Автор работы: Пользователь скрыл имя, 09 Января 2013 в 22:08, доклад
По сути дела, затруднения, связанные с языковым изменением, и стремление рассматривать его как «незаконное» явление, вызванное «внешними факторами», объясняются тем, что за исходную точку берется абстрактный и,
следовательно, статический язык, оторванный от речи и изучаемый как нечто готовое, как ergon. При этом даже не
задаются вопросом, что же представляют собой языки, как они существуют в действительности и, что, собственно
говоря, означает «изменение» в языке. Отсюда и постановка проблемы языкового изменения в причинных терминах,
поскольку изменения в «вещах», лежащих за пределами сознательной волевой деятельности субъектов, приписываются именно «причинам». Но язык относится к явлениям не причинного, а целевого характера, к фактам, которые определяются своей функцией.
отношения в языке.
75 «Phanomenologie des Geistes», VI В.
178
есть культура76. В самом деле, человек обладает не только
знанием о вещах через посредство языка, но и знанием
самого языка (ср. сн. 72). В этом смысле «культурный
аспект» языка — это сам язык как совокупность
языковых навыков.
3.4.1. Наконец, в качестве знания, общего для
нескольких или многих говорящих, знание языка является меж-
индивидуальным, или социальным; а в качестве
традиционного (неуниверсального) знания оно является
историческим знанием. Именно поэтому историческая точка зрения
может быть применена без противоречий к синхронному
языку: с исторической (не диахронической) точки зрения
синхронный язык — это актуальная система старых и
новых языковых традиций (ср. 2.3).
3.4.2. Межиндивидуальность языковых навыков является
следствием их историчности и не нуждается в другом объяснении,
нежели то, которое вытекает из самой функции речевой деятельности.
Нет необходимости помещать язык в «массу», как это сделал Соссюр,
или прибегать (как Фосслер) к предполагаемым «коллективным
тенденциям народного духа». Межиндивидуальность не
обусловливается языком «массы», а, наоборот, сама является условием и
основанием для становления этого языка. Языковой факт является
«фактом языка» именно потому, что он первично дается и
наблюдается как межиндивидуальный, а не наоборот; и нет «народного
духа» вне традиционного знания и традиционных навыков. Равным
образом незачем прибегать к «надиндивидуальному разуму», как
это делает, например, Ломан 77, или к понятию «super-ego»,
предлагаемому Р. Холлом мл.78 С помощью таких неудачных способов
пытаются подчеркнуть «
речевой деятельности с точки зрения индивидуального сознания
(которое само «социально»), то есть то, что для любого сознания
язык представляется принадлежащим «также и другим» (ср. 1.3.3).
Однако указанные выше понятия— даже если понимать «super-ego»
как «индивидуальное» — слишком напоминают известное понятие
«коллективной психологии», изгнанное из лингвистики еще Г.
Паулем79. С другой стороны, помимо того, что эти понятия являются
76 О речевой деятельности как «факте культуры» и в то же
время как «условии» культуры см. важные соображения Дьюи
(J. Dewey, Logica, стр. 60—61, 72).
77 J. Lohmann, «Lexis», III, 2, стр. 217; ср. реплику В. Пи-
зани («Paideia», IX, 6, стр. 386).
78 «Idiolect and linguistic super-ego» в «Studia Linguistica»,
V, стр. 21—27.
79 «Prinzipien», стр. 10—12. Ср. также В. Croce, La
Volkerpsychologie е il suo preteso contenuto в «Conversazioni critiche»,
I2, Bari, 1924, стр. 121—125 и О. Jespersen, Mankind, nation,
and individual from a linguistic point of view, исп. перев. «Huma-
nidad, nacion, individuo, desde el punto de vista linguistico», В.
Aires, 1947, стр. 26—27, 47.
12*
179
спорными, они не «объясняют»
Наоборот, они сами основываются на межиндивидуальности знания
языка (и других аналогичных знаний и навыков). Эти понятия
являются по отношению к межиндивидуальному не первичным и
«действенным», а вторичным и производным.
3.5.1. Из сказанного следует, что в реальном языке
совпадают системное, культурное, социальное и
историческое (хотя границы различных системных, культурных,
социальных и исторических структур могут и не совпадать).
Это не означает, что мы игнорируем разнообразие
исторических языков. Обычно исторический язык не исчерпывается
одной системой и одной нормой (ср. 3.1.4), но все, что в
языке является в какой-то степени «системным» (как
система и норма или как различные нормы), является в то же
время культурным, социальным и историческим.
«Значения традиционны, а традиций много» 80,то же самое можно
сказать о любом другом аспекте знания языка: в пределах
основной общей языковой традиции всегда существует
несколько частных традиций. Это разнообразие языковых
навыков проявляется не только «в коллективе», но и в
одном индивидууме, который, будучи историческим
индивидуумом, знает целый ряд традиций и может пользоваться
ими в соответствии с обстоятельствами и обстановкой,
сложившимися к моменту
потребностями взаимопонимания), и в соответствии с
намерениями выразить то, что ему нужно. Так, например, в
Уругвае учитель при преподавании обычно использует
как фонологическую систему уругвайского варианта
испанского языка, так и фонологическую систему
«образцового» кастильского варианта (последнюю особенно во
время диктантов). Учитель может даже прибегнуть к
графической системе, указывая, например: «с буквой hache»,
«с буквой elle» 8l, «с буквой zeta», «с буквой v corta»,
чтобы отличить hojear «листать» от ojear «взглянуть», halla
«находит» от haya «чтобы имелось», caza «охота» от casa
«дом», revelar «разоблачать» от rebelar «ссорить». И если,
например, учитель произносит [aia], а затем объясняет:
«[aja], с буквой hache» (то есть ни halla «находит», ни ауа
«няня», a haya «чтобы имелось»), то, значит, он в одном
и том же высказывании пользуется тремя различными
80 J. Dewey, Logica, стр. 66.
81 Заметим, что диграмма 11 даже в уругвайском варианте
испанского называется [ehe], а не [eze].
180
системами, хотя и употребляет их в метаязыке (то есть
говоря о словах).