Творческий путь М.В. Ломоносова, как поэта и критика

Искусство красноречия в эпоху Ломоносова понималось как некая доминирующая дисциплина, на языке которой говорят  не только словесные науки, но и науки  точные. Вершин риторической поэтики  М.В. Ломоносов достигает в одах, для которых он считал необходимыми качествами "убедительно-логическое" и "эмоционально-влияющее". Однако больших высот красноречия Ломоносов достигает и в естественно-научных сочинениях. "Достаточно, например, обратиться к "Слову о пользе химии" с точки зрения его композиции, стиля и общего пафоса содержания, чтобы убедиться, что это научно-популярное сочинение построено по всем правилам риторического искусства, в котором научная ценность неотделима от эстетической" [9. с. 65].

2. Критическая деятельность Ломоносова

Огромное  значение гениального труда  Ломоносова  во всех почти областях культуры, влияние  его многосторонней деятельности на русскую литературу, на все дальнейшее развитие русского образования, русской поэзии, русского языка - давно уже по заслугам оценены и нашей наукой,  и нашим общественным мнением вообще. Гений Ломоносова  провел глубокую борозду в самой русской жизни,  и из зерен, посеянных им в многочисленных сферах умственной деятельности, вскоре возникли богатые всходы.  Ломоносов создал новую русскую науку, развернул огромную работу по расширению  и углублению русского просвещения, он заложил основы современного русского литературного языка, впоследствии завершенного Пушкиным. Он создал первый русский университет. «Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом», - по слову того же Пушкина [1. с. 33].

Среди разнообразных  научных  и  литературных трудов  Ломоносова  его занятия проблемами современной русской литературы в плане теоретическом  и  критическом занимают далеко не первое  и  не одно из первых, но все же заметное место. Прежде всего  Ломоносов был ученым-естествоиспытателем; затем он был  поэтом; затем он был языковедом  и языкотворцем. Собственно литературная теория, а тем более критика отходили в общей сумме его творческого труда на второй план. Ведь даже о стихах своих он говорил как о деле второстепенном, хотя он был великим  поэтом  и поэзия была свойственна его мышлению, его природе органически. А все же он включил в свою «Грамматику» такой пример на одну из синтаксических категорий: «Стихотворство - моя утеха; физика - мои упражнения» [1. с. 36].

Среди филологических трудов  Ломоносова  наиболее значительны, наиболее глубоки  и  ценны его  работы языковедческого характера. Конечно, по условиям литературного  развития той эпохи  и  они имели  важнейшее значение для писателя,  и  они сыграли роль необходимой  для литературы языковой школы. В  иных случаях даже трудно отделить ломоносовские разработки вопросов языка от его литературных, поэтических выступлений; таково, например, положение с замечательным и знаменитым «Предисловием о пользе книг церковных в российском языке». Однако основной языковедческий труд  Ломоносова, его «Российская грамматика», все же непосредственной программной направленности поэтического характера не заключает. К сожалению,  Ломоносов далеко не осуществил всех своих планов лингвистических сочинений.

Судя  по краткой наметке его замыслов, среди них были  и  такие, которые  могли иметь гораздо более  близкое соприкосновение с вопросами литературной  критики. Эта краткая наметка дошла до нас в виде наброска под названием «Филологические исследования  и  показания, к дополнению грамматики надлежащие»; текст его таков: «1) О сходстве и переменах языков; 2) О сродных языках Российскому и о нынешних диалектах; 3) О Славенском церковном языке; 4) О простонародных словах; 5) О преимуществах Российского языка; 6) О чистоте Российского языка; 7) О красоте Российского языка и т. д. В этой широкой и разнообразной программе филологических исследований ряд пунктов, по-видимому, не мог не соприкасаться с проблемами стилистическими и не мог не относиться к практике современной  Ломоносову  русской литературы. Но о содержании этих пунктов мы можем только гадать, и то весьма неполно, на основании других, написанных  Ломоносовым работ. По-видимому,  Ломоносов не осуществил своих планов. В 1756 г., перечисляя свои труды за предыдущие годы, он писал, что «сочинил письмо о сходстве  и  переменах языков». Однако эта статья его, соответствующая первому пункту плана филологических исследований, до нас не дошла. Об остальных замыслах мы ничего не знаем; скорей всего,  Ломоносов  вовсе не реализовал их [1. с. 40].

Из работ  Ломоносова, посвященных теории литературы, центральное место занимает его «Риторика», известная нам в двух редакциях, отличающихся  и объемом,  и отчасти содержанием; первая, краткая, не изданная в XVIII в., носила название «Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия» (1744); вторая, составляющая довольно большой том, изданный в 1748 г., называется «Краткое руководство к красноречию, книга перьвая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории  и  поэзии». За этой первой частью должны были последовать еще две, посвященные особо учению о художественной прозе  и  о поэзии; но  Ломоносов  не написал их. «Риторика»  Ломоносова  - это, в основном ее содержании, традиционный учебник, использующий широко труды предшественников автора,  и западных,  и русско-украинских. Тем не менее эстетическая установка  Ломоносова, стилистические требования, предъявленные им  поэту, достаточно ясно выразились в изложении его книги.

Особо важное  и  принципиальное значение имеет  ломоносовское «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке», предпосланное им первому тому собрания его сочинений, вышедшему в свет в 1757 г. в типографии Московского университета под редакцией Хераскова, под наблюдением  И.И. Шувалова  и при участии самого автора. В этой программной статье  Ломоносов не только высказался определительно о характере русского литературного языка, его исторических источниках  и стилистических принципах его применения в поэзии, но  и заострил свою позицию полемически - по отношению к литературным доктринам своих современников, в частности Сумарокова с его учениками. Суждения эстетического, стилистического и критического порядка заключены также в поэтических произведениях  Ломоносова от торжественных од до эпиграмм на литераторов-современников, а также в его письмах.

Ломоносов  писал: «...легко рассудить можно, коль те похвальны, которых рачение  о словесных науках служит к украшению  слова и к чистоте языка  особливо своего природного; противным  образом коль вредны те, которые нескладным плетеньем хотят прослыть искусными и, осуждая самые лучшие сочинения, хотят себя возвысить; сверх того, подавая худые примеры своих незрелых сочинений, приводят на неправый путь юношество, приступающее к наукам, в нежных умах вкореняют ложны понятия, которые после истребить трудно или вовсе невозможно. Примеров далече искать нет нам нужды. Имеем в своем отечестве» [1. с. 51].

 Ломоносов   был полемистом, бойцом по натуре, непримиримым по отношению к  своим идейным  и  литературным  противникам, беспощадным в научных   и  поэтических схватках с  ними. Ему была свойственна тактика  нападения,  и  ему, без сомнения, хотелось со всей резкостью  обрушиться на неприемлемые для  него литературные явления современности  в критической открытой форме.  Это он  и  думал сделать  в статье «О нынешнем состоянии  словесных наук в России». Однако  же он так  и  не написал  этой статьи  и , может быть, не только из-за отсутствия времени.

Есть  основания полагать, что  Ломоносов  считал в принципе  критику  недостатков  современной ему литературы, как  и   критику  недостатков наук вообще, делом сомнительным  и  едва ли полезным. В статье «О должности  журналистов» он склоняется, в сущности, к такому взгляду, предлагая журналисту излагать труды рецензируемых им ученых  и  всячески ограничивая его право  критики  а тем более полемики. В начале статьи он, как просветитель, приветствует свободу суждений, свободу философских разысканий, ниспровергнувшую иго умственного рабства, но тут же добавляет (и это - главная его мысль), «что злоупотребление этой свободой было причиною весьма ощутительных зол» [1. с. 57]. Вероятно предположение, что Ломоносов считал полезной и правильной покровительственную систему культурной политики, согласно которой, в частности, в России еще рано было развертывать отрицательную критическую деятельность и, напротив, следовало поощрять молодые побеги литературы, еще непрочной и хрупкой. Такая точка зрения существовала в русской литературной жизни в течение всего XVIII столетия и даже несколько позднее. Так или иначе, Ломоносов не оставил нам законченных и полных критических работ, предпочитая выражать свои критические мнения либо косвенно, в общих теоретических руководствах, либо в текущей рукописной полемике, не предназначенной для печати и не развертывающей своих положений доказательствами и пояснениями.

В своей  деятельности теоретика литературы Ломоносов исходил из задачи развития литературного творчества, без которого государство лишается славы и  блеска. Тезис о значении литературы для славы государства для  Ломонсова - не только и даже не столько констатация теоретического положения, сколько программа, диктующая определенное отношение к проблемам творчества современных русских писателей и деятелей искусства вообще.

Поэтическая практика  Ломоносова  поясняет его  эстетическую позицию. Правда, когда  он был еще студентом, он писал  лирические, любовные стихи в духе западной анакреонтики. Но когда он вернулся в Россию  и  принялся за свое дело построения русской науки, он больше не принадлежал себе, а  принадлежал государственной идее, и поэзия его стала поэзией  больших государственных тем  по преимуществу. И в поэтической  форме Ломоносов характерным образом выразил свое отношение к задачам русской поэзии, отношение, по-видимому, критически заостренное против Сумарокова и его школы, - в «Разговоре с Анакреоном» [4. с. 67]. Это развернутое противопоставление своего идеала поэзии поэтической практике «приятного» и интимного лично-человеческого искусства. В первой же своей поэтической реплике Анакреон отказывается воспевать героев, так как его гусли (лира) поневоле велят ему петь только любовь. Не такова творческая установка Ломоносова. Он отвечает певцу любви, вина и беззаботных радостей, что ему, наоборот,

 Струны поневоле

 Звучат геройский шум.

 Не возмущайте боле,

 Любовны мысли, ум.

 Хоть нежности сердечной

 В любви я не лишен,

 Героев славой вечной

 Я больше восхищен.

В другом стихотворении Анакреон славит веселье  старичка, не желающего тужить ни о чем. Ломоносов отвечает сравнением Анакреона с величественным и суровым республиканцем-гражданином Катоном, отдавшим свою жизнь за отечество. Он отказывается сделать вывод из этого сравнения, но трудно сомневаться, что Катон с его героическим патриотизмом и «упрямкой славной» является в глазах Ломоносова победителем в этом состязании [4. с. 68].

Наконец, знаменательна и последняя пара стихотворений «Разговора». Анакреон обращается к живописцу с просьбой написать портрет его возлюбленной и сам дает в переводе Ломоносова описание обольстительной девушки. Ломоносов в своем ответе также  обращается к живописцу, чтобы он нарисовал для него олицетворение  России, потому что его любимая - это Россия.

3. Научные исследования Ломоносова в сфере русского языка

Наряду  с  работами  в  области  точных  наук, с  упорными  занятиями  русской  историей  протекала  работа  М.В. Ломоносова  в  области  русского  языка  и  литературной  теории  и  практики. Ломоносов  обратил  внимание  на  ритмообразующую  роль  ударения  в  русских  народных  стихах [3. с. 61]. До  Ломоносова  господствовало  чуждое  природе русского  языка стихосложение. От  стихотворца требовалось лишь  соблюдать во  всех  строчках  одинаковое  количество  слогов  и ставить в конце строки  рифму. Будучи  смелым  новатором и следуя  природе русского  языка, Ломоносов распространил чередование ударных и безударных  слогов  на  все виды  стиха. Сам Ломоносов особенно  ценил ямб, считая  его наиболее  бодрым  и энергичным  размером. Любимым стихотворным  жанром  Ломоносова  была  ода,  представлявшая  собой как бы  торжественную ораторскую  речь  в стихах. Восторженные  похвалы науке - одна  из  основных  тем  ломоносовской  поэзии [3. с. 63].

Ломоносов разработал программу публичных  лекций, доныне в империи не существовало учебников на русском языке. Это заставило его немедленно заняться разработкой учебных пособий по различным предметам.

Одновременно  с подготовкой учебных пособий Ломоносов разрабатывает лекции на русском языке. Значение этого факта для развития национальной науки велико, поскольку до Ломоносова все лекции читались на латинском языке. С именем Ломоносова связано упорядочение русской технической и научной терминологии, ее русификация.

Научная деятельность М. В. Ломоносова в сфере русского языка была подлинно…первопроходческой. К изучению русской грамматики Ломоносов впервые применил строгие научные приемы, впервые определенно и точно наметив отношения русского литературного языка к языку церковно-славянскому, с одной стороны, и к языку живой, устной речи, с другой. Этим он положил прочное начало тому преобразованию русского литературного языка, которое круто повернуло его на новую дорогу и обеспечило его дальнейшее развитие.

Важнейшими  трудами этого рода Ломоносова были: "Риторика" 1748г., "Российская Грамматика" (1755 - 1757), которая..стала.на..тот…момент лучшим учебником для русской школы, "Рассуждение о пользе книг церковных в российском языке" (1757) и "Письмо о правилах российского стихотворства", или "Рассуждение о нашей версификации" (1739) [3. с. 71].

С реформами  Петра Великого в русском литературном языке наступает самая пестрая  хаотическая смесь, бессвязная масса  совершенно необработанных элементов. Это была ситуация своеобразного двуязычия, поскольку все это время в России существовали параллельно две разновидности книжного письменного языка. Одна из них - традиция древнерусской книжности, богослужебная литература на церковнославянском языке (в XVIII в. его называли «славенским» в противоположность «российскому» - русскому), который, хотя и был близко родствен русскому, все же являлся другим языком. Вторая - традиция деловой повседневной письменности, несравненно более близкая живому разговорному русскому языку, но имевшая отчетливый канцелярский характер - это был письменный язык официальных деловых бумаг, переписки и документов. Ни та, ни другая традиция не могла соответствовать запросам, предъявляемым к языку изящной словесности.