Брачно-семейное право в России в XV-XVIII веках

поместья, ни купленной вотчины: «...женам давати на прожиток из  выслуженных

вотчин, по их живот по  разсмотрению»[14]',  Полученной  вотчиной  вдова  не

могла распоряжаться: «А тем вдовам тех выслуженных вотчин не продать,  и  не

заложить, и по душе не отдать, и в приданые за собою не писать»[15].

      Прожиточное поместье вдовы находилось  под охраной  государства.  Вдове

можно было выходить замуж вместе с вдовьим поместьем .в  качестве  приданого

(указ 1619 — 1620 гг.). Затем  это  было  подтверждено  Соборным  Уложением.

Размер прожитка вдовы зависел от обстоятельств гибели мужа. Он  увеличивался

при гибели мужа во время службы государю. В следующие годы  размер  прожитка

носил казуальный характер и касался определенной группы  служилых  людей.  В

Соборном Уложении этот размер прожитка получил  законодательное  утверждение

на  будущее  время.  Таким  образом,  «норма  казуального  происхождения   и

назначения обретала  характер  общего  закона»[16].  Что  представлял  собой

наибольший вдовий прожиток, т. е. 20 четвертей (четей) земли,  можно  судить

по  следующим  данным:  княжеская  вотчина  в  среднем  состояла  из   351,7

четвертей земли. Владения до 100 четвертей рассматривались как мелкие.

      Был еще один способ обеспечения  вдов, у  которых  не  было  средств  к

существованию. Вдовы  обращались  в  Синод  за  разрешением  постричь  их  в

монастыри без вкладов. Рассматривая прошения такого рода, Синод  практически

всегда  давал  разрешение  на  помещение  вдов  в  монастыри.  В  1761  году

Екатерина II повелела  учредить  дом,  в  котором  предполагалось  содержать

заслуженных людей жен во вдовстве, покровительства и пропитания не имеющих.

      Таким образом, государство немало  внимания уделяло вдовам  и  вдовцам.

От  случайных,  негарантированных  сумм   вдовьего   прожитка   до   большей

стабильности в  обеспечении  —  таков  путь  законодательства.  Лучше  всех,

несомненно,  были  обеспечены  вдовы,  чьи  мужья   владели   движимой   или

недвижимой собственностью — все  остальные  категории  вдов  не  располагали

гарантированным пенсионом, те  же,  кто  им  располагал,  влачили  нищенское

существование.   Единственным   выходом   избежать   бедности   было   новое

замужество.

      Существовал еще один вид прекращения  брака смертью: не  физической,  а

мирской: «...аще же составлящуся браку, или муж един, или едина жена  внидет

в монастырь, да разрешится  брак  и  без  распустныя  вины,  егде  убо  лице

вшедшее в монастырь, мнишеский образ приимет...»[17].

      Уход в монастырь был своеобразным  способом ликвидации  брака,  имевшим

принципиальные отличия от  прекращения  брака  смертью;  уход  в  монашество

должен был быть добровольным поступком  одного  из  супругов,  оставшийся  в

миру супруг обязан был дать свое согласие и отказаться от повторного  брака;

разрешение  на  уход   в   монастырь   давали   высшие   церковные   власти.

Следовательно, уход  в  монастырь  был  осмысленным  поступком,  разрывающим

супружество, но не обязательным для верующих.

      Постриг  жены  или  мужа  должен  был  быть   добровольным   решением,

поддержанным оставшимся в миру супругом. Однако принуждение  к  пострижению,

по-видимому, было широко распространено. Так, в поручной 1667  года,  данной

посадскому человеку в связи с направлением его с женой в деревню  на  уборку

ржи, записано, что муж  обязуется  не  постригать  жену  в  монашество  «без

ведома властелина» (властелином являлся архимандрит  Тихвинского  монастыря,

на территории которого жили посадский с женой). Обычным мотивом для ухода  в

монастырь  выставлялась  болезнь.  Церковь,  в  свою  очередь,  отрицательно

относилась  к  данной  причине  для  принятия  иноческого  сана.  Исключение

делалось  только  для  престарелых  людей.   Церковь   вообще   отрицательно

относилась к пострижению от живых жен и мужей,  всегда  усматривая  в  таких

поступках принуждение.

      В 1726 году Синод .разбирал дело о пострижении Агафьи Висленевой. Муж,

прожив  с  ней  двадцать  семь  лет,  пригласил  монаха  и   заставил   жену

постричься, предварительно вынудив ее  написать  документ  о  том,  что  она

отдает ему свое приданое имение. Агафья пожаловалась  на  мужа  в  Синод,  и

постриг был аннулирован. В 1731 году Синод  разбирал  жалобу  жены  курского

помещика Марфы Клементьевой, насильно  постриженной  в  монахини.  Муж  явно

хотел жениться  на  другой,  поэтому  сначала  угрожал  ее  убить,  а  потом

насильно постриг и выгнал из дома: пострижение было незаконным  и  монастырь

ей определен не был[18].

      Подобные юридические казусы  позволяют сделать вывод о  том, что к XVIII

веку действующие правила  расторжения  браков  перестали  уже  устраивать  в

первую  очередь  мужей.  Это  становится  еще  более  очевидно  из   анализа

следующего параграфа.

 

 

3. 2 Развод

 

 

      Несмотря на общую установку  христианства  о  недопустимости  разводов,

Кормчая  книга  являлась  сборником  законов,  предусматривающих  развод  по

многим основаниям. Отклонения от христианского учения коснулись и вопроса  о

положении  жены   в   браке:   так,   по   византийскому   законодательству,

преимуществом при разводе пользовались мужчины, что совсем  не  вытекало  из

христианских постулатов.

      Русское право признавало прелюбодеяние  законным поводом к разводу. Ход

разбирательств  конкретных  бракоразводных  дел   демонстрировал   отношение

церковного  суда  к  разводу  как  таковому:  русская  церковь  строже,  чем

каноническое право, смотрела на  развод  по  причине  прелюбодеяния,  почему

затягивала слушание дел и не торопилась выносить решения даже  в  доказанных

случаях. Большинство прошений о разводе по прелюбодеянию (имеется в виду  из

числа сохранившихся в архивах)  подавалось  мужьями.  Возникает  сомнение  в

справедливости обвинений, предъявляемых женам. Просьбы  мужей  о  позволении

немедленно вступить в новый брак в текстах прошений заставляют  думать,  что

развод с первой женой, обвиненной супругом в прелюбодеянии,  нужен  был  для

заключения нового брака.

      Видом прелюбодеяния было вступление  в брак с обрученной с другим, т.к.

в России до начала XVIII в. обручение приравнивалось к венчанию.

      Согласно Кормчей книге, муж мог  развестись с женой, если она,  зная  о

готовящемся покушении на царя пли о  чем-либо  могущем  повредить  интересам

государства, не поставила в известность мужа: «Аще на  царство  совещевающих

неких  уведавши  жена   и   своему   мужу   не   повит»[19].   Соучастие   в

государственном преступлении влекло за собой уголовное наказание.  Если  оно

выражалось в ссылке, то по русскому праву муж не  должен  был  следовать  за

женой (возможно, эта норма права возникла под  влиянием  Кормчей  книги),  а

если наказание выражалось в смертной казни, то  развод  не  требовался,  так

как брак прекращался смертью. Не исключено, что жена не несла  наказания  за

знание о готовящемся преступлении. Сходное право развестись с мужем  было  у

жены: «Аще на царство совещевает что, или сам муж, или некия... сведы  и  не

тавит цреви...»[20] (т. е. не сообщит государю). В России жена  не  получала

свободы от брачных уз, ибо, когда ссылали мужа, разделяла его участь и  даже

могла быть приговорена вместе с мужем к смертной казни.

      Другие поводы к разводу, записанные  в Кормчей книге  –  питие  жены  в

корчме,  помывка  в  мужской  бане,  ночевка  вне  дома,  участие  в   обход

разрешения мужа в игрищах.

      Отсутствие общественной жизни  в России XVI  —  XVII  вв.  не  вызывает

сомнений; женщины редко где-либо появлялись, хотя ходили в  церковь,  стояли

там в специально  отведенном  для  них  месте.  В  XVIII  в.  жизнь  женщины

приобрела более открытый характер,  но  не  настолько,  чтобы  она  пошла  в

корчму.

      Согласно Кормчей книге, если  муж обвинял жену в прелюбодеянии, а потом

не мог доказать ее вину, то жена имела право потребовать развод.

      Важной причиной для развода  была неспособность одного  из  супругов  к

брачному сожитию.  Кормчая  книга  устанавливала  трехгодичный  срок,  после

истечения коего ставился вопрос о расторжении брака.

      Поводом к разводу по  Кормчей  книге  являлось  безвестное  отсутствие

супруга в течение пяти лет. Безвестное отсутствие, как  повод  для  развода,

имело особенности. Существенно,  что  оно  должно  было  быть  действительно

безвестным, а не длительным: если муж (чаще  муж)  отсутствовал  годами,  но

было  известно  о  его  местонахождении,  то  просить  развод   запрещалось.

Безвестное отсутствие может выглядеть не как повод  к  разводу,  а  как  вид

прекращения брака смертью.

      В XVIII в. был установлен новый повод  к разводу — вечная ссылка  одного

из  супругов.  До  издания  сего  указа  ни  Кормчая   книга,   ни   русское

законодательство не предусматривали развод  по  этому  основанию,  напротив,

брак продолжался  и  жена  либо  следовала  за  мужем  в  место  его  нового

пребывания, либо оставалась дома, но сохраняла брак с  ним.  Муж  не  обязан

был следовать с женой в ссылку, но и не получал развода. Новый указ  вторгся

в компетенцию церкви, ибо только  она  могла  создавать  поводы  к  разводу.

Вообще, русская церковь не допускала увеличения  числа  поводов  к  разводу,

считая себя связанной  с  постановлениями  вселенских  и  поместных  соборов

Константинопольской церкви. Введенный  светским  законодательством  повод  к

разводу был признан Синодом, который без всякой волокиты  рассматривал  дела

подобного рода. Учитывая бесспорность таких дел  и  упрощенность  процедуры,

Синод в 1767 году передал епархиальным архиереям право решать  эти  вопросы.

Указ Петра I о новом основании для расторжения брака был издан в 1720  году,

а в 1753 году Елизавета Петровна приравняла вечную ссылку к одному из  видов

прекращения брака, при котором  жена  получала  право  на  указную  (вдовью)

часть: «...токмо женам и детям осужденных в вечную работу  или  в  ссылку  и

заточение... давать свободу, кто  из  них  похочет  жить  в  своих  приданых

деревнях; буде же из таковых жен пожелает  которая  итти  замуж,  таковым  с

позволения Синода давать свободу, а для пропитания их и детей их  давать  из

недвижимаго .и движимаго мужей их имения указную часть»[21]. По  сути  дела,

этот указ видоизменил значение  вечной  ссылки:  будучи  сначала  поводом  к

расторжению брака, она превратилась в  вид  прекращения  брака  в  связи  со

смертью  супруга.  Обе  трактовки  понятия  «вечная  ссылка»   противоречили

каноническому  праву  и  христианской  идее  о   единстве   семьи,   которая

предполагала общую участь супругов в перенесении  всех  тягот  жизни.  Кроме

того, обе трактовки не учитывали  того  обстоятельства,  что  вечная  ссылка

могла быть заменена другим видом наказания в связи с радостными событиями  в

жизни государя и всей России.

      Перечень оснований  для  развода,  предусмотренный  Кормчей  книгой  и

повторенный в  том  или  ином  виде  в  русском  законодательстве,  является

исчерпывающим.  В  действительности  же  существовали  и  другие  основания,

которые, не будучи законными,  использовались  для  расторжения  брака.  Они

создавали  иллюзию  того,  что  в  России  развод  возникал   по   множеству

оснований.

      К одному из таких оснований  относится развод  по  старости.  В  Синоде

разбиралось прошение князей Вяземских, которые, прожив  вместе  восемнадцать

лет, просили развести их «за старостью и болезнями». Синод, убедившись,  что

супруги не намерены заключать новый брак, развел их.

      Вторым  основанием  для  развода,  которое  якобы  давало  мужу  право

развестись, было бесплодие  жены.  Историки  права  и  современники  событий

указывали эту причину достаточной для развода и в  пример  всегда  приводили

великого князя Василия  III,  в  1525  году  расставшегося  со  своей  женой

Соломонией Сабуровой из-за ее бесплодия. Как известно,  восточный  патриарх,

к коему обратился за разрешением Василий III, не дал развода,  тогда  развод

был одобрен и утвержден митрополитом Даниилом, и надо думать,  что  согласие

митрополита  носило  такой  же  номинальный  характер,  как  и  согласие  на

четвертый брак Иоанна IV, формально одобренный церковью.  Этот  исторический

факт не должен служить основанием для признания бесплодия законной  причиной

для расторжения брака.  Митрополит  Даниил,  будучи  на  тот  момент  главой

русской православной церкви, все же не обладал правом  единолично  создавать

новые поводы к разводу. Он мог, пользуясь властью,  пренебречь  законностью,

но не имел права отменить закон или его модифицировать.  Бесплодие  жены  не

было  поводом  к  разводу  не  только  в  XVI  в.,  но  и  в  дальнейшем  не

рассматривалось церковными соборами  в  качестве  возможного  основания  для

расторжения брака.

      Вряд ли можно считать, что  одной из причин  к  разводу  было  жестокое

обращение мужа с женой. В Домострое побои упоминались как  приемлемая  форма

отношения  к  жене.  Жестокость  мужа  иногда  возмущала  ее  родственников,