4.Реформы Никона.
Первым и важнейшим
делом патриаршества Никона было
исправление богослужебных книг
и церковной обрядности. Начало
такому исправлению было положено
еще при патриархе Иосифе, и
тогда же обозначились те два
правила, которыми потом Никон
постоянно руководствовался, занимаясь
этим делом. Богослужебные книги
исправлялись у нас при всех
патриархах, когда готовились к
печати. Но правились только по
славянским "добрым переводам",
или спискам. Также, как и "добрые"
славянские списки, даже самые древние,
не чужды были погрешностей и немало различались
между собой в некоторых моментах, поэтому,
совершенно естественно, что и в печатных
книгах, появившихся при первых наших
патриархах, повторились все эти погрешности
и различия, доходящие иногда до противоречий.
Под конец жизни патриарха Иосифа у нас,
наконец, ясно осознана была мысль, что
исправлять церковные книги по одним славянским
спискам недостаточно, а нужно сверять
также и с греческими текстами. И вот сам
царь Алексей Михайлович обратился в Киев
с просьбой прислать в Москву «ученых
мужей», знавших греческий язык, чтобы
они исправили по тексту семидесяти толковников
славянскую Библию, которую тогда намеревались
вновь напечатать. Эти ученые люди успели
еще при жизни патриарха Иосифа исправить
по греческому тексту одну, уже кончавшуюся
печатанием, книгу "Шестоднев" и напечатали
свои исправления в конце книги, чтобы
всю ее не перепечатывать. Это была первая
напечатанная в Москве церковная книга,
исправленная не только по славянским
спискам, но и по греческому тексту; и в
этом выразился первый принцип, которого
потом придерживался Никон - исправлять
богослужебные книги одновременно по
"добрым" славянским спискам и по
греческому тексту.
В отправлении богослужения
у нас с давнего времени
допускалось крайнее бесчиние, происходившее
от многоголосия и от хорового
пения. Службы совершались сразу
многими голосами: один читал,
другой в то же время пел,
третий говорил ектении или возгласы,
а иногда читали разом двое или трое, и
совершенно различное. А при хоровом пении
слова растягивались до бессмыслия, с
переменой ударений, заменой полугласных
букв на гласные, прибавлением новых гласных.
Против такого бесчиния восставали еще
Стоглавый Собор и патриарх Гермоген,
а теперь, при патриархе Иосифе, восстали
даже некоторые из светских людей, таких
как Федор Ртищев, и два самых авторитетных
московских протоиерея: казанский - Неронов
и благовещенский – Вонифатьев (царский
духовник). К ним присоединились Новгородский
митрополит Никон и сам царь. А патриарх
Иосиф посоветовался с Цареградским патриархом
Парфением и другими греческими иерархами
и решил, что "подобает ли в службах
по мирским церквам и по монастырям соблюдать
единогласие". Иосиф с Собором своих
русских архиереев в присутствии самого
государя и его синклита постановил, чтобы
по всем церквам пели чинно, безмятежно
и единогласно и читали в один голос, тихо
и неспешно. В этом выразился второй принцип,
которого также постоянно придерживался
Никон: во всех случаях недоразумений
при исправлении церковной обрядности
просить совета и решения Восточных первосвятителей).
Появились новые обстоятельства, которые
вынудили не только не прекращать, а напротив,
с еще большей энергией продолжать начатое
дело исправления церковных книг и обрядов.
При царе Алексее Михайловиче еще чаще,
чем прежде, прибывали в Москву греческие
иерархи и другие духовные лица для милостыни
и иногда оставались у нас довольно долго.
Присматриваясь с любопытством к нашей
церковности, они не могли не замечать
в нашей Церкви некоторые расхождения
с чинами и обрядами Греческой Церкви
и некоторые "новшества", каким особенно
казалось им употребление двуперстия
для крестного знамения. Это новшество,
несмотря на решение Стоглавого Собора,
слабо проникало в народ, который издревле
от предков привык креститься тремя пальцами.
Но при патриархе Иосифе, будучи внесено
в некоторые учительные и богослужебные
книги, стало распространяться, утверждаться
и наиболее бросаться в глаза восточным
единоверцам. Гостил так же в Москве Иерусалимский
патриарх Паисий. Он тоже заметил новшества
в русской церковности и с укором указывал
на них царскому любимцу Никону и другим.
Встревоженные царь
и патриарх Иосиф, прощаясь
с Паисием, отправили с ним на Восток
своего старца Арсения Суханова, чтобы
он изучил там церковные чины и обряды
и доставил о них сведения. Арсений, возвратившись
в Москву, привез с собой "Статейный
список", в котором подробно изложил
свой жаркий спор с греками о двуперстии
для крестного знамения и о некоторых
других церковных предметах, которыми
русские отличались тогда от греков, а
также привез достоверное, им самим обследованное
известие, что на Афоне монахи всех греческих
монастырей, собравшись на соборе признали
двуперстие ересью, сожгли московские
книги, в которых было напечатано о нем,
как книги еретические, и хотели сжечь
самого старца, у которого нашли те книги.
Все это должно было еще больше встревожить
царя и церковные власти в Москве и показать
им, до чего могут довести те обрядовые
разночтения, которые находили у нас греки
и прямо называли новшествами. Вместе
с Арсением прибыл в Москву Назаретский
митрополит Гавриил, привезя с собой письма
от Иерусалимского патриарха Паисия к
царю и к патриарху Иосифу. И этот митрополит
также высказал свои укоризны на наши
церковные новшества.
Что же оставалось
делать нашему церковному правительству?
Патриарх Иосиф был уже дряхл
и слаб и скоро скончался.
Но Никон, столь могущественный
еще при патриархе Иосифе, а
теперь сделавшийся его преемником,
мог ли он быть спокоен и
не отреагировать на порицания
греков? Тотчас по вступлении
на патриаршую кафедру Никон,
как рассказывается в предисловии
изданного им Служебника, "упразднися
от всех и вложися в труд, еже бы Святое
Писание разсмотрити, и, входя в книгохранильницу,
со многим трудом многи дни в разсмотрении
положи". В «книгохранильнице» он нашел
подлинную уложенную грамоту об учреждении
патриаршества в России, подписанную патриархами
Иеремией Цареградским и Иовом Московским
и многими другими святителями, русскими
и греческими; нашел также подлинную грамоту,
или книгу, об утверждении патриаршества
в России, подписанную и присланную в 1593
г. всеми Восточными патриархами со множеством
греческих епископов. В последней грамоте
он прочел, что Московский патриарх есть
брат всех прочих православных патриархов,
единочинен им и сопрестолен, а потому
должен быть согласен с ними во всем. Наиболее
же привлекли к себе внимание Никона следующие
слова: "Так как православная Церковь
получила совершенство не только в догматах
боговедения и благочестия, но и в священно-церковном
уставе, то справедливость требует, чтобы
и мы потребляли всякую новину в ограде
Церкви, зная, что новины всегда бывают
причиною церковного смятения и разделения,
и чтобы следовали мы уставам св. отцов,
и чему научились от них, то хранили неповрежденным,
без всякого приложения или отъятия".
Прочитав всю эту грамоту, Никон “впал
в великий страх”, не допущено ли в России
какого-либо отступления от православного
греческого закона, и начал прежде всего
рассматривать Символ веры. Он прочел
Символ веры, начертанный греческими буквами
на саккосе, который за 250 лет перед тем,
был принесен в Москву митрополитом Фотием
и сравнил с этим Символом славянский,
как он изложен был в новых московских
печатных книгах. Таким образом, он убедился,
что в славянском Символе есть разногласия
с древним греческим. Затем точно так же
рассмотрел святую литургию, т. е. Служебник,
и нашел, что одно в нем прибавлено, другое
отнято или изменено, а после Служебника
нашел и в других книгах многие несходства.
После этого, стремясь быть во всем согласным
с Восточными патриархами и истреблять
всякие нововведения, которые могут вести
к разногласиям в Церкви, смутам и разделению,
и убедившись лично, что такие нововведения
у нас действительно есть в печатных церковных
книгах и даже в самом Символе веры, Никон
решился приступить к исправлению наших
богослужебных книг и церковных обрядов.
Первая попытка в этом роде была сделана
Никоном спустя около семи месяцев после
вступления его на патриаршую кафедру
и касалась только двух новшеств. Но при
первой же попытке обнаружились и ярые
противники Никона и начатого им дела.
Перед наступлением Великого поста в 1653
г. Никон разослал по всем московским церквям
следующую "Память": "По преданию
св. апостол и св. отец не подобает в церкви
метания творити на колену, но в пояс бы
вам творити поклоны; еще и тремя персты
бы есте крестились". В таком сжатом
виде передает "Память" протопоп
Аввакум, но относительно поклонов передает
неясно и неточно, конечно, не без намерения.
Никон, как считает митрополит Макарий
(см. его соч. «История русской церкви»),
указывал вовсе не то, чтобы православные
не клали вообще земных поклонов в церкви,
а лишь на то, чтобы в святую Четыредесятницу
при чтении известной молитвы святого
Ефрема Сирина православные не клали одних
земных многочисленных (около 17) поклонов,
как делалось у нас тогда, а клали поклоны
поясные, только кроме четырех земных.
"Память" эта прислана была и в Казанский
собор протопопу Ивану Неронову. Неронов
тотчас пригласил к себе протопопа Аввакума,
который проживал у него, и других своих
близких. "Мы же, - рассказывает Аввакум,
- задумалися, сошедшеся между собою; видим,
яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги
задрожали. Неронов мне приказал идти
в церковь (т.е. Казанский собор), а сам
един скрылся в Чудове, седмицу в палатке
молился. И там ему от образа глас бысть
во время молитвы: "Время приспе страдания,
подобает вам неослабно страдати". Он
же, плача, сказал Коломенскому епископу
Павлу… потом Даниилу, костромскому протопопу,
таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом,
написав из книг выписки о сложении перст
и о поклонех, и подали государю, много
писано было. "Он же не вем, где скрыл
их, мнится, Никону отдал". Вот кто явились
противниками Никона и как они начали
борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту
роковую борьбу? Неужели одна привязанность
к тем двум обрядам, или обычаям, которые
хотел изменить Никон? Протопопы казанский
Неронов и благовещенский Вонифатьев
были при патриархе Иосифе самыми авторитетными
людьми в московском духовенстве, сильными
перед патриархом и царем, и под их покровительство
стекались и другие, преимущественно иногородние,
протопопы, каковы были: Аввакум юрьевский,
Даниил костромской, Логгин муромский,
составлявшие вокруг них "братию".В
числе своих близких друзей временщики-протопопы
считали и Никона, нового царского любимца,
пока он был архимандритом и даже Новгородским
митрополитом. Но когда патриарх Иосиф
скончался, эти мнимые друзья Никона, воспользовавшись
его отсутствием в Москве, строили козни,
чтобы не допустить его до патриаршества.
Никон по возвращении в Москву узнал о
кознях и как только сделался патриархом,
то не стал, по выражению протопопа Аввакума
в его автобиографии, «пускать к себе бывших
друзей своих и в крестовую». Такого унижения
и оскорбления Неронов со своими приближенными
не в силах были перенести и ждали только
случая отомстить Никону. Случай, как им
казалось, представился. Никон разослал
"Память" духовенству - они написали
на нее опровержение из книг, выставляя
ее еретической, и подали свою рукопись
государю, рассчитывая уязвить Никона
и навредить ему. Но ошиблись в расчете:
Никон остался в полной силе, но только
еще больше разозлился на своих бывших
друзей. И началась борьба преимущественно
из личных побуждений, которая уже в самом
начале приняла с обеих сторон самый резкий
характер. Но стоит заметить, что Никон
в этот раз как бы не обратил внимания
на поступок своих врагов, не потребовал
их на суд за оказанное сопротивление
архипастырскому распоряжению и вовсе
их не преследовал. Никон ввел еще некоторые
изменения: в старых книгах всегда писалось
и выговаривалось имя Спасителя «Исус»,
в новых книгах это имя было переделано
на «Иисус»; в старых книгах установлено
во время крещения, венчания и освящения
храма делать обхождение по солнцу в знак
того, что мы идем за Солнцем-Христом. В
новых книгах введено обхождение против
солнца; в старых книгах, в Символе Веры
(8 член), читается: «И в Духа Святаго Господа
Истиннаго и Животворящаго», после же
исправлений слово «Истиннаго было исключено»;
вместо двойной аллилуйи была введена
тройная; божественную литургию в Древней
Руси совершали на семи просфорах; новые
«справщики» ввели пятипросфорие, т. е.
две просфоры исключили; и некоторые другие.
Между тем, 16 апреля (1653) в Москву прибыл
еще один из высших святителей Востока,
бывший Константинопольский патриарх
Афанасий. Для нас этот визит интересен
тем, что и он, подобно другим Восточным
первосвятителям, приходившим к нам прежде,
"зазирал" патриарху Никону "в
неисправлении Божественного Писания
и прочих церковных винах" и тем вновь
побуждал его к исправлению наших церковных
книг и обрядов. Кроме того, Афанасий во
время своего пребывания в Москве написал
для Никона сочинение под названием "Чин
архиерейского совершения литургии на
Востоке", чтобы Никон ясно мог видеть,
какие отступления от того чина допущены
в России.
5. Начало раскола. Основные
противники Никона.
Мы видим, как вопрос
об исправлении церковных книг
постепенно выдвигался вперед
по мере того, как в Москве
утверждалось единоначалие –
церковное и гражданское.
С начала XVII в. то
приступали к исправлению книг,
то оставляли его; то торжествовало
единоначалие с его объединительными
формами, то брали верх местные
элементы и предания старины.
Борьба эта велась судорожно,
толчками, кризисами. Отбирали и
жгли книги, изданные несколько
лет назад. Преследуются как
неправильные и еретические книги,
вышедшие лишь недавно в большом
количестве экземпляров и распространенные
в народной массе, с разрешения высшей
духовной власти.
Но если, например, Филарет
сжигает требник, изданный до
него, и Никон преследует книги,
изданные при Иосифе; если собор
1667 г. постановляет, что «стоглавый
собор не в собор и клятва
не в клятву» - то этим дело
еще не заканчивается. Никон
сам себе противоречит: он объявляет
еретической кормчую книгу, изданную
им же самим. Народ уже не
знал, чему верить, что признавать
за непогрешимое. Авторитеты падали
низвергаемые другими авторитетами и
даже заносили руку на самих себя.
При таких обстоятельствах
не мог не возникнуть религиозный
раздор. Усилению церковного раздора
также содействовали колебания
в высших кругах духовной и
светской сферы. (Противоречивость
действий в отношении Никона
и Аввакума). Раскол, как плод религиозного
раздора, начинается в высших
сферах, а затем спускается в
низшие. В это время его последователи
борются, преимущественно, по выражению
протопопа Аввакума, с «любоначалием»,
происходящим, главным образом, от высшей
духовной власти при Никоне.
Патриарх Иосиф крестился
двумя пальцами. Так крестился
в начале и Никон, так крестились
массы русского населения, так
креститься было положено Стоглавым
Собором. Были изданные постановления
этого собора действительно утверждены
им, или нет – в массе населения
эти постановления все равно
принимались как соборные. С митрополита
Даниила в русском духовенстве
было много защитников двуперстного
знамения. В этом русское духовенство
отличалось от греческого, так как
греческая церковь признавала лишь трехперстное
знамение и видела в двуперстном отступление
русской церкви. Иерусалимский патриарх
Паисий Афонские монахи, Митрополит Назаретский
и патриарх Константинопольский – все
они проклинали двуперстное знамение.
При Алексее Михайловиче влияние греческого
духовенства на Москву, через южную Россию
и Киев, становилось ощутимым. В 1648 г. Ртищевым
было основано около Москвы ученое общество
для перевода и издания церковных книг.
Основанием исправления должны были служить
греческие книги.
Отступления русской
церкви, очевидно, должны быть отменены,
если за норму принимался греческий
текст. Но эти отступления укоренились
временем, и вступать в борьбу
с ними было нелегко.
Не всякий представитель
высшей духовной власти мог
приступить к выполнению этого
дела. Патриарх Иосиф был кроток
и опасался, что его отставят,
но его преемник Никон был
другим человеком. Сначала он
крестился двумя пальцами, но
когда греческий иерарх указал
ему, что это неверно, он
начал креститься тремя. Начав
исправление с себя, он не отступил
и перед исправлением других.
Двухперстное знамение и двойная аллилуйя.
Четырехконечный крест вытесняет восьмиконечный
крест, вместо семи просфор вводится служение
на пяти. Никон также вводит изменения
во второстепенных подробностях: поклоны
в землю запрещены – вместо них предписаны
только поясничные. Все эти исправления
многих озадачивают, и возникает раздражение
против Никона.
Главными его врагами
становятся священники Иван Неронов,
Аввакум, Лазарь и Никита. Эти
люди были начитанными и образованнейшими
из духовенства того времени.
Первой типической
личностью выступает протопоп
Аввакум. Это был человек железной
воли и непреклонного, неуступчивого
характера, фанатик в преследовании
своих целей и защите своих
убеждений. Он ломает маски
и бубны пришедших в его
приход музыкантов с медведями,
так как считает такое скоморошничество
грехом.
Он наотрез отказывается
благословить сына боярина с
выбритой бородой, так как выбритая
борода, по выражению Аввакума
– «блудоносный образ». В Тобольске
Аввакум с местным архиереем велели кинуть
тело сына боярина Петра Бекова на улицу
собакам. Во всех этих поступках виден
человек, не отступающий ни перед чем,
если его задели за живое. Явное расположение
женской половины царского семейства,
сочувствие бояр, большинство которых
было враждебно Никону, и нерешительный
характер Алексея Михайловича – все это
содействовало тому, что личный враг Никона
– Аввакум приобрел большой вес и стал
предводителем большой партии старообрядцев.
Сподвижники Аввакума были подстать ему:
Логгин, когда его расстригали из священников,
плевал через порог в алтарь на Никона,
Неронов останавливал службу в Успенском
соборе, когда пели тройную аллилуйю и
запрещал петь ее.
Первое открытое столкновение
Никона с его противниками
произошло, прежде всего, с
протопопом Нероновым. Столкновение
это довольно подробно описал
сам Неронов в своей "Росписи",
которую и послал царю Алексею
Михайловичу, и несколько короче
в своей челобитной, которую подал
впоследствии патриархам. В июле
1653 г. Никон созвал в своей
крестовой Собор, на который
приглашен был и протопоп Неронов,
и слушал на Соборе отписку
муромского воеводы на протопопа муромского
Логгина, будто тот похулил образ Спасителя,
Пресвятой Богородицы и всех святых. Никон,
выслушав Логгина и "не испытав истины,
по отписке того воеводы осудил Логгина
в мучение злому приставу, мстя себе прежде
бывшее обличение от того Логгина протопопа
в его Никонове небрежном, и высокоумном,
и гордом житии. Неронов сначала заступился
за одного из своих сторонников, муромского
протопопа Логгина, еще прежде дерзко
укорявшего Никона в гордости, и упрекнул
Никона в жестокости. Потом донес царю
на Никона, будто бы сказавшего о царе
неприличные слова. А потом резко укорял
Никона, что он верит одним только клеветникам
без всякого расследования; что прежде
он был другом Вонифатьева и его друзей,
советовался с ними во всем, а теперь сделался
врагом Вонифатьева, везде «поносит» его,
а друзей его, протопопов и попов, разоряет,
мучит, на их места ставит других, избрал
себе новых советников, которых прежде
называл врагами Божиими; что прежде из
страха подписал Уложение, а теперь порицает
его; что, наконец, лжет на него, Неронова,
и сам настроил на него клеветника. И среди
всех этих укоров Никону нет ни слова против
исправления им церковных обрядов, которое
уже начиналось тогда; не видно и тени
какой-либо привязанности к старым обрядам,
на которые будто бы посягнул Никон. Во
всем видна одна лишь личная вражда, ненависть,
озлобление Неронова и его друзей против
Никона за то, что он изменил им, лишил
их прежней власти, стал их врагом, преследует
их.
Этой-то ненавистью
более всего руководились они
и впоследствии, когда начали
ратовать будто бы за старые
обряды.
Озлобление Неронова
не имело границ, и он совершенно
забылся, когда позволил себе
на Соборе дерзко порицать
и позорить в глаза своего
патриарха, а в конце похулить
и весь Собор. Неудивительно,
что святой Собор на основании
55-го правила святых апостолов,
которое гласит: "Аще кто из клира
досадит епископу, да будет низвержен",
определил послать протопопа Неронова
на смирение в монастырь.
Когда Неронов подвергся
опале, его друзья, составлявшие
вокруг него "братию", продолжали
ходатайствовать за него перед
государем. Протопопы Аввакум
и Даниил костромской написали
челобитную и отнесли к царскому
духовнику Стефану. Но осторожный
Стефан уже начал отделяться
от своих друзей, затеявших неравную
борьбу с могущественным патриархом,
и, по выражению Аввакума, "всяко
ослабел", и челобитной "государю
не снес". "Братия", впрочем, нашла
другой путь к государю и подала ему свою
челобитную, а государь передал ее патриарху.
Тем временем, Аввакум
отправился провожать Неронова
в ссылку на Каменный остров.
А когда вернулся, казанские священники
не дали ему читать вместо
протопопа Неронова поучение
к народу из толкового Евангелия
и сказали: «ты протопоп в
Юрьевце, а не наш, и патриарший
архидиакон велел нам самим
читать поучения к народу».
Аввакум очень огорчился и
не стал ходить в Казанскую
церковь, а "завел свое всенощное"
в сушиле, находившемся на дворе
протопопа Неронова, переманил к
себе несколько прихожан Казанской
церкви, а чрез них призывал
и других от церкви в сушило,
говоря: "В некоторое время
и конюшня-де иные церкви лучше".
Казанские священники донесли
об этом патриарху Никону.
Поступок Аввакума
был очень важен и противен
канонам Церкви: он самовольно
устроил особую молельню, самовольно
отделялся сам и отделял других
от Церкви в самочинное сборище.
По приказу патриарха Борис
Нелединский со стрельцами осадили
молельню и схватили самого
Аввакума, богомольцев и челобитчиков
(писавших и подписавших челобитную
о Неронове), так что всех взятых
было больше 40 человек. Аввакум
был отвезен на телеге в
Андроньев монастырь, а "братью",
т. е. взятых богомольцев и
челобитчиков, отослали в тюрьму
и держали в ней целую неделю.
Затем царь пригласил
их к себе, прочитал им церковные
правила, которые они нарушили
своим самочинным сборищем, и
всех предал анафеме (проклял)
и отлучил от Церкви.