Симиотика костюма

Панки имели совсем другие символы и отличия в костюме. Вивьен Вествуд придумала им многие особенности. Так, она развила идею брюк бондэйж (в переводе с англ. bondage — рабство, неволя) — брюки, за основу которых взят покрой американских военных брюк, на уровне коленей штанины соединялись ремнями. Это наглядно иллюстрирова­ло идею несвободы и добавляло сексуальности. Связывание рук цепями или кожаными ремнями также было демонстрацией несвободы, как и узкие черные кожаные галстуки на шее, ассоциировавшиеся с петлей. Вивьен Вествуд заменила черный сатин брюк бондэйж на красную шер­стяную шотландку, удлинила откидной клапан, добавив такой же спе­реди, отчего появился плиссированный передник, напоминающий килт. Это сделало костюм панка агрессивно андрогинным, несмотря на то, что такие же брюки носила и женская часть этого сообщества. Дру­гая особенность костюма панка — булавки. Именно английская бу­лавка стала одним из основных символов, характеризующих движение панков. Эти булавки втыкали не только в одежду, в первую очередь в разорванную футболку, но и в тело и лицо. Сама Вивьен Вествуд заме­тила, что английские булавки определенно имели аналогию в культуре стран третьего мира, подобно перьям в волосах. Любопытно, что впо­следствии английская булавка — символ панков вошла в высокую моду в качестве изысканного украшения. Кроме того, знаковой стала и при­ческа — ирокез красного или другого флуоресцентного цвета, вздымаю­щийся над головой. Здесь также видны архаические корни этого явле­ния, напоминая племена туземцев. Панки сделали также популярными печать анархических лозунгов на одежде. В качестве символа ненави­сти и презрения панки выбрали крысу. Они носили ее в качестве живо­го талисмана, отражая сущность внешней, более показной агрессии.

Скинхеды появились в середине 1960-х годов в Британии. Стилистика их костюма изначально не имела ничего общего с расизмом, и даже музы­ка их — Вест-Индийского происхождения. Их костюм — белые футболки с цветными принтами. Чаще всего надписи имели политическое содержа­ние или отражали символику футбольных команд. Особое место занимали в их костюме ботинки «доктор Мертенс». Но самая яркая деталь их обра­за — бритая голова. Кроме того, для них, как и для рокеров и панков, ха­рактерны символические татуировки на плече или предплечье.

Для черной культуры растафари характерны вязаные вещи — свите­ра, шарфы, объемные береты, которые выполняются в трех цветах эфи­опского флага — зеленом, золотом (желтом) и красном. Они распола­гаются в определенном порядке и имеют символическое значение: зеле­ный — богатство плодородной земли Африки, золотой — ее изобилие, красный — о признании одной подлинной веры. В прическе предпочте­ние отдается дредам — африканская прическа, в которой волосы спуты­ваются в своеобразные «колтуны». Растафарианство — религиозное и духовно-нравственное движение, зародившееся на Ямайке. В 1930-х го­дах оно распространилось в Эфиопии, в 1960-х годах — во всем мире.

У готов большое место занимает символика, включающий египет­ский анкх — крест с закругленным верхним концом — обозначение вечной жизни, христианские элементы и кельтские орнаменты, пента­граммы, восьмиконечные звезды, служащие здесь знаком хаоса, изображения летучих мышей, подчеркивая связь с вампирской тематикой. Украшают они себя изделиями из серебра, например, кольца размером с фалангу или даже палец, напоминающие большие звериные когти.

Рейверы появились в 1980-е годы. Нетрадиционны их аксессуары. Так, на шее у них можно увидеть детскую соску, на лице — респира­тор, на руках — объемные перчатки. Весь их образ проникнут эксцен­тричностью и эпатажем.

Идеи молодежной моды постепенно перекочевали в высокую моду. Часто знаковые элементы служат символом успеха, престижа. Так, джинсы, рабочие брюки американских ковбоев из простой брезентовой ткани поначалу были коричневого цвета. Хиппи в 60-е годы выбрали си­ние джинсы. Постепенно джинсы приобрели символический статус. То же самое произошло и с футболкой. От нижнего белья, пройдя перео­смысление в разных молодежных субкультурах — серфинг, гранж, рейв, готов и др., она стала модным атрибутом. Смайл (см. выше) и ромашка были использованы дизайнером Москино в 1994 году. Черная кожаная куртка байкеров стала одной из важных знаковых вещей современного модного костюма. То же произошло с ботинками «доктор мертенс». Впер­вые они появились в 1945 году. Они были модифицированы в 1960 году английским обувщиком Билом Гриппом. Он использовал в них аэро­воздушную подошву. Кроме того, он использовал более толстую кожу, добавил желтые стежки, рифленую подошву. Они были масло-, водо-, кислотно- и бензино-непроницаемыми. Конечно, такие удобные и функ­циональные, они полюбились рабочим. Затем их стали носить предста­вители молодежных субкультур. У скинхедов — это ключевой предмет одежды. Они стали частью тенденции «унисекс». Впоследствии одним из их воплощений стали ботинки высотой до бедер в зимней коллекции Жана-Поля Готье в 2003 году. Таким образом, синие брюки джинсов, ко­жаная куртка, футболка, ботинки «доктор Мертенс», распространились по всему миру, получив интернациональный характер.

Помимо коммуникативной функции, костюм обладает функцией идентификации, дифференциации, самоутверждения и демонстрации. Кроме того, он носит черты инновации и гедонизма. Помогает в этом мода, которая характеризуются двумя противоположными тенденция­ми — демаркационной и нивелирующей. Она, с одной стороны, связы­вает одних и разъединяет с другими.1 Когда появляется новое направле­ние, мода помогает приверженцам ее самоутвердиться и реализовать­ся. В дальнейшем нивелирующая функция вступает в свои права, раз­рушая протестную специфику костюма. На смену приходит новый аль­тернативный образ. И так постоянно.

Глава 10. Риторика тела

В современных молодежных субкультурах знаковость подобна пле­менным сообществам. Особыми метками их костюмы позволяют их идентифицировать с определенной группировкой. Причем такая сим­волика часто имеет архаическую природу. Это разного рода обереги, роспись тела, пирсинг, татуировка, когда «на поверхность обществен­ного сознания вышла маргинальность во всех видах, которая лучше всего отвечает интересам микрогрупп. Это явление Гваттари и Делез называли «племенами» с их «племенной психологией». Двойственность мира молодежи отразилась в их костюме, который символизирует ее единство и разнообразие. С одной стороны символы и знаки костюма служат идеям индивидуализации, с другой — обладают объединяющим свойством, локализуясь в зонах «единичного — особенного», что ха­рактерно для синергетической закономерности.1

Обычно, когда говорят о риторике, в первую очередь имеют в виду красноречие, приемы и правила убеждения. И это верно, ибо первона­чально риторика и была наукой именно о красноречии. Широко такая риторика была распространена в античности. Но на современном эта­пе существуют несколько независимых друг от друга теорий риторики, включающих науку о социально-символизирующей деятельности, науку о средствах аргументации, науку, связанную с герменевтикой. Наконец риторика — семиотический анализ исследования. Именно семиотиче­скому анализу телесной кодировки и посвящен данный раздел.

Семиотика — наука о свойствах знаков и знаковых системах.2 Воз­никла эта наука на рубеже XIX–XX вв. в недрах лингвистики, но ме­тодология семиотики обогащает многие области исследования, в том числе и этнографические.

Знак — материальный, чувственно воспринимаемый объект, кото­рый символически, условно представляет обозначаемый им предмет, явление, действие или событие, свойство, связь и их отношения друг к другу. Он сигнализирует о предмете, явлении, свойстве и т. п. , кото­рое им обозначается. Наиболее полно и точно определение знака дал Л. О. Резников: «Знак есть материальный, чувственно воспринимае­мый предмет (явление, действие), выступающий в процессе познания и общения в качестве представителя (заместителя) другого предмета (предметов) и используемый для получения, хранения, преобразования и передачи информации о нем».3

Знаки образовывают знаковые системы, языки, при помощи которых люди общаются, обмениваются мыслями, регистрируют и закрепляют ре­зультаты мышления, систему норм, в соответствии с которыми происхо­дит осмысление некоторых, специально для этого создаваемых носителей информации. В отличие от языка, системы знаков, знаковые конструкции представляют собой сложные образования, сочетая знаки одной языко­вой системы в некую сложную структуру. Именно к таким конструкциям и относятся знаки, определяющие риторику, семиотику тела.

Следует, однако, помнить, что семиотика тела в первую очередь свя­зана с невербальной семиотикой, включающей в себя отдельные дисци­плины, тесно связанные между собой, особенности которых были проана­лизированы в предыдущих главах: паралингвистика, кинесика, гаптика, гастика. В круг наук невербальной семиотики входят также ольфакция, проксемика, хронемика. Понятно, что, говоря о риторике тела, не все пе­речисленные науки невербальной семиотики связаны с ее анализом.

В первую очередь на риторику тела влияет гастика. Понятно, что ге­ографические, климатические, природные условия влияют на круг про­дуктов, потребляемых людьми. И в разных ареалах они оказываются раз­ными. Вот как описывал Ф. Ф. Матюшкин особенности использования растений, которые употребляли индейцы. «Когда совершенно смерка­лось, имели мы весьма забавное зрелище: некоторое пространство земли поблизости селения было все в огне. Живущие в этих местах индейцы питаются некоторого рода дикими растениями, похожими на рожь, ко­торая поселенцами нашими называется рожицею. Собравши сию рожи­цу, сжигают они обыкновенно всю оставшуюся траву; от сего рожица на следующий год бывает крупнее и вкуснее».1 Помимо этой рожицы, исследователи указывают, что индейцы употребляли в пищу дикий ви­ноград. Высушенный на солнце, он составлял основную пищу индейцев зимой. Но основной растительной пищей индейцев были желуди. Рабо­ту по растиранию желудей исполняли обычно старые женщины, ибо эта работа была монотонной и трудной. При этом они громко пели, чтобы отпугивать злых духов с гор. Приготовлялись желуди особым способом. Вот как это описывал П. Костромитинов: «Желуди, большие запасы ко­торых собирают индейцы, являются их основной пищей. Способ приго­товления следующий: после того как желуди собраны с дерева, их сушат на солнце, затем очищают и толкут в корзинах с помощью специально отесанных для этого камней. Затем в песке или где-нибудь в рыхлой земле выкапывают яму, желуди насыпают в нее и заливают водой, ко­торую впитывает земля. Это промывание повторяется до тех пор, пока желуди не потеряют свойственную им горечь; после изъятия из ямы их варят в котлах, в которые бросают раскаленные камни. Если же хотят из них приготовить лепешки или своего рода хлеб, желуди толкут более крупно, и после того, как из них удалили горечь, их на некоторое время оставляют в ямах. Так получают своего рода тесто, которое нарезают ку­сками или в виде лепешек, заворачивают в широкие листья и пекут на углях. Этот хлеб всегда выглядит черным».1

Такую лепешку привез из Калифорнии И. Г. Вознесенский.

Этнографические предметы, которые входят в состав коллекции ¹ 570, были собраны по заданию Академии наук выдающимся русским исследователем этнографии Северной Америки, зоологом И. Г. Возне­сенским в Калифорнии в 1841 г. Задачей коллекционера было приоб­ретение у индейцев серий предметов, которые позволили бы составить представление о характере традиционной культуры коренного населения Калифорнии, а также осуществить систематизацию её форм.

В результате его собирательской деятельности на Американском континенте, сегодня в фондах МАЭ оказались серии этнографических предметов, среди которых выделяются предметы охоты, культа, одежда и украшения.

Лепешка, привезенная И. Г. Вознесенским, имеет красноватый от­тенок. При ее изготовлении в тесто добавляли не только золу, кото­рая использовалась вместо соли, но и съедобные коренья, ягоды, ли­стья, орехи, что делало их довольно приятными на вкус. По свидетель­ству Ф. П. Литке, «…пища же их состоит только в дубовых желудях и рожице, а летом — что даст море. Первые они жгут, подобно как мы кофе, толкут, потом мешают с водой и согревают. Сия сладкая каши­ца составляет главную их пищу. Место кастрюль заступают тростнико­вые или травяные корзины, в которые бросают раскаленные каменья. Между сими корзинами и ртом своим не имеют они другого посредни­ка, кроме пальцев, которые они макают в кашицу, потом облизывают и таким образом утоляют свой голод. Хотя сей образ еды и не способен возбуждать в других аппетит, однако же я решился отведать и нашел, что сие кушанье есть не что иное, как горькая, довольно неприятная смесь… Кроме сего едят они всякие раковины и рыбу, но сей послед­ней мало… Все приготовление состояло в том, чтобы их зарыть в горя­чую золу и, подержав немного, есть со всем: с кожею и с оставшейся на ней золою».2 Варили каши также из растертых каштанов. Исполь­зовали в еду также и траву, вкус которой, по мнению П. Костромити-нова, «имеет некоторое сходство с подгорелой, высушенной овсяной мукой».1 В круг съестных продуктов входило также мясо (в первую очередь оленина, тушки птиц, реже — мясо морских млекопитающих), которое добывали взрослые мужчины. Знаком взрослого мужчины, спо­собного охотиться, обязательно были лук и стрелы.

Таким образом, мы переходим от гастики непосредственно к семио­тике тела. Ибо семиотика еды во многом определяет риторику тела — в первую очередь татуировку. Она наносилась индеанкам на подборо­док, в углах рта, на плечи. До сих пор в Сан-Франциско встречаются пожилые женщины, которым в молодости во время инициаций наноси­ли татуировки. Нанесение полос на подбородке связано было с тотем­ной символикой. Любое отверстие в теле человека должно было быть защищено от воздействия злых сил и должно было изображать духа-покровителя. Изображение это делалось с разной степенью стилизации. Особенно важным представлялся рот, через который в организм про­никала пища. Ф. П. Литке так описывал их татуировку: «…Некоторые из мужчин имели на груди насечку (tatouge) прямыми линиями и зиг­загами, проведенными от одного плеча к другому; также мочки в ушах были проткнуты, а в отверстия были вставлены небольшие кусочки про­зрачной части пера; женщины же не имели вовсе никаких украшений».2 У некоторых индейцев в ушах были серьги, сделанные из костей жу­равля. Церемониальная раскраска была более многообразной: «В то время как один был занят украшением груди, живота, бедер, другой раскрашивал его спину различными фигурами. Некоторые покрывали все обнаженное тело пушинками, за счет чего такой человек имел вид скорее обезьяноподобного животного, чем человека… Женщины между тем убирали себя в хижинах; все они одеты, как этого требуют прили­чие и нравственность, раскрашивают себе только лицо и шею, которую стараются по-своему украсить также предметами из раковин, перьев, кораллов и т. п. ».3 В церемониальных ситуациях раскраска тела приоб­ретают дополнительную смысловую нагруженность. Л. Хорис сообщал: «…По воскресеньям в миссиях был праздник… После службы индейцы отправлялись на кладбище и там исполняли военный танец с копьями. Они были расписаны черной, белой и красной красками, украшены пе­рьями и булавками из птичьих перьев в волосах».4 В другом месте он подчеркивает разнообразие применяемых знаков кодировки тела: Так, в похоронных обрядах в момент погребения родственника, они обяза­тельно расписывали лицо и тело черной и белой красками, что было проявлением траура.1