Российский политический режим: неосоветский авторитаризм и патронажное президентство

Итоги первых выборов  не позволяли сформировать в России правительства большинства; Государственную  Думу первого созыва нельзя было использовать ни в качестве инструмента политической поддержки, ни как источник новых кадров. В результате Ельцин был вынужден сформировать кабинет, состоявший в основном из технократов. Этот опыт послужил образцом и для последующих российских правительств. Президент Путин продолжал следовать той же практике, невзирая даже на квалифицированное большинство в две трети голосов, принадлежавшее в парламенте кремлевским партиям. Тем самым политический лидер России как бы давал понять: он не верит в то, что современная многопартийная система есть неотъемлемый элемент демократии.

Развитие политических партий протекало под неослабным гнетом, а место “ответственного  правительства” заняла администрация  президента, ставшая со своим двухтысячным аппаратом чиновников “правительством” в узком смысле этого слова. Разумеется, эта структура находится вне рамок демократического контроля. С самого начала все политические игроки были убеждены в том, что в ведении администрации должны остаться политические вопросы, в то время как “настоящее” правительство будет заниматься экономикой. Администрация президента тем самым сделалась наследницей всемогущего секретариата Центрального комитета КПСС, а правительству достался пониженный статус советского кабинета министров. В своем функционировании оба института подчас мешали друг другу - то же самое наблюдалось и в советские времена[29]. Как и прежде, очень быстро оформились новые бастионы “бюрократического авторитаризма”, а мировоззрение, присущее режиму, вновь стало советским.

Лишь в краткий период работы правительства Евгения Примакова, продолжавшийся с сентября 1998-го по май 1999 года, доминирование президентской  администрации пошатнулось. Из-за финансового  и экономического кризиса позиции  президента тогда ощутимо ослабли. Примаков же, возглавив кабинет, пользовался широкой поддержкой со стороны Государственной Думы. Он по собственной инициативе, совершенно независимо пытался выстраивать коалиции парламентских фракций и весьма преуспел в этом. Тем самым в “эпоху Примакова” было доказано, что смешанная парламентско-президентская модель может работать не только во Франции, но и в России.

Рассматривая ельцинское президентство в нормативной  перспективе, можно отметить, что  конституционные принципы в то время  соблюдались, по крайней мере, частично. Важно то, что практиковалось вертикальное и горизонтальное разделение властей. В основном уважались плюрализм СМИ, свобода слова, а также в значительной степени критика высшего политического руководства. Соблюдались даже минималистские критерии Пшеворского: любая политическая партия могла проиграть выборы. В этом смысле “систему Ельцина” можно классифицировать как “состязательный авторитаризм”. Столь же применимо к ней и определение “дефектной демократии”. Один из величайших ее дефектов проявился в регулируемой передаче власти от первого президента его преемнику Владимиру Путину.

При Ельцине задачи общественной трансформации в основном концентрировались  на переходе к рынку. Главной целью  Путина выступало укрепление конкурентоспособности российской экономики и превращение России в великую экономическую державу. Экономический рост, политическая стабильность, сильное государство, идея России как ведущей мировой державы - таковы были лейтмотивы путинской эры. Демократизацию явно отодвигали на второй план. Предложенный Сурковым концепт “суверенной демократии” обособлял российскую модель от демократии западных стран. По сути, Россия выбирала “особый путь” с присущими ему собственными ценностями и институтами. Одновременно звучавшая из-за границы критика решительно отвергалась.

Трудности, которые могли  возникнуть в ходе так называемой операции “Преемник”, заставили Путина в октябре 2007 года обратиться к ручному  управлению российской политикой. Он высказался тогда в том духе, что “ручной режим” сохранится на 15-20 лет и только потом система начнет функционировать в автоматическом режиме[30]. Президент был убежден, что политический процесс нуждается в неусыпном присмотре сверху, а всякие неожиданности должны устраняться. Действительно, Путин всеми силами старался насадить жесткую “вертикаль власти”, пренебрегая сдержками и противовесами и ограничивая свободу печати. В итоге он создал идеальный “режим контроля”[31]. От формальных демократических институтов осталось только название; их существование лишь прикрывало свертывание основных конституционных принципов. Новую ситуацию прекрасно описывали такие формулировки, как “имитация” или “симуляция” демократии, звучавшие все чаще.

Еще одной особенностью обновленного режима стало создание новых и перестройка уже имеющихся институтов. Например, Совет Федерации утратил право парламентского вето, полученное им при Ельцине. Появились институты, не упомянутые в Конституции, такие, как полномочные представители президента в федеральных округах, Государственный совет и Общественная палата. Все эти субституты были призваны повысить эффективность государственных служб, укрепить связь режима с обществом и упрочить его стабильность. Последним шагом в консолидации вертикали власти стала отмена прямых выборов губернаторов. Подобные “реформы” противоречили принципам разделения властей и демократического представительства. Кроме того, в вертикаль были интегрированы политические партии, СМИ и парламент. Государственная Дума выродилась в подразделение президентской администрации. Символом ее бессилия стало известное высказывание спикера Бориса Грызлова о том, что “Дума не место для политических дискуссий”[32].

Власть, сосредоточенная  в администрации президента и  олицетворяемая Путиным, являла лишь автократический  фасад режима. Ее внутренний, скрытый от посторонних глаз мир составила олигархия неформальных групп, или “состязательная олигархия”. По мнению многих российских экспертов, правом голоса в этой олигархической системе пользуются лишь очень немногие высокопоставленные чиновники и бизнесмены. Власть Путина, таким образом, базировалась не только на самодержавной вертикали, но также и на выполняемой им важнейшей роли арбитра, типичной для “патронажного президентства”. Причем в обеих своих ипостасях Путин пользовался плодами искусственной популярности, созданной подконтрольными государству СМИ.

Учитывая двойственную функцию, выполняемую Путиным в  этой конструкции, невозможно было себе представить передачу президентства  какому-то другому актору. “Ручное  управление” потребовалось для того, чтобы благополучно завершить весьма непростую операцию “Преемник”. Ради этой цели думские выборы, состоявшиеся в декабре 2007 года, были превращены в “плебисцит по поддержке Путина”. Это, несомненно, не слишком сочеталось с нормами Конституции, но в системе “плебисцитарного авторитаризма” успех подобного маневра оказался гарантированным. Желаемые две трети голосов в пользу “Единой России” были получены. Путин использовал наработанный капитал в ходе отбора из рядов кремлевской олигархии кандидата на роль преемника. Привилегия была дарована первому вице-премьеру Дмитрию Медведеву, давнему соратнику президента. Избранник был выходцем из академической среды, не лишенным либеральных наклонностей. Кроме того, он уже занимал высокие государственные посты и, следовательно, был для системы своим человеком. Медведев публично обратился к Путину с предложением возглавить правительство в случае его избрания президентом. Так “тандем” стал официальным проектом[33].

Инициатива Медведева  править страной совместно породила спекуляции, согласно которым неформальная олигархия согласилась на нового кандидата лишь на условиях сохранения Путина у власти, а его ближайшего окружения на прежних постах. Другим основанием для выбора именно Медведева стало то, что ему явно не хватало институционального веса. С самого начала подразумевалось, что новый хозяин Кремля будет слабым правителем. Прошедшие в марте 2008 года президентские выборы были равносильны номинации. Электорат, мобилизованный на условиях “плебисцитарного авторитаризма”, послушно подчинился желаниям Кремля. Медведев получил 70,28% голосов. Всего лишь через день после его инаугурации Государственная Дума подавляющим большинством утвердила Путина в должности премьер-министра[34].  

Тандем Путин-Медведев

После президентских выборов состав высших политических назначенцев почти не изменился. Запутанная игра с распределением мест в новом оркестре должна была гарантировать всестороннее блокирование нового президента сторонниками Путина. Между тем, Медведев инициировал внесение в Конституцию первой существенной поправки, расширявшей срок президентских полномочий с четырех до шести лет. Несомненно, дуумвиры оговорили эту меру, направленную на сохранение политического status quo, заранее. Кроме того, в таком шаге можно было увидеть “ручную” корректировку Конституции, нацеленную на консолидацию режима перед лицом обостряющегося в России экономического кризиса.

В целом тандем производил впечатление коллективного руководства, работающего в условиях взаимопонимания  и согласия, хотя Медведев и продолжал играть роль младшего партнера. В глазах общественного мнения два лидера представали обладателями двухместного велосипеда, причем Медведеву отводилось детское кресло, а его ноги не доставали до педалей[35]. Социологи видели в этой паре уникального политического индивида с четырьмя ногами и четырьмя руками, давая тем самым понять, что столь неестественное и хрупкое создание не проживет долго. Но в вопросах внешней политики и обороны различия между двумя персонажами отсутствовали. Это стало особенно очевидным во время войны на Кавказе летом 2008 года. “Сражающийся президент” Медведев был столь же воинственным, как и Путин. Благодарная публика ответила им рейтингом одобрения, превысившим 80%.

По контрасту с единодушием  во внешнеполитических вопросах Медведев довольно скоро начал выступать с резкой критикой положения дел внутри России, презентуя себя в роли высокопоставленного “диссидента”. По крайне мере, теоретически, он выражал недовольство авторитарной политической системой, созданной Путиным. Примечательно, что объектом его критики нередко становилась и Конституция. Уже в ноябре 2008 года президент обличал государственный аппарат в том, что он “сам себе суд, сам себе партия и сам себе, в конечном счете, народ”[36]. Ситуация, описываемая в таких выражениях, вполне укладывалась в стандарты “бюрократического авторитаризма” и “суверенной демократии”, где не существует разделения властей, а политические партии создаются сверху, в чем открыто признавался сам Медведев. Президент, однако, избегал касаться тесной взаимосвязи между бюрократией и политическим руководством. Создавалось странное впечатление, будто российское чиновничество - это какое-то отдельное племя, полностью изолированное от внешнего мира и не слушающееся великодушных кремлевских царей.

По мере нарастания экономического кризиса президентская критика  становилась все более острой. Осенью 2009 года глава государства  заявил, что российская демократия слаба, экономика неэффективна, а  общество остается наполовину советским[37]. Он говорил также об отсталой стране с примитивной экономикой, зависящей от сырьевых ресурсов. В “архаичном обществе”, в котором “вожди думают и решают за всех”, патерналистские установки губят любые идеи и инициативы[38]. Подобные взгляды не слишком согласовывались с парадигмой “вертикали власти”. Кроме того, президент часто критиковал государственные корпорации за их низкую эффективность, призывая даже к их роспуску. Критика наличного положения вещей сопровождалась страстными призывами модернизировать страну. Кремлевская партия “Единая Россия” внимала всем этим словам с большим сомнением, решив придерживаться курса на так называемую “консервативную модернизацию”. Путин, как лидер партии, также предпочитал хранить молчание.

Тем временем общественная дискуссия о необходимости модернизировать страну набирала обороты. Многие ее участники приходили к выводу, что экономический прогресс невозможен без параллельной политической модернизации. Высказывались также опасения, что без модернизации Россия рискует оказаться на мировой периферии. Все это напоминало начало гласности и перестройки в 1980-х. Тогда политическая элита под руководством Михаила Горбачева и Александра Яковлева решилась на радикальные реформы в попытке справиться с пороками и недостатками советской системы. Лидеры были убеждены, что общество больше не может жить так, как прежде[39]. Сходное убеждение некоторые сегменты политической элиты разделяют и сегодня. 

Функциональный  анализ: неэффективность путинской  системы и критическая потребность  в реформах

Жесткая критика, обрушенная Медведевым на чиновничество, порождает  сомнения в эффективности самой  политической системы. В обоснованности этих сомнений легко убедиться, обратившись  к теории систем. Одна из ее базовых  предпосылок предполагает, что любой  политический режим должен уметь поддерживать себя и адаптироваться к внешней среде. В рамках этого подхода имеющиеся в мире политические системы сравниваются при помощи стандартизированных критериев, позволяющих отделить исследовательские категории от нормативных понятий. Имея это в виду, американские ученые в свое время выстроили модель, аналогичную кибернетическим процессам и сфокусированную на взаимоотношениях между политическими институтами и социально-экономическим климатом в стране[40].

Обмен между политической и социальной системами описывается в терминах “входа” (input) и “выхода” (output). На входе пребывают поддержка и требования, адресуемые политическому руководству страны. Реакция властей на получаемые от населения импульсы составляет то, что мы обнаруживаем на выходе. Эти элементы генерируют обратную связь, то есть новые требования или дополнительную поддержку режима. Таким образом, речь идет о замкнутом цикле взаимного обмена сигналами. В узком смысле слова политическая система представляет собой механизм, преобразующий inputs в outputs. В то время как на выходе мы обнаруживаем реализацию политического курса, на входе осуществляется коммуникация между обществом и политическим руководством, артикуляция и агрегация общественных интересов, а также политический рекрутинг. В том случае, если одна из функций не реализуется, система начинает давать сбои и даже впадает в кризис.