Экономические тактики повседневного выживания в условиях бедности

Так, значимой практикой выживания трудоспособного населения в исследуемой городской локальности является обработка небольших (до 10 кв.м.) участков земли, находящихся в непосредственной близости от домов, дач, земельных участков, используемых не для отдыха, а для сбережения и/или пополнения семейного бюджета. Несмотря на кажущуюся беспроигрышность данной практики, заключающуюся в очевидной разнице цен на овощи и фрукты в летне-осенний и зимний периоды, она содержит и риски. "Мы с женой посадили 250 кустов помидоров. Соседи завезли навоз с медведкой, и все съела она" (муж., 56 лет, сезонный работник, г.).

Реже встречающейся практикой является использование приусадебного участка для разведения домашних животных и птицы. Шире возможности по производству некоего "остаточного продукта" в сельской местности, однако не всегда сельчанам удается организовать сбыт по приемлемым ценам, которые могли бы оправдать затраченный труд, что определяет низкий уровень отдачи от этого вида деятельности. "Скот сдавать, мы же его очень дешево сдаем! Приходим потом на рынок, мясо там в три раза дороже. А самостоятельно мясо продавать не получается. Это надо время. А каждый раз отпрашиваться с работы нельзя" (жен., 58 лет, работающая пенсионерка, с.Н. К.)

В силу больших физических нагрузок при содержании скота определяющим является фактор здоровья, которым располагает не каждый, так как "старики, они физически не могут работать, уже все выработались", а также существуют и еще более значительные ограничения использования этой практики бедными - отсутствие денежных средств, необходимых для содержания скота в масштабах, способных улучшить материальное положение семьи.

Итак мы видим, что все тактики выживания беднейших слоев населения первого типа, заключающих в себе логику действий "экономического человека", имеют ограничения, а порой и вовсе не работают на достижение поставленных целей, попадая в условия "бедности". Люди, выбирающие данные тактики, стремятся отвечать ожиданиям рыночной хозяйственной системы, предпринимают попытки "встроиться" в доминантную культурную экономику и "играть по ее правилам", усвоить ценности и образцы поведения, позволяющие добиться легитимного и признанного в рамках данного общества "успеха", однако зачастую остаются глубоко разочарованными "духом капитализма".

Таким образом, отвечая на вопрос, есть ли потенциал развития "духа капитализма" среди беднейших слоев населения, мы настаиваем, что речь давно пора вести не о "потенциале развития" (сомнений в наличии которого быть не может, и тому существует множество исторических примеров: бумы предпринимательства в России в период НЭПа, перестройки и т.д.), а о доступности и возможностях реализации легальных видов экономической деятельности, вдохновляемых "духом капитализма", что в первую очередь должно обеспечиваться эффективной институциональной структурой, которая так и не была создана за годы реформ в России или, по крайней мере, не является таковой для большинства граждан.

Тактики "человека потребляющего". Отсутствие адекватной отдачи от преимущественного использования тактик "экономического человека" приводит к предпочтительной роли принципиально других способов выживания, часть из которых у нас образует тип экономических тактик, подчиненных ценностям "общества потребления". "XX век преподал исторический урок никчемности традиционной морали и экономического расчета. Целые поколения людей, стараясь жить по средствам, в результате оказались на гораздо более низком уровне жизни, чем позволяли их средства" [Бодрийар, 2001: 174]. "Здесь уже не труд и производство, а потребление становится способом активного поведения" [Бодрийяр, 2001: 214]. Вовлечение человека в потребительские практики происходит через потребительский соблазн и кредитование, всякое ограничение последнего переживается людьми как ущемляющая мера со стороны государства. В "обществе потребления" рождается новая мораль - "опережающего потребления по отношению к накоплению, мораль убегания вперед, форсированного инвестирования, ускоренного потребления и хронической инфляции (копить деньги становится бессмысленно); отсюда берет начало вся современная система, где вещь сначала покупают, а затем уже выкупают своим трудом. Благодаря системе кредита мы возвращаемся к сугубо феодальным отношениям, когда известная часть труда изначально принадлежит помещику, то есть к системе закрепощенного труда" [Бодрийяр, 2001: 173 - 174].

В процессе анализа мы выявили разнообразные формы кредитования и займа денег, к которым прибегают люди с низкими доходами. Несмотря на большую распространенность этих практик, необходимо отметить, что если не применять ее, люди стараются обойтись собственными средствами, боясь "попасть в кабалу", что на эмическом языке выражает мысль Ж. Бодрийяра о "системе закрепощенного труда". "Приходилось. Но сейчас стараюсь не брать, потому что отдавать тяжело. Очень тяжело. Стараюсь выкручиваться сам" (муж., 56 лет, г.). Но для многих возможность взять деньги или товары в долг является единственным способом обеспечения приемлемого уровня жизни. Мы выделили несколько существующих в среде малоимущих людей видов займа денег и товаров: 1) беспроцентный заем денег; 2) заем денег под проценты с рук; 3) банковские кредиты; 4) товарное и продуктовое квази-рыночное кредитование.

Беспроцентный заем денег возможен только в "своем кругу", что в числе прочих факторов закрепляет репродукционные круги богатства и бедности [Линднер, 2002].

"Нет! Друг по  дружке нищета, у кого там сотня, так к ним пойдешь" (жен., работающий пенсионер, г.)

Преобладают мелкие займы денег (до 500 руб.), предназначающиеся исключительно на текущие нужды. Для людей, активно включающихся в подобные отношения, особое значение имеет, во-первых, пунктуальность, так как несвоевременный возврат денег или вообще отказ возвращать их грозит человеку потерей доверия в глазах заимодателя и возможности обратиться в следующий раз за подобной услугой. Во-вторых, немаловажно, чтобы были определенные гарантии, позволяющие оценить заимодателю "платежеспособность" заемщика: "помогут, потому что видят, что работаю, а значит, обязательно отдам" (муж., 45 лет, г.). В-третьих, нужно быть готовым самому выступить в роли заимодателя, если к тебе с подобной просьбой обратятся: "спрашивают, даем, когда есть, также я приду займу" (жен., 37 лет, с.Р.). Несоблюдение этих трех условий не позволяет человеку быть включенным в отношения беспроцентного займа, которые в некоторых социальных сетях носят столь регулярный и замкнутый характер, что образуют собой, по сути, маленькие "кассы взаимопомощи".

Заем денег под проценты с рук в наибольшей степени оказался характерен для сельского кейса, что на эмическом языке информантов обозначалось не иначе, как "ростовщичество". Процентная ставка составляет 10% и считается "грабительской" в деревне, тем не менее к услугам "ростовщиков" довольно часто прибегают, поскольку это позволяет быстро в нужный момент взять определенную сумму в долг, которую в "своем кругу" занять невозможно.

В городе, для которого характерна большая дистанция между людьми, наибольшее значение имеют банковские кредиты, однако кредитование, которое могло бы позволить качественно улучшить условия жизни, радикально изменить положение семьи, оказывается для наших информантов недоступным. Как показывают исследования городской бедности, малообеспеченные и бедные люди, особенно обладающие высшим образованием, отвечая на вопрос о желаемых формах помощи предпочли бы получить в 20% случаев кредит для организации собственного дела, при этом большинство из них имеет четкое представление о своем бизнес-проекте [Тихонова, 2003: 81]. Нельзя сказать, что село совершенно отказывается от банковских кредитов, тем не менее такие практики там не слишком распространены, во-первых, по тем же причинам, что и в городе. "Надо двух поручителей, а кто за меня поручится, если у меня такая маленькая зарплата, кто мне даст кредит? Вот. Мы привязаны к этому дому, дальше нам деваться некуда" (жен., 50 лет, социальный работник, с.Р.). Кроме того, кредиты на меньшие суммы предоставляются в рамках неформальной системы беспроцентного товарного и продуктового кредитования, действующей сейчас практически в каждой деревне и районных центрах.

Услуги товарного и продуктового неформального кредитования в сельской местности, предоставляемые автолавками и частными продуктовыми магазинами, оказываются очень востребованными малоимущим населением. "Вот нужно было пацану в школу, у меня денег не было, приехала автолавка ... Она мне и дала. Кроссовки -300 рублей и джинсы - 300 рублей. Вот 600 рублей я получила и с пенсии отдала" (жен., 57 лет, многодетная, с.Р.).

Таким образом, мы можем заключить, что кредитование посредством официальных структур - банков, - которое могло бы позволить радикально изменить положение семьи, оказывается для наших информантов недоступным, а сложность оформления официальных кредитов ведет к тому, что людьми изобретаются собственные квази-рыночные механизмы удовлетворения потребностей в услугах, которые совсем не предоставляются банковскими структурами или официальное получение которых менее выгодно, чем неформальное. Если те механизмы, которых требует логика "общества потребления" в своем стремлении удовлетворить многочисленные потребности, не организовываются формальными легитимными институтами (государственные и бизнес-структуры), то "образовавшиеся бреши сразу же и на высокой скорости начинают заполняться развитием неформальных институтов, неявных контрактов и теневых практик" [Капелюшников, 2001: 148]. Однако люди попадаются в ловушку системы "закрепощенного труда", которая не позволяет им вырваться из "круга бедности", а напротив, замыкает и воспроизводит его. В своих попытках примкнуть к "массам", существующим в "обществе потребления", а значит, в обществе непредсказуемого рынка и постоянного страха безработицы [Шанин, 1999: 531], бедные гораздо быстрее, чем другие слои населения, "практическим умом" понимают несостоятельность риторики прогресса, поскольку в современном обществе богатые становятся еще богаче, бедные - еще беднее, и ни растущий уровень прожиточного минимума, ни потребление не могут уменьшить разрыв между богатыми и бедными: потребление поляризовано, в то время, как ожидания социальных групп выровнены [Илич, 1999: 523]. "Общество потребления" "воздвигло храм Недостижимому: бесконечным потребностям" [Салинз, 1999: 49]. Не прибегая к рассуждениям в столь абстрактных категориях, простые люди находят альтернативные решения, позволяющие справиться с нехваткой средств, порожденной диспропорцией между возможностями и целями. А именно: "потребности можно "легко удовлетворять" либо много производя, либо немного желая" [Салинз, 1999: 9]. Практики, подчиненные этой логике, мы отнесли к третьему типу экономических тактик выживания.

Тактики "человека традиционного". Основой "традиционного общества" является жизненный уклад, ориентированный на поддержание существования [Илич, 1999: 523]. Этому условию отвечают как крестьянские сообщества, так и первобытные, но крестьянин работает не только на удовлетворение собственных нужд, но и на выполнение обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти [Шанин, 1992: 11]. В первобытных же сообществах человек не стеснен подобными обязательствами, что является значимым для анализа, поскольку в современных условиях большинство практик, которые мы относим к этому типу экономических тактик выживания, позволяют действующему агенту уйти от выполнения подобных обязательств (уплаты налогов). В традиционных первобытных обществах скромность материальных запасов институциализирована, поскольку те могут оказаться "тяжелейшим бременем" и ограничивать подвижность. Это равнодушие к материальной собственности первые антропологи часто описывали в терминах "неряшливости" [Салинз, 1999: 15]. Крайняя ограниченность имущества освобождает людей от всех забот, кроме самых насущных, а принцип "довольствования немногим", не имеющий ничего общего с "экономикой жертвы", а скорее, напоминающий философию дзен-буддизма, определяет низкий уровень занятости (времени, затрачиваемого на обеспечение своего существования) и наличие массы свободного времени [Салинз, 1999: 16]. Также можно наблюдать такие значимые черты традиционной экономики, как недоиспользование объективно существующих экономических возможностей, отказ от запасов еды и других ресурсов, отсутствие планирования, а также спешки и волнения, что полностью обусловлено скудностью потребностей и многочисленностью (относительной) средств их достижения [Салинз, 1999: 15].

В попытках интегрироваться в современное, индустриальное общество люди вынуждены брать на вооружение тактики, парадоксально - традиционного общества. Наиболее распространенной для современной России является "собирательство".

В рамках этих тактик реализуются многие характеристики "традиционного общества", включающие в себя как положительные аспекты, например, небольшие затраты труда и времени на обеспечение себя: "Вот в четыре встаем, в восемь я уже сдаю [собранные за это время бутылки]" (муж., 35 лет, безработный, бомж, г.), так и обусловленные данным видом хозяйствования сложности: "...ну как, 100 - 150 рублей в день. Опять же все зависит от ног. Сколько походишь" (муж., 35 лет, безработный, бомж, г.).

Следующим видом практик выживания, относящихся к третьему типу, является нищенство, характерное фактически исключительно для городского пространства. "...хожу, руку вытяну- и все подают. На бутылку наберу, пивка, еще хлеще давай ходить. Палочку. В следующий раз слепой, а в этот - трезвый, зрячий. Вон, видишь, как она жизнь-то придумана ... За полчаса пузырек, не работая [с ударением]. А пузырек щас двести рублей стоит хорошей водки" (муж., 61 год, г.).

Мотив неадекватности затрачиваемых усилий на официальной работе тем денежным средствам, которые она способна принести, является довольно распространенным среди наших информантов, что влечет за собой полный отказ от постоянной занятости и выбор "калыма" в качестве основной тактики выживания. Система официальной экономики и само государство не признаются "геометрическим местом точек пересечения любых перспектив" в рамках реализации тактик третьего типа. Бедные, реализующие эти тактики, отказывают государственной власти в символическом капитале - доверии [Бурдье, 1987].

Несправедливым в описании экономической жизни семей бедных было бы не вспомнить о сетевых ресурсах или сетях социальной поддержки, уходящих корнями в крестьянскую культуру "жизни в соседстве" и до недавнего времени игравших значительную роль в поддержании отдельных домохозяйств, попавших в затруднительную ситуацию. Кроме того, сети социальной поддержки выполняли функцию неких каналов, по которым проходили интенсивные взаимовыгодные обмены, исключающие денежный вопрос как неэтичный в такого рода интеракциях. Однако в современных и городских, и сельских условиях эти практики все чаще включают в себя четкий компонент "рыночных" отношений и оказываются исключительно на условиях платности и/или возвратности. "Естественно, за деньги [приобретают мясо у родственников]... Хоть родня - не родня, но все равно. Совесть должна быть" (муж., 33 года, р.п.). Случаи оказания безвозмездной помощи встречаются, но поводом для них становятся экзистенциональные ситуации - неизбежные дорогостоящие операции или похороны. Таким образом, мы наблюдаем процесс постепенной модернизации практики оказания помощи в рамках сетей социальной поддержки. Опасность модернизации заключается в систематическом разрушении крестьянского видения социального равенства, в то время как этот опыт не единожды помогал выживать не только самим крестьянам. Разрушение подобных от века существующих социальных структур является социальным риском [Козлова, 1995: 129 - 130].

Выводы. Проведенный нами анализ и предложенная типологизация экономических тактик беднейших слоев населения демонстрируют удивительное многообразие практик, направленных на выживание, удовлетворение потребностей и достижение ощущения "довольства". Они свидетельствуют о неоднородности бедности, о невозможности предписать всем нашим информантам единый габитус, а, следовательно, и выявить основные универсальные характеристики "бедных" и в принципе описать некую "культуру бедности", характерную для современной России. Ценности и нормы, оправдывающие пассивность и иждивенчество, которые могли бы сигнализировать об укоренившейся "культуре бедности" [Ярошенко, 1994: 49], как показывает данное исследование, далеко не являются общепринятыми и разделяемыми, что, на наш взгляд, делает гипотезу о характерном для российских граждан "синдроме бедности" не в полной мере обоснованной. Характерной чертой бедности в России является то, что в числе бедных в нашей стране оказываются и работающие люди социально важных профессий (врачи, преподаватели и т.п.), ведущие "социально одобряемый образ жизни". Следовательно, основные усилия на сегодняшний день, по нашему мнению, должны быть направлены не столько на борьбу с "синдромом бедности", сколько на создание условий для выхода из "круга бедности" тех, кто этим синдромом никогда и не страдал.