Диспозиция

    Случай  второй, обратный первому. Аудитория  ничего не имеет против оратора, она  знает его как человека честного и убежденного в своей правоте, но самих его убеждений она не разделяет. Она знает, о чем он будет говорить, куда будет клонить, и настроена, в общем-то, скептически.

    Оптимальная композиционная схема в этом случае может быть названа шоковой. Оратор начинает с самого сильного и обязательно неизвестного аргумента, чтобы застать аудиторию врасплох. Например, защищая социализм, лектор в свое время мог начать с неожиданного вопроса: «Вы знаете, что в Швеции уже построен социализм?» После «шока» обычно следует каскад энергичных аргументов, часто в форме риторических вопросов, от которых публика не успевает перевести дыхания. При такой стратегии речь, как правило, не должна быть слишком длинной.

    Шоковой стратегией не вполне удачно воспользовался Андрей Курбский в своем первом послании к Ивану Грозному. Иван IV не мог относиться к бежавшему от него князю непредвзято, поэтому Курбским не было соблюдено оптимальное для этой стратегии условие. Кроме того, послание вышло слишком пространным. Тем не менее, его начало – типичный пример шоковой стратегии, явленной в русской словесности едва ли не впервые (будучи достаточно книжным человеком, Курбский ориентировался на нерусскую риторическую традицию). После обращения, уже содержащего осуждение Ивана, князь набрасывается на царя с каскадом обвинений. В переложении на современный русский язык это звучит так:

    «Зачем, царь, сильных во Израиле перебил, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в  церквах Божьих пролил, и кровью мучительскою обагрил церковные  пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти и притеснения измыслил, оболгав православных в изменах и чародействе и в ином непотребстве и с усердием тщась свет во тьму обратить и сладкое назвать горьким''' В чем провинились перед тобой и чем прогневали тебя христиане – соратники твои?»

    Такое начало что называется оглушает. Читатели письма – а по жанру это открытое письмо – сталкиваются недвусмысленным  обвинением православного царя в  попрании христианской морали и предательстве.

    Случай  третий. Аудитория не приемлет ни установок  оратора, ни самого оратора. Скорее всего, оратора она просто не знает, а  установок его не разделяет и  настроена крайне скептически.

    Композиционная  схема, рекомендуемая в этой ситуации, может быть названа маневром. Оратор начинает с того, что соглашается с установками аудитории, поддакивает ей, развивает ее предположения и завоевывает ее доверие, по крайней мере, как человек в ее глазах честный и неглупый. Он показывает, что понимает все то, что, понимает сама аудитория. Но в какой-то момент речи оратор высказывает сомнения в собственных рассуждениях, обнаруживает в них изъян. С этого момента начинается обратная аргументация.

    Это, конечно же, только общая схема. Не всегда стратегия маневра так  груба, не всегда и позиция аудитории по отношению к оратору и речи так определенна. Вот реальный пример подобной стратегии в речи П. А. Столыпина, произнесенной в Государственной думе в 1908 году. Думская аудитория, разумеется, прекрасно знает Столыпина.

    «После всего, что было тут сказано по вопросу о морской смете, вы поймете, господа члены Государственной думы, то тяжелое чувство безнадежности отстоять испрашиваемые на постройку бронепоездов кредиты, с которым приступаю к тяжелой обязанности защищать почти безнадежное, почти проигрышное дело. Вы спросите меня: почему же правительство не преклоняется перед неизбежностью, почему не присоединится к большинству Государственной думы, почему не откажется от кредитов?

    Ведь  для всех очевидно, что отрицательное  отношение большинства Государственной думы не имеет основанием какие-нибудь противогосударственные побуждения: этим отказом большинство думы хотело бы дать толчок морскому ведомству, хотело бы раз навсегда положить предел злоупотреблениям, хотело бы установить грань между прошлым и настоящим. Отказ Государственной думы должен был бы, по мнению большинства думы, стать поворотным пунктом в истории флота; это должна быть та точка, которую русское народное представительство желало бы поставить под главой о Цусиме для того, чтобы начать новую главу, страницы которой должны быть страницами честного упорного труда, страницами воссоздания морской славы России (Возгласы: верно. Рукоплескания).

    Поэтому, господа, может стать непонятным упорство правительства: ведь слишком  неблагодарное дело отстаивать существующие порядки и слишком, может быть, недобросовестное дело убеждать кого-либо в том, что все обстоит благополучно Вот, господа, те мысли, или приблизительно те мысли, которые должны были возникнуть у многих из вас; если, несмотря на это, я считаю своим долгом высказаться перед вами, то для вас, конечно, будет также понятно, что побудительной причиной к этому является не ведомственное упорство, а основания иного, высшего порядка».

    Это начало думской речи Столыпина без  выпусков и сокращений. До того места, когда последовали аплодисменты, оратор излагал позицию аудитории, которую он собирается переубедить. Затем он говорит о своей собственной позиции и начинает развертывать свою аргументацию. К концу речи раздаются одобрительные возгласы и аплодисменты, правда, не всего зала. В данном случае стратегия маневра снимает напряжение между автором и аудиторией тем, что позиция аудитории нравственно оправдана в глазах оратора и тем, что собственную позицию оратор оправдывает так же нравственно, как бы говоря: и вы и я – принципиальные люди, и вы я радеем о России, но давайте же разберемся в существе вопроса.

    Подчеркнем  еще раз: три схемы расположения доводов – это только схемы. Но каждая из них дает оратору правильную ориентацию, общую композиционную установку. Чувствуя, что слушатели в целом согласны с вами, прибегайте к легко всем нам дающейся амплификационной стратегии. Чувствуя, что аудитория не принимает доводов, хотя ничего против вас и не имеет, используйте шоковую стратегию, смягчив ее, если потребуется. Чувствуя же, что аудитория не верит ни вам, ни вашей позиции, смело пускайтесь в опасное плаванье под парусом стратегии маневра. Наиболее верный ход здесь – это честное и уважительное, как в речи Столыпина, обсуждение позиций. Более «театральным» вариантом стратегии маневра является согласие с аудиторией и «неожиданное» разочарование в ее позиции. 

    Композиция  с точки зрения инвариантных частей ораторской речи

Восемь  классических частей ораторской речи. Их дидактическое и  технологическое значение.

    Композиция – это порядок следования частей, поэтому естественен и вопрос о наборе самих частей, входящих в убеждающую речь, об атомах композиции, иными словами, о том, можно ли выделить в речи какие-то неизменные части, кроме «начала», «середины» и «конца». Кое-что об этих частях мы говорили в связи с отмеченными позициями выдвижения, но они составляют лишь рамку речи, а не саму речь.

    Римская риторика в лице Квинтилиана выделяла восемь частей речи: обращение, именование темы, повествование, описание, доказательство, опровержение, воззвание, заключение. Эти восемь частей, или поджанров речи, образуют замкнутый круг, так как исчерпываются комбинацией трех признаков: «новое», «данное по факту» и «данное в речи противника». Подробно о логической систематике этих частей можно прочитать в «Общей риторике» Ю. Рождественского. Нас же интересуют сами части ораторской речи.

    Обращение – это начальная часть речи, привлекающая внимание слушателей. Это также самопредставление говорящего, поэтому объем обращения зависит от того, насколько аудитория знакома с говорящим, насколько она расположена к нему. Зачастую роль обращения выполняет сама персона говорящего. E.H. Зеленецкая, автор одного из курсов риторики, очень точно объясняет функцию обращения: оратор как бы говорит: «Я вам сейчас нужен».

    А. Ф. Кони в «Советах лектору» пишет: «Привлечь (завоевать) внимание слушателей –  первый ответственный момент в речи лектора – самое трудное дело. Внимание всех вообще (ребенка, невежды, интеллигента и даже ученого) возбуждается простым интересным (интересующим) и близким к тому, что наверно пережил или испытал каждый». Вспомним также и то, что было сказано выше об интригующей функции заголовка.

    Свою  первую речь в уголовном процессе молодой Цицерон начал именно с самопредставления:

    «Я  понимаю, что вы удивляетесь, судьи. Как? Столько славнейших ораторов и  знатнейших мужей остаются сидеть, а поднялся с места всего-навсего  я, – я, которого ни по летам, ни по способностям, ни по влиянию нельзя сравнить с сидящими рядом. Все они, кого видите здесь, полагают в нынешнем деле необходимым, чтобы несправедливости, порожденной неслыханным преступлением, противостала защита, но сами защищать не решаются из-за превратностей времени. Вот и выходит, что они присутствуют, следуя долгу, но молчат, избегая опасности. Что же? Я всех смелее? Ничуть. Или настолько вернее долгу, чем прочие? Да нет, и к этой славе я не так жаден, чтобы мне захотелось урвать ее у других. Так что же меня побудило, всех опережая, принять на себя дело Секста Росция?»

    Именование  темы (вступление, для письменной речи – подзаголовок, лид) – это введение аудитории в предмет речи. Если в обращении, как и в заголовке, автор может заинтриговать слушателя, то в именовании темы он должен, напротив, как можно яснее растолковать, о чем он будет говорить. Обратим внимание на то, что в современной газете подзаголовок нередко смягчает экстравагантность заголовка. В научной речи, где экстравагантность исключена, именование дается либо в самом заглавии, либо в начале научного текста. В риторике же именование темы обычно выступает в паре с обращением.

    Повествование описывает историю вопроса, является развернутой во времени прелюдией к теме.

    Так, в одной из своих речей Сталин специально оговаривает факт отсутствия в своем выступлении этой части, что показывает объективный характер ее статуса:

    «Товарищи! Обычно наши ораторы на дискуссионных  собраниях начинают с истории  вопроса: как возник вопрос о внутрипартийной  демократии, кто первый сказал А, кто  после вымолвил Б и пр. Я думаю, этот метод не пригоден для нас, потому что он вносит элемент склоки и взаимных обвинений и ничего путного не дает».

    Совершенно  необходимо повествование в том  случае, когда вся речь является одной из реплик в длинной дискуссии.

    Описание  дает синхронный срез ситуации, рисует положение дел на настоящий момент. Описание подводит черту под повествованием. Произошли такие-то и такие-то события, и вот какая сложилась картина.

    «Наконец, давай припомним с тобою ту самую позапрошлую ночь. Мы оба  бодрствовали, но, согласись, я вернее действовал на благо республике, чем ты на ее погибель. А именно в эту ночь ты явился в дом – не буду ничего скрывать, – в дом Марка Леки на улице серповщиков. Туда же собралось большинство твоих товарищей в преступном безумии. Полагаю, ты не посмеешь этого отрицать. Молчишь? Улики изобличат тебя, если вздумаешь отпираться. Ведь здесь, в сенате, я вижу кое-кого из тех, кто был там вместе с тобой».

    Это отрывок из известной речи Цицерона против Катилины. Доказательство сосредотачивает логические аргументы. Здесь используются силлогистика, рассуждения с дефиницией, индукция. Здесь широко применяется так называемый апофазис – последовательный перебор и отвержение всех возможных альтернатив, кроме одной.

    «Затем, далее, ей в самый день убийства вручается  книжка чеков; она знает, что дядя скуп, и, видя у сына книжку, принадлежащую Филиппу Штраму, не может не догадаться, каким образом она взята. Быть может, подарил дядя? Нет, это не соответствует его наклонностям. Забыл? Тоже, конечно, нет, потому что это значило бы, что он забыл то, без чего он сам немыслим. Остается одно: книга взята насилием; но так как книга эта составляет часть самого дяди, то ее можно было взять только с ним самим, только с его жизнью, следовательно – он убит» (А. Ф. Кони).

    Апофазису логически противостоит диализис – учет всех альтернатив. Чаще всего это перебор всех альтернатив для доказательства невозможности чего-то.

    «На что же мы рассчитываем, кидаясь  в войну без приготовлений? Не на флот ли? Но тут мы слабее афинян, а если станем  упражняться и равносильно с афинянами вооружаться, то на это будет потребно время. Не на деньги ли? Но в этом отношении мы уступаем афинянам еще больше: у нас нет денег в государственной казне, нелегко взимаем мы подати и с частных лиц. Быть может, кто-нибудь полагается на то, что мы превосходим афинян хорошо вооруженными силами, и потому можем часто делать набеги на их землю и опустошать ее. Но во власти афинян много другой земли, все же наружные запасы они могут доставлять себе морем. Если, с другой стороны, мы попытаемся поднять их союзников, то и им должны будем помогать флотом, так как большинство союзников – островитяне. Итак, как же нам вести войну?» – так рассуждал, согласно Фукидиду, царь лакедемонян Архидам. Смысл его речи в том, что решение ввязаться в войну не выдерживает никакой критики. Главный ораторский прием в приведенном отрывке речи Архидама – диализис.

    Опровержение  – это разбор и отведение реальных или возможных аргументов противника.

    Доводы  противника могут отводится, в частности, как смешные или нелепые. Это так называемый антирезис (ср. выше: игнорация).

    «Настоящее  дело представляется небывалым, как по сущности предъявляемого обвинения, так и  по тем картинам, которые попутно  развернуло перед  нами судебное следствие» – вот типичный пример антирезиса, взятый из речи известного русского защитника М. Г. Казаринова: