Андрей Курбский – первый русский диссидент

Введение

Тема нашей работы звучит так: «Андрей Курбский – первый русский диссидент». Актуальность её имеет место быть и в настоящем XXI веке. Ведь не так давно, в конце ХХ века, диссидентство в СССР могло дорого стоить человеку того времени. Гонения, репрессии и прочие «радости» советского тоталитаризма погубили многих: как рядовых граждан, так и талантливых, известных личностей.

Андрей Курбский – человек, которого одни называют героем и восхваляют, а другие презирают и обвиняют в предательстве. Обществу чаще всего эта личность интересна как литературный персонаж, нежели как политический деятель и писатель. Связано это с тем, что практически все данные и записи о нём дошли до нас со слов и рукописей людей следующих поколений. В основном его образ можно проследить в исторических романах Плотникова и Фёдорова, стихотворениях различных писателей (поэтов),  фильмах.

Интерес этой работы заключается  в том, что мы рассмотрим нашу личность под другим углом ─ не как художественного персонажа, а в качестве исторической личности. Смысл реферата заключается в том, чтобы «найти» того настоящего князя, рассмотреть его историческое значение в контексте нашей темы.

В данной работе мы разберём само значение слова «диссидент», рассмотрим князя Андрея Курбского как исторического персонажа, политического деятеля, что вызвало такие противоречивые мнения о нём, почему его назвали первым русским диссидентом и другое.

Диссидент

Диссиде́нт (лат. dissidens — отступник, инакомыслящий) — человек, политические взгляды которого радикально расходятся с официально установленными в стране его проживания. Зачастую этот конфликт личных убеждений с господствующей доктриной приводит к гонениям, преследованиям и репрессиям со стороны официальных властей.

История термина в политическом значении в СССР и Восточной Европе.

В 1960-е годы диссидентами стали именовать представителей оппозиционного движения в СССР и странах Восточной Европы, которое (в противоположность антисоветским и антикоммунистическим движениям предыдущего периода) не пыталось бороться насильственными средствами против советского строя и марксистско-ленинской идеологии, а апеллировало к советским законам и официально провозглашаемым ценностям. Термин сначала стал применяться на Западе, а затем и самими инакомыслящими.

С тех пор диссидентами часто называют главным образом  людей, противостоящих авторитарным и тоталитарным режимам, хотя это слово встречается и в более широком контексте, например для обозначения людей, противостоящих господствующему в их группе умонастроению. Диссидентами (в отличие от революционеров), как правило, называют тех, кто не применяет и не призывает к применению насильственных методов борьбы. Эмигрировавший в Румынию лауреат нескольких литературных премий Василий Ерну в своей книге «Рождённый в СССР» отмечает, что «диссидент — продукт коллаборационизма между советскостью и антисоветскостью», а диссидентство — «творчество, своего рода общий язык, поддерживаемый обеими сторонами».

Большинство жителей СССР не имело и не интересовалось информацией о деятельности диссидентов, не имевших возможности печататься в официальных СМИ. Сравнительно немногочисленный самиздат был почти незаметен на фоне миллионных тиражей официальных печатных изданий. Среди тех же, кто такую информацию имел, отношение к диссидентам было неоднозначным. По свидетельству Якова Кротова, описывающего прихожан Александра Меня «…отказ от участия в политической оппозиции у многих прихожан перерастал в агрессивное, высокомерное, презрительное отношение к «диссидентам». Начинал ходить миф о том, что они — бездуховны, что оппозиционность ведёт к ослаблению моральных устоев и т.п.»

В религиозном значении.

В Англии XVI—XVII веков термин «диссиденты» или «диссентеры» (англ. dissenters) применялся к членам протестантских групп, противостоявших официальной Англиканской церкви: пуританам, квакерам и т. п. Также они назывались нонконформистами.

В Речи Посполитой после начала Реформации диссидентами стали называть сначала последователей всех христианских исповеданий — так, великий коронный маршалок Фирлей предлагал установить мир между разнящимися в религии, что и было осуществлено на конвокационном сейме 1573 г. в акте Варшавской генеральной конференции.

Позднее слово «диссиденты» стало  обозначать только некатоликов. Ещё до этого значение этого слова сузилось иным образом: после Брестской унии 1596 г. не принявших ее православных в Польше стали называть «дизунитами» (dyzunity), и название «диссиденты» осталось только за последователями протестантского исповедания, хотя вне Польши (в частности, в России) православных в Польше продолжали именовать диссидентами.

История

Князь Андрей Михайлович Курбский (1528—1583)  был выходцем из старинного рода, своего положения при царском дворе («боярин, советник и воевода») он добился исключительно благодаря личным заслугам, оказанным царю воеводской службой и правительственной деятельностью, за которые и был пожалован землей в окрестностях Москвы, а впоследствии (1556г.) и боярским чином.

Родился в Ярославле, в семье, отличавшейся литературными интересами, видимо, не чуждой западному влиянию. Происходил из рода именитых ярославских князей, получивших фамилию от главного села своего удела - Курбы на реке Курбице. По материнской линии Андрей приходился родственником царице Анастасии.

Можно с уверенностью предположить, что  Андрей Михайлович получил хорошее  образование, хотя конкретных данных о  его учебе нет.

На 21-м году жизни участвовал в 1 походе под Казань, позже был воеводой в Пронске. В 1552 г. он разбил татар у Тулы, причем был ранен, но через 8 дней был уже снова на коне. Во время осады Казани Курбский командовал правой рукой всей армии и, вместе с младшим братом, проявил выдающуюся храбрость. Через два года он разбил восставших татар и черемисов, за что был назначен боярином. В это время Курбский был одним из самых близких к царю людей, еще более сблизился он с партией Сильвестра и Адашева.

Он был одним из влиятельных  государственных деятелей и входил в круг самых близких царю лиц, который он позже сам назвал "Избранной  Радой".

В 1560 Избранная Рада прекратила своё существование. Важным поводом, вызвавшим ее падение, были разногласия с семьей умершей в этот год первой жены царя Анастасии Захарьиной. Но главной причиной, однако, являлась проблема выбора основных путей политического развития России. Избранная рада была сторонницей постепенных реформ, ведущих к упрочению централизации. Иван IV, получивший прозвище Грозный, предпочел путь террора, способствующий быстрому усилению его личной власти. Последовали аресты и казни людей, входивших в Раду. Лидеры Рады А.Ф. Адашев и протопоп Сильвестр оказались в опале и умерли в ссылке. Из-за близких отношений Курбского с Адашевым, усиливалась немилость Царя. Андрей Михайлович был отправлен на воеводство в Юрьев (место ссылки Адашева).

Курбский был уверен в близости беды и поговорив с женой, решил бежать. Побегу Курбского предшествовали секретные переговоры с царём Сигизмундом II. В 1563 г. (по другим сведениям - в 1564 г.) Курбский, при помощи верного раба своего Василия Шибанова, бежал в Литву. Это бегство нельзя считать предательством, но после этого Курбский стал всеми силами помогать в войне против своего Отечества, а это была настоящая измена и предательство, так как он мог бы оставить военную службу.

После побега Курбский написал  письмо Ивану Грозному, в котором  резко критиковал перемены в правлении  царя, сложившиеся порядки, жестокое обращение с боярами и т. д. Письмо доставил лично царю слуга  Андрея Михайловича Василий Шибанов. После прочтения письма Царь приказал пытать слугу, но самый верный товарищ  Курбского не сказал ничего. Иван IV не хотел оставаться в долгу у беглеца и написал ему ответное очень длинное письмо. Эта переписка с длинными перерывами шла в 1564—1579 гг. Князь Курбский написал всего четыре письма, царь Иван — два, но его первое письмо составляет по объему больше половины всей переписки (62 из 100 страниц по изданию Устрялова).

Историческая оценка личности

Мнения о Курбском, как политическом деятеле и человеке, не только различны, но и диаметрально противоположны. Одни видят в нём узкого консерватора, человека крайне ограниченного, но самомнительного, сторонника боярской крамолы и противника единодержавия. Измену его объясняют расчетом на житейские выгоды, а его поведение в Литве считают проявлением разнузданного самовластия и грубейшего эгоизма; заподозривается даже искренность и целесообразность его трудов на поддержание православия.

По убеждению других, Курбский — личность умная и образованная, честный и искренний человек, всегда стоявший на стороне добра и правды. Его называют первым русским диссидентом.

Известный польский историк и геральдист XVII века Симон Окольский писал, что Курбский «был поистине великим человеком: во-первых, великим по своему происхождению, ибо был в свойстве с московским князем Иоанном; во-вторых, великим по должности, так как был высшим военачальником в Московии; в-третьих, великим по доблести, потому что одержал такое множество побед; в-четвертых, великим по своей счастливой судьбе: ведь его, изгнанника и беглеца, с такими почестями принял король Август. Он обладал и великим умом, ибо за короткое время, будучи уже в преклонных годах, выучил в королевстве латинский язык, с которым дотоле был незнаком».

Первый русский  диссидент

До воцарения Грозного в исторических источниках мы сплошь и рядом читаем о том, что какой-то знатный человек из татар, литовцев, поляков даже бежал, ища лучшей доли или просто спасения на Русь. Фигура Курбского открывает практически  сплошное движение в обратном направлении, и именно поэтому некоторые историки вполне серьёзно считают его своеобразным прародителем движения инакомыслящих, первым русским диссидентом.

Заслуженно ли? Кто знает  – яркая и противоречивая фигура князя оставила в тени многих не столь значимых чином подданных  великого царя Московского, которые  проделали путь на Запад несколько  раньше Курбского. За которыми, между  прочим, в отличие от князя Андрея Михайловича, числились вполне конкретные, в ущерб государству, дела –  сам он до побега ни в чём предосудительном, кроме явного сочувствия ко множащимся опальным, замечен не был. Но тенденцию он уловил верно, тем более что «сигналы» поступали с обеих сторон: были и «прелестные» письма с польско-литовской стороны, и вполне конкретные предупреждения об опасности от московских друзей, предупреждавших Курбского, что возвращаться в Москву из Юрьева, где он был воеводой, ему не следует.

Даже из сохранившихся  исторических источников можно легко  понять, что характер у князя был  не сахар. Но не был он, конечно, таким  безвольным и одержимым только собственным  интересом бесталанным себялюбцем, каким показан в знаменитом фильме Эйзенштейна. И уж, конечно, последовавшие  вскоре, к счастью, заочно, обвинения  в намерении соблазнить царскую  супругу Анастасию и сесть удельным князьком в Ярославле целиком остаются на совести царя Ивана Васильевича. Блестящее литературное дарование Курбского признавала даже «классово выверенная» Большая Советская энциклопедия, а перо его не затупилось за несколько столетий. Известный русский историк Устрялов в конце XIX века, предваряя публикацию «Сказания о царе Московском», писал, что и сегодня многим русским читать эту книгу будет неудобно. Но тем не менее необходимо. Правда, кое-кто спрашивает: стоило ли Курбскому писать самое знаменитое и самое большое по объёму первое письмо царю Ивану, чтобы триста лет спустя «первый Толстой» уложил самую его суть всего на всего в шестнадцать поэтических строк?

В России XVII века Курбский как  борец с тиранией стал известен благодаря  проникновению из Речи Посполитой так называемых Сборников Курбского – подборки его сочинений, нередко объединенных с другими произведениями, описывающими жестокости Ивана Грозного – например, главы «О московской тирании» из хроники польского историка XVI века Мацея Стрыйковского «Описание Европейской Сарматии», переработанной Александром Гваньини.

Информация, собранная князем, не находила аналогов в официальных  русских текстах о времени  Ивана Грозного. Брошенный Курбским вызов тирании иногда воспринимался  как вызов власти как таковой. Особенно заметными такие подтексты  становились в эпохи, когда возрастало противостояние между властью и оппозицией. Не случайны замечания Екатерины II на полях рукописи Сборника, запреты на публикацию сочинений Курбского.

Один из первых неудачных  опытов использования сочинений  Курбского для критики Ивана  Грозного был предпринят в петровское время. В 1708 году работнику московской типографии Федору Поликарпову было поручено в течение пяти лет написать русскую историю от великого княжения Василия III до современности. Поликарпов взял у Курбского несколько описаний злодейств Грозного и примеров его деспотического правления. В 1716 году Петр I рассмотрел рукопись и забраковал, хотя и велел выплатить 200 рублей «за труды». Возможно, ему не понравились как раз выпады против его царственного предка, которого он считал своим предшественником. На триумфальной арке, сооруженной в 1722 году, с правой стороны было сделано в натуральную величину изображение Ивана Грозного в царской короне с надписью: «Incipit» («Начал»), а слева – Петра в императорской короне с надписью «Perficit» («Усовершенствовал»).

Как исторический источник по периоду правления Ивана Грозного сочинения Курбского использовал князь М.М. Щербатов, однако он также предостерегал от чрезмерного доверия к эмоциональным разоблачениям эмигранта, поскольку Курбский «был огорчен» и желал очернить память о царе.

В 1816 году первое биографическое сочинение о Курбском составил В.Ф. Тимковский. Он осторожно поставил вопрос: не следует ли отойти от однозначных оценок князя как предателя и акцентировать внимание, прежде всего на его борьбе с тиранией и служении высшим идеалам, в том числе – патриотическим? Тимковский составил одну из первых развернутых характеристик Курбского: «Он имел ум твердый, проницательный и светлый, дух высокий, предприимчивый и решительный... Сердце его расположено было к глубоким чувствованиям любви к отечеству, братской нежности и искреннейшей благодарности; душа его открыта была для добра. Он был верный слуга самодержавия и враг мучительского самовластия. Презирал ласкателей и ненавидел лицемерие. Его просвещенная набожность и благочестие были, кажется, выше понятий того века, в котором он жил... Храбрость и вообще воинския доблести почитал он весьма высоко и, чувствуя в себе дар сей, позволил себе некоторую рыцарскую гордость, которая презирала души слабыя и робкия. В самом деле, храбрость его была чрезвычайна, даже походила иногда на запальчивую опрометчивость и дерзость необузданную, и, во всяком случае, напоминает она мужество древних Руских Богатырей, или Витязей Гомеровых».