Качество болезненного
ощущения есть субъективное качество,
не совпадающее по сущности с качеством патогенного фактора,
и не содержит в себе ни одной его частицы.
Боль зависит не
только от величины повреждения, и ее восприятие
не определяется только свойствами раздражения (Melzack, 1961; Крыжановский,
1997; Мелзак, 1981).[6]стр.41
Метафора,
опосредствуя интрацептивный процесс,
имеющий активный когнитивный
характер, оформляя внутреннее телесное
ощущение в объект для сознания, этим самым
выстраивает между ними дистанцию, возможно,
иногда облегчающую его переживание, так
как боль в метафоре становится чем-то
понимаемым, а не непонятным, непередаваемым
и потому страшным.[6]стр.54
Так, боль называется
«режущей», «колющей», «острой», «тупой»
и т.д., таковы ощущения «жжения», «распирания», «горит»,
«давит», «саднит», «морозит» и пр. Специальный
лингвистический анализ показывает, что
народные названия болезней
в русском языке передают их внешние признаки,
а наименования болезненных ощущений
происходит от обозначения либо конкретных
действий острым орудием, либо разного
рода механических воздействий (и
в том, и в другом случае — экстрацептивных) (Меркулова, 1975).[6]стр.52
Дж. Энджел (Engel, 1959, 1970) высказывает
предположение, что человек, описывая
интрацептивное ощущение (в его случае
— боль), использует
понятия, относящиеся не к «языку боли»,
а к обстоятельствам,
в которых эта боль была когда-то испытана,
или к воображаемой ситуации, в которой
он мог бы ее испытывать. Так, пациент говорит,
что испытывает острую боль, представляя
порез, тупую — как ощущения при надавливании,
жгучую — ожог и т.д. Когда же пациент
с коронарной недостаточностью говорит
о своей боли «как будто грудная клетка
раздавливается», то он скорее всего строит
описание в терминах «воображаемой ситуации».[6]стр.52
Знак (означенное телесное ощущение),
являющийся ассоциацией чувственной ткани
и телесного конструкта, становится означающим
в мифологической схеме болезни и, разворачиваясь вовне, превращается
в симптом.
ПРИМЕР: Рассмотрим в качестве
примера простую ситуацию: пациент, приходящий
к врачу, говорит, что у него болит живот.
Это сообщение не так просто, как выглядит
на первый взгляд и, по меньшей мере, двусмысленно.
Во-первых, пациент сообщает о некотором ощущении определенной
интенсивности и модальности, более
или менее локализованном в его теле. Кроме
того, сам факт обращения к врачу предполагает,
что это ощущение означает не только
само себя — болезненное ощущение в определенной
части тела, — а также и то, что
это есть не нормальное состояние, что
оно имеет некую причину и на него необходимо
воздействовать. «Больной живот» —
это сообщение не только об определением
ощущении пациента в данное
время и в данном месте, но это и сообщение
о том, что с больным происходит нечто,
выходящее за рамки заурядного факта.[6]стр.105-106
В самом
общем виде личностный смысл болезни
— есть жизненное значение для субъекта
обстоятельств болезни в отношении к мотивам
его деятельности. Поэтому
многообразие типов отношения к болезни
определяется многообразием ее личностных
смыслов.[6]стр.143
Первое положение — болезнь
в качестве мотива — представить себе довольно трудно.
Если такие случаи и существуют, они требуют
какого-то специального анализа.
Значительно более
распространены следующие: болезнь как
условие, препятствующее достижению мотива,
болезнь как условие, способствующее ему,
и болезнь как условие, способствующее
достижению одних мотивов
и препятствующее достижению других.[6]стр.144
2.1.Преградный
(негативный) смысл болезни
В наиболее распространенном
случае болезнь несет человеку страдания, сужает свободу
человеческого существования не только
в настоящем, но и
в перспективе будущего. Болезнь изменяет
отношение к больному
со стороны общества. Особенную актуальность эти моменты приобретают
в случаях тяжелого, смертельно опасного
заболевания.
Злокачественные
новообразования фрустрируют основные потребности
физического и социального существования
и имеют преградный смысл самореализации
человека. Этот преградный смысл должен,
видимо, искажать восприятие болезни на
всех уровнях: от способа ее мифологизации (замены концепции
болезни на более безопасную) и означения
до чувственной ткани.[6]стр.145
В утилитарных целях можно составить
примерный список защитных процессов,
порождаемых негативным смыслом болезни:
а) сенсорная десенсибилизация
или повышение уровня порогов;
б) отрицание реальности;
в) вытеснение — забывание обследований,
необходимых анализов, запущенность;
г) регрессия (частые
транзиторные псевдодеменции в диагностическом
периоде у онкологических больных);
д) рационализация
(псевдоразумное объяснение происходящего,
подбор нейтральной концепции);
е) дискредитация:
недоверие к врачам, считающим, что у больного тяжелое заболевание;
ж) семантико-перцептивная
защита: нарушение структурации угрожающих стимулов
(«неясный» симптом).[6]стр.149
2.2. Позитивный смысл болезни
«Возможность подобного
феномена заключается в том, что болезнь
характеризуется не только психосоматическим страданием. Заболевание
формирует особую органическую систему
"индивид—общество". В ней создается
особый психосоматический функциональный
орган болезни, специфическая, часто более благоприятная для
индивида система межличностных отношений» (Тищенко, 1987, с. 185).
Это явление настолько типичное,
что вошло в Американскую классификацию
психических расстройств DSM-IV в виде трех
пунктов, позволяющих дифференцировать
функциональные алгические расстройства
от органических {Stuart et al., 1986):
1) существование временной
связи между психологической
проблемой и развитием
или ухудшением болезненного синдрома;
боль дает возможность
пациенту избегнуть нежелательной деятельности;
боль дает пациенту
право достичь определенной социальной
поддержки, которая не может быть достигнута
другим способом. Позитивный смысл, в основном, имеет именно болезнь, а не ее конкретная симптоматика,
и больные обычно ограничиваются усвоением мифа
болезни, тогда как система телесных значений
остается мало проработанной и непропорционально
неразвитой.[6]стр.150-151
2.3. Конфликтный
смысл болезни
Конфликтный смысл
болезнь приобретает тогда, когда она
способствует достижению одних мотивов
и препятствует достижению других.
Конфликтный смысл
болезни разрешается перестройкой иерархии мотивов, изменением
ценностных ориентации (в частности, изменением
системы самооценки), которые сохраняют
только внешнее сходство
с аналогичными структурами у здоровых
испытуемых (Тхостов, Степанович,
1987; Кощуг, 1990).[6]стр.154
2.4. Смысловые
образования
Идея о том, что конфликтный
смысл болезни разрешается не в прямой
борьбе мотивов, а в контексте устойчивых
смысловых образований, позволяет
понять культурное, религиозное, конфессиональное и этническое
разнообразие переживания болезни и отношения к ней.
Так, отмеченное различие в
степени свободы выражения болезненного состояния
в европейской и восточной культурах,
на наш взгляд, связано
с различным эстетическим и этическим
восприятием болезни. Европейцы с большей
'свободой демонстрируют свои болезни, чем,
например, китайцы или индейцы, считающие,
что болеть (или проявлять болезнь) не
совсем прилично {Zborobski, 1952).[6]стр.155
Культура стоицизма,
мужественности, требующая от человека умения не замечая
переносить трудности, отражается в различиях восприятия одного
и того же симптома: ирландцы жалуются
только тогда, когда боль становится непереносимой,
тогда как жители Средиземноморья склонны
аффективно переживать самые незначительные
недомогания. Тепловое излучение, которое
жителями бассейна Средиземного моря
(итальянцами, евреями) воспринимается
как болевое раздражение,
люди североевропейского происхождения
отмечают как просто тепло (Hardy, Wolf, Goodell,
1952). Среди восточных народов
болезненные ощущения несравнимо хуже
переносятся женщинами
(которым такая слабость позволительна),
чем мужчинами, тогда
как среди европейцев половые различия
не столь выражены, а иногда
и перевернуты.
Смысловые отношения помогают
понять, почему протестанты озабочены
более всего возможным ограничением трудоспособности,
тогда как исповедующие классический
католицизм сосредоточены на переживании
болезни как таковом и редко думают о последствиях: реформатская
церковь в отличие от католицизма приписывает
труду особую моральную ценность.
Весьма интересным
было бы сопоставление смысла болезни
при разных типах ментальности, основанных
на различных системах ценностей, ожиданий,
ориентации на конечное или бесконечное
существование человека, атрибуцию
ответственности и пр., — но эта задача требует объединенных
усилий многих специалистов. Приведем
для иллюстрации лишь один пример, заимствованный
у С.С. Аверинцева, о различии ветхозаветного
и античного восприятия телесности: «Ветхозаветное
восприятие человека нисколько не менее
телесно, чем греческое, но только
для него тело — это не осанка, а боль,
не жест — а трепет, не объемная пластика
мускулов — а уязвимость "потаённых
недр": это тело не созерцаемо извне,
но восчувствовано изнутри
и его образ слагается не из впечатлений
глаза, а из вибрации утробы — образ
страждущего и терзающего тела, в котором, однако,
живет такая кровная, чревная, сердечная
теплота интимности, которая
чужда статуарно выставляющему себя на
показ телу эллинского атлета» (Аверинцев, 1973,
с. 160). Не претендуя на полную расшифровку
этого феномена, отметим, что два этих типа телесности
соответствуют не только двум различным
способам ее объективации, рождающим «внутреннее»
и «внешнее» тело, но и разным типам осмысления
болезненных проявлений. Если в античной
культуре болезнь — это кара, насылаемая
извне и мешающая нормальному гедонистическому
существованию (тело, объективированное
болезнью, — «не нормальное» тело), то
ветхозаветное восприятие рассматривало
страдание как благо, а болезнь — как вину человека, плату
за греховность и одновременно возможность
искупить свой грех через
болезнь (тогда тело, объективированное
болезнью, и есть «истинное»
тело).[6]стр.156
Итак, интрацептивное ощущение
в структуре внутренней картины болезни, пройдя
означение и обретя свое субъективное
существование в категориях
модальности и пространстве тела, через мифологизацию становится
симптомом и получает смысл в контексте жизни. Смысл
болезни есть жизненное значение для субъекта
обстоятельств болезни в отношении к мотивам
его деятельности. Это становится возможным
потому, что болезнь несет человеку не
только болезненные ощущения, но и затрагивает
основы его биологического и социального
бытия, через смысл болезнь открывается
всей сфере человеческого существования.
По качеству отношения
к основным мотивам человеческой деятельности можно выделить
3 основных смысла болезни: «преградный», «позитивный»
и «конфликтный». По форме своего существования
смысл выражает себя через значения разного
уровня (от мифа до эмоциональных значений)
путем выбора или отвержения, ограничения или расширения
семантического поля значения и его оформления.
Проблема смыслового
опосредствования телесности и интрацепции
в контексте внутренней картины болезни
очень сложна и многообразна и мы постарались
лишь наметить некоторые пути для дальнейших исследований.
Хотя большинством болезней
управляют биологические события, становясь содержанием
сознания, они превращаются в объекты иного рода, приобретая
свое субъективное существование в категориях
психического. Не говоря уже о том, что
часть болезней рождается именно
в категориях психического и существует
в смыслах, мифах, языке,
биологическое лечение не сможет полностью решить проблему
лечения, если оно не сможет быть также
транспонировано в субъективное. Вопрос
о том, что истинно, реально, лишен смысла. Да, реальна
биология болезни, но психология болезни
реальна не менее ее. Для того чтобы этого
не видеть, необходимо не желать открывать
глаза. Биологический подход к лечению
не может заменить психологического,
как, впрочем, и наоборот.[6]стр.157
3.Цвет боли.
Издревле известно о влиянии
цвета на человека. У истоков культуры
цвет был равноценен слову, а цветовой
язык широко использовался в ритуальных
обрядах, в быту. Само существование человека
тесным образом связано с цветовой динамикой
среды обитания. Постепенно, в ходе человеческой
деятельности цвет становился знаком,
приобретая символические, коммуникативные,
различительные, выразительные функции.
В XIX веке берут свое начало
естественнонаучные исследования цветового
воздействия на человека. Например, итальянский
врач психиатр Понза (1876) – заметил, изменение
состояния психических больных в зависимости
от цвета помещения: красный цвет улучшал
состояние у депрессивных больных, синий
успокаивал на буйных пациентов.
В.М. Бехтерев в своей практике
использовал цветотерапию для лечения
психических больных (1905). Суммируя физиологические
эффекты от действия световых ванн, В.М.
Бехтерев рекомендовал принимать синюю
ванну при неврастениях, истерии, так как
она улучшает самочувствие, аппетит, сон,
снимает боли, способствует излечению
ревматизмов и невралгий. Красная ванна,
по его мнению, снимает угнетенное настроение
у душевнобольных, белая - способствует
успокоению и оказывает анестезирующее
воздействие.
Символическое значение цвета
развивается и изменяется на протяжении
всей истории развития человечества, становясь
частью общественного и индивидуального
опыта. Кроме того в процессе онтогенеза
человек усваивает выработанные культурой
формы проявления и восприятия телесности,
в том числе и боли, болезни. Представления
о том, что цвет заключает в себе некий
код (символический смысл) отношения человека
к объекту (к предмету, к проблеме, к ситуации,
к самому себе, к другому человеку), в том
числе и в сфере болевых ощущений, позволили
сделать предположение о существовании
взаимосвязи восприятия цвета и боли.
Было проведено исследования, целью которого
явилось изучение ассоциативного цветового
выбора как способа оценки боли. Исследование
состояло из трех этапов.