета, познавая в духе, а не в объектной природе. Это и есть основной принцип философии, совсем не субъективной, ибо субъективное противостоит объективному, а бытийственно жизненной. Если Вы пишете прекрасное исследование о Платоне и Аристотеле, о Фоме Акви-нате и Декарте, о Канте и Гегеле, то это может быть очень полезно для философии и философов, но это не будет философия. Не может быть философии о чужих идеях, о мире идей как предмете, как объекте, философия может быть лишь о своих идеях, о духе, о человеке в себе и из себя, то есть интеллектуальным выражением судьбы философа. Историзм, в котором память непомерно перегружена и отяжелена и все превращено в чуждый объект, есть декаданс и гибель философии, так же как натурализм и психологизм. Духовные опустошения, произведенные историзмом, натурализмом и психологизмом, поистине страшны и человекоубийственны. Результатом является абсолютизированный релятивизм. Так подрываются творческие силы познания, пресекается возможность прорыва к смыслу. Это и есть рабство философии у науки, террор науки.

* См. мою книгу «Философия свободного духа».

Философия видит мир из человека и только в этом ее специфичность. Наука же видит мир вне человека. Освобождение философии от всякого  антропологизма есть умерщвление философии. Натуралистическая метафизика тоже видит мир из человека, но не хочет  в этом признаться. И тайный антропологизм  всякой онтологии должен быть разоблачен. Неверно сказать, что бытию, понятному  объективно, принадлежит примат над  человеком; наоборот, человеку принадлежит  примат над бытием, ибо бытие раскрывается только в человеке, из человека, через  человека. И тогда только раскрывается дух. Бытие, которое не есть дух, которое  «вовне», а не «внутри», есть тирания  натурализма. Философия легко делается отвлеченной и теряет связь с  источниками жизни. Это бывает всякий раз, когда она хочет познавать  не в человеке и не из человека, а  вне человека. Человек же погружен в жизнь, в первожизнь, и ему  даны откровения о мистерии первожизни. Только в этом глубина философии  соприкасается с религией, но соприкасается  внутренне и свободно. В основании  философии лежит предположение, что мир есть часть человека, а  не человек часть мира. У человека, как дробной и малой части  мира, не могла бы зародиться дерзновенная задача познания. На этом основано и  научное познание, но оно методологически  отвлечено от этой истины. Познание бытия в человеке и из человека ничего общего не имеет с психологизмом. Психологизм есть, наоборот, замкнутость  в природном, объективированном  мире. Психологически человек есть дробная часть мира. Речь идет не о психологизме, а о трансцендентальном антропологизме. Странно забывать, что я, познающий, философ — человек. Трансцендентальный человек есть предпосылка  философии и преодоление человека в философии или ничего не значит или значит упразднение самого философского познания. Человек бытийствен, в  нем бытие и он в бытии, но и  бытие человечно и потому только в нем я могу раскрыть смысл, соизмеримый  со мной, с моим постижением. С этой точки зрения феноменологический метод  Гуссерля, поскольку он хотел преодолеть всякий антропологизм, то есть человека в познании, есть покушение с негодными  средствами. Феноменологический метод  имеет большие заслуги и вывел  философию из тупика, в который  завела ее кантианская гносеология. Он дал плодотворные результаты в  антропологии, этике, онтологии (М. Шелер, Н. Гартман, Гейдеггер). Но феноменология  Гуссерля связана с особого рода онтологией, с учением об идеальном, внечеловеческом бытии, то есть с  своеобразной формой платонизма. В  этом ее ошибочная сторона. Познание предполагает не идеальное, внечеловеческое  бытие и совершенную пассивность  человека, впускающего в себя предмет  познания, мир сущностей (Wesenheiten), а  человека, не психологического, а духовного  человека и его творческую активность. Смысл вещей открывается не вхождением их в человека, при пассивной его  установке к вещам, а творческой активностью человека, прорывающегося к смыслу за мир бессмыслицы. В предметном, вещном объектном мире смысла нет. Смысл раскрывается из человека, из его активности и означает открытие человеко подобности бытия. Внечеловеческое идеальное бытие бессмысленно. А это значит, что смысл открывается в духе, а не в предмете, не в вещи,  не в природе, только в духе бытие человечно. Феноменологический метод плодотворен, несмотря на свою пассивность и внечеловеч-ность, и правда его в направленности на бытие, а не конструкции мысли. Творческая активность человека совсем не означает конструкции. Смысл не в объекте, входящем в мысль, и не в субъекте, конструирующем свой мир, а в третьей, не объективной и не субъективной сфере, в духовном мире, духовной жизни, где все активность и духовная динамика. Если познание происходит с бытием, то в нем активно обнаруживается смысл, то есть просветление тьмы бытия. Познание есть сама духовная жизнь. Познание происходит с тем, что познается...

Бердяев Н. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. Париж. С. 5 — 11

* Взгляд, развиваемый Мейерсоиом в его книге «De l'explication dans les sciences» об онтологическом характере наук, мне представляется ошибочным. Наука — прагматична.