Анализ книги Н.А. Бердяева "Истоки и смысл русского коммунизма"

Западное просвещение ХVIII века в верхних слоях русского общества было чуждо русскому народу. Нигде не было такой пропасти между верхним и нижним слоем, как в петровской, императорской России, и ни одна страна не жила одновременно в столь разных столетиях, от ХIV до ХIХ века. В душе русского народа происходила борьба Востока и Запада и борьба эта продолжается в русской революции. Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом. Созданная Петром империя внешне разрасталась, сделалась величайшей в мире, в ней было внешнее принудительное единство, но внутреннего единства не было, была внутренняя разорванность. Основное столкновение было между идеей империи, могущественного государства военно-полицейского типа, и религиозно-мессианской идеей царства, которое уходило в подземный слой, слой народный, а потом в трансформированном виде в слой интеллигенции. Столкновение между сознанием империи, носителем которого была власть, и сознанием интеллигенции будет основным для XIX века. Большая часть русского народа - крестьянство, жило в тисках крепостного права. Внутренно народ жил православной верой и она давала ему возможность переносить страдания жизни. Народ всегда считал крепостное право неправдой и несправедливостью, но виновником этой несправедливости он считал не царя, а господствующие классы, дворянство. Религиозная санкция царской власти в народе была так сильна, что народ жил надеждой, что царь защитит его и прекратит несправедливость, когда узнает всю правду. По своим понятиям о собственности русские крестьяне всегда считали неправдой, что дворяне владеют огромными землями. Западные понятия о собственности были чужды русскому народу, эти понятия были слабы даже у дворян. Земля Божья и все трудящиеся, обрабатывающие землю, могут ею пользоваться. Наивный аграрный социализм всегда был присущ русским крестьянам. Для культурных классов, для интеллигенции народ оставался как бы тайной, которую нужно разгадать. Верили, что в молчаливом, в бессловесном еще народе скрыта великая правда о жизни и наступит день, когда народ скажет свое слово.

K ХIХ веку империя была очень нездоровой и в духовном и в социальном отношении. Как уже говорилось выше, для русских характерно совмещение и сочетание полярно противоположных начал. Россию и русский народ можно характеризовать только противоречиями. Русский народ одинаково можно характеризовать, «как народ госyдарственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный»¨. B ХIХ веке конфликт принял новые формы — столкнулась Русь, ищущая социальной правды, царства правды с империей, искавшей силы.

3.2 ОБРАЗОВАНИЕ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ И ЕЕ ХАРАКТЕР. СЛАВЯНОФИЛЬСТВО И ЗАПАДНИЧЕСТВО

Здесь Бердяев даёт объяснение русской интеллигенции. Чтобы понять источники русского коммунизма и понять характер русской революции, необходимо знать, что представляет собой то своеобразное явление, которое в России обозначалось словом «интеллигенция». Бердяев пишет, что русская интеллигенция не то же самое, что западная, то есть люди интеллектуального труда и творчества, прежде всего ученые, писатели, художники, профессора, педагоги. Совершенно другое образование представляет собой русская интеллигенция, к которой могли принадлежать люди, не занимающиеся интеллектуальным трудом и вообще не особенно интеллектуальные. И многие русские ученые и писатели совсем не могли быть причислены к интеллигенции в точном смысле слова. Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой морально, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать интеллигента и отличать его от других социальных групп. Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической группировкой, образовавшейся из разных социальных классов, сначала по преимуществу из более культурной части дворянства, позже из сыновей священников и диаконов, из мелких чиновников, из мещан и, после освобождения, из крестьян. Это и есть разночинная интеллигенция, объединенная исключительно идеями и притом идеями социального характера. Во вторую половину XIX века слой, который именуется просто культурным, переходит в новый тип, получающий наименование интеллигенции. Этот тип имеет свои характерные черты, свойственные всем его настоящим представителям. В интеллигенции были типические русские черты и совершенно ошибочно то мнение, которое видело в интеллигенции денационализацию и потерю всякой связи с русской почвой. Достоевский отлично понимал русский характер интеллигента-революционера и назвал его "великим скитальцем русской земли", хотя он и не любил революционных идей.

Для интеллигенции характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями, но эта беспочвенность была характерно русской. Интеллигенция всегда была увлечена какими-либо идеями, преимущественно социальными, и отдавалась им беззаветно. Она обладала способностью жить исключительно идеями. По условиям русского политического строя интеллигенция оказалась оторванной от реального социального дела, и это очень способствовало развитию в ней социальной мечтательности. В России самодержавной и крепостнической вырабатывались самые радикальные социалистические и анархические идеи. Невозможность политической деятельности привела к тому, что политика была перенесена в мысль и в литературу. Литературные критики были властителями дум социальных и политических. Интеллигенция приняла раскольничий характер, что так свойственно русским. Она жила в расколе с окружающей действительностью, которую считала злой, и в ней выработалась фанатическая раскольничья мораль. Крайняя идейная нетерпимость русской интеллигенции была самозащитой; только таким путем она могла сохраниться во враждебном мире, только благодаря своему идейному фанатизму она могла выдержать преследования и удержать свои черты. Для русской интеллигенции, в которой преобладали социальные мотивы и революционные настроения, которая породила тип человека, единственной специальностью которого была революция, характерен был крайний догматизм, к которому исконно склонны были русские. Русские обладают исключительной способностью к усвоению западных идей и учений и к их своеобразной переработке. Но усвоение западных идей и учений русской интеллигенцией было в большинстве случаев догматическим. То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой или во всяком случае истиной относительной, частичной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения. Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей. Это есть недостаток, приводящий к смещениям и подменам, но это также достоинство и указует на религиозную целостность русской души. Русские вообще плохо понимают значение относительного, ступенность исторического процесса, дифференциацию разных сфер культуры. С этим связан русский максимализм. Русская душа стремиться к целостности, она не мирится с разделением всего по категориям, она стремится к Абсолютному и все хочет подчинить Абсолютному, и это религиозная в ней черта. Но она легко совершает смешение, принимает относительное за абсолютное, частное за универсальное, и тогда она впадает в идолопоклонство. Именно русской душе свойственно переключение религиозной энергии на нерелигиозные предметы, на относительную и частную сферу науки или социальной жизни. Этим очень многое объясняется.

«Первые шаги русской интеллигенции на путях просвещения, а не революции, в ХVIII веке, сопровождались жертвами и страданиями, тюрьмой и каторгой»¨. Необычайно было одиночество русских культурных и свободолюбивых людей первой половины XIX века. Были культурные люди, но не было культурной среды. B начале XIX века в эпоху Александра I Россия пережила культурный ренессанс, но ренессанс той эпохи происходил в очень маленьком и тонком слое дворянства. Культурные и ищущие правды люди должны были жить небольшими группами и содружествами. Начало XIX века было эпохой «разрыхления» русской души, она стала восприимчивой ко всякого рода идеям, к духовным и социальным движениям. Но все происходило в таком маленьком и социально уединенном слое, что не могло существенно изменить русской жизни

После воцарения Hикoлaя I все пошло путем нарастания раскола и революции. Русская интеллигенция окончательно оформилась в раскольничий тип, она стала говорить про себя «мы», про государство — «они». Русский культурный слой оказался над бездной, раздавленным двумя основными силами — самодержавной монархией сверху и темной массой крестьянства снизу.

Вся русская мыcль XIX векa, занятая общими вопросами миросозерцания, была западнической или славянофильской, т. е. решала проблему о том, должна ли быть Россия Западом или Востоком, нужно ли идти путем Петра или вернуться к допетровской, московской Руси. Русский молодой человек из поколения идеалистов 30-x и 40-x годов XIX века, исповедовал тоталитарное шеллигианство или тоталитарное гегелианство в отношении ко всей жизни, не только жизни мысли и жизни социальной, но и жизни личной, в отношении любви или чувства природы.

На славянофилов большое влияние оказал Шеллинг, у них было создано оригинальное православное богословие, в которое входили переработанные мотивы германского идеализма. Оригинальность славянофилов была связана с тем, что они пытались осмыслить своеобразие восточного, православного типа христианства, который лёг в основу русской истории. Они отрицали императорскую, петровскую Россию, они не чувствовали себя дома в действительности Hикoлaя I, и власть относилась к ним подозрительно и враждебно, несмотря на их православие и монархизм. Русский народ славянофилы считали не государственным. Русский народ имеет призвание религиозное, духовное и хочет быть свободен от государствования для осуществления этого призвания. Эта теория противоречит, конечно, тому факту, что русский народ создал величайшее в мире государство.

Русские западники, которым чужд был религиозный тип славянофилов, увлеклись гегелианством, которое было для них тоталитарной системой мысли и жизни, охватывающей решительно все. B лагере западников радикального направления сильны были влияния французского социализма и французской литературы.

Славянофилы и западники были враги-друзья. Для одних Россия была, прежде всего, мать, для других — дитя.

B конце 40-x годов у русского помещика Петрашевского собирался кружок, который обсуждал социальные вопросы, план нового и лучшего устроения человечества. Большая часть кружка были фурьеристы или ceн-cимoниcты. Утопический социализм членов кружка был идиллический. Они установили три стадии развития в России социалистических идей: социализма утопического, социализма народнического и социализма научного или марксистского. «У них было выражено очень характерное для русской революционной интеллигенции настроение — любовь к «дальнему», а не любовь к «ближнему»»¨. Мирные собрания кружка петрашевцев кончились печально. Все члены кружка были арестованы и 21 человек были приговорены к смертной казни с заменой каторгой. Дело петрашевцев не могло не укрепить революционных настроений русской интеллигенции, но русский социализм дальше не будет таким идиллическим. К социализму весь XIX век у русских была, непреодолимая склонность. И все подготовляло увлечение коммунизмом. Огромный интерес в истории русского самосознания, русской национальной идеи и русской социальной идеи представляет судьба Герцена.

Герцен был западником, спорил со славянофилами в салонах 40-х годов. Хотя он тоже прошел через гегелианство, но скоро перешел к Фейербаху. Основным влиянием на него было не влияние немецкое, а влияние французской социалистической литературы. Социалистическое миросозерцание Герцена выработалось под влиянием французских социалистов. Возникший тогда немецкий социализм, т.е. марксизм, был ему чужд. Герцен был из тех русских западников, которые страстно мечтали о Западе и идеализировали его. Герцен эмигрировал, был одним из первых русских эмигрантов. Он попал на Запад в атмосферу революции 48-го года; он сначала увлекся этой революцией и возлагал на нее большие надежды. Но Герцену суждено было пережить жгучие разочарования в последствиях революции 48 г., в Западе и западных людях вообще. Увлечение Герцена Западом было типически русским и типически русским было и разочарование Герцена в Западе. Герцен был поражен и ранен мещанством Запада. Герцен не видит сил, которые в Западной Европе могли бы противостоять царству мещанства. Западно-европейский рабочий сам мещанин и от мещанства спасти не может. Эмигрант Герцен, лишенный до самой смерти возможности физически вернуться на родину, духовно возвращается на родину. Как ни ужасен самодержавный режим Николая I, крепостное право, невежество, но именно в России, в русском народе скрыта потенция новой, лучшей, не мещанской, не буржуазной жизни. Герцен видит эти потенции в русском мужике, в сером мужицком тулупе, в крестьянской общине. В русском крестьянском мире скрыта возможность гармонического сочетания принципа личности и принципа общинности, социальности. Вера в русский народ, в правду заключенную в мужике, есть для него последний якорь спасения. Герцен делается одним из основоположников русского народничества, своеобразного русского явления. В лице Герцена русское западничество сблизилось с некоторыми чертами славянофильства. В западническом лагере произошел раскол на народников-социалистов и либералов. Герцен и народники-социалисты верили в особые пути России, в ее призвание осуществить лучше и раньше Запада социальную правду, верили в возможность для России избежать ужасов капитализма. Западники либералы думали, что Россия должна идти тем же путем, что и Западная Европа. Народники отрицательно относились к политике, они думали, что политика толкнет Россию по банальному западному пути развития, они признавали примат социального над политическим. Это характерно русский мотив. Герцен, Бакунин, даже такие зловещие революционеры, как Нечаев и Ткачев, в каком-то смысле ближе к русской идее, чем западники, просветители и либералы. Воинствующий атеизм русских революционных, социалистических и анархических направлений был вывернутой наизнанку русской религиозностью. При этом Герцен отмечает, что либеральные идеи были всегда слабы в России и здесь никогда не было либеральных идеологий, которые получали бы моральный авторитет и вдохновляли.

Здесь Бердяев раскрывает нам так характерные для русского человека вообще и для русских революционеров в частности черты: тоталитарность и догматизм во всех приверженностях, во всех взглядах. Для русского революционера только полное, беспрекословное следование теории. Шаг в сторону – уже предательство.

3.3 РУССКИЙ СОЦИАЛИЗМ И НИГИЛИЗМ

В этой главе Бердяев рассказывает о Белинском и показывает на его примере процесс формирования у русского человека того времени социалистических идей, мыслей, настроений.

Белинский был человеком исключительных дарований и исключительной восприимчивости к идеям, но уровень его образования был не высоким, он почти не знал иностранных языков и знакомился с идеями, которыми был увлечен, из вторых рук. «Он по очереди был фихтеанцем, шеллингианцем, гегелианцем, потом перешел к фейрбахианству, отрицал влияние французской литературы и французской социалистической мысли». Он стал родоначальником того типа публистической, общественной критики, которой суждено было сыграть огромную роль в истории интеллигентского сознания. У Белинского было характерно русское искание целостного миросозерцания, которое дает ответ на все вопросы жизни, соединяет теоретический и практический разум, философски обосновывает социальный идеал. Русские критики-публицисты всегда будут проповедовать целостное миросозерцание, всегда будут объединять истину и справедливость, всегда будут учителями жизни. Белинский был первым, наиболее одаренным представителем этого типа. Он уже утверждает социальную роль литературного критика. Русская социальная мысль скрывалась под формой литературной критики, потому что по цензурным условиям она не могла себя иначе выразить.

В идейной эволюции и революции, которую пережил Белинский, наиболее интересен и важен кризис гегелианства. Русская мысль пережила два кризиса гегелианства, у Хомякова кризис религиозный, у Белинского кризис социальный. Основной вопрос, который интересовал русских людей 40-х годов, увлекавшихся Гегелем, был вопрос об отношении к "действительности". Мысль Гегеля о разумности действительности, которая у самого Гегеля имела панлогистический смысл и означала признание подлинно действительным лишь разумного, в России была пережита очень напряженно и мучительно, но была неверно истолкована. Известно, что Гегеля можно понимать консервативно и революционно, - он породил правое и левое течение, он был философом прусского государства, в котором видел воплощение абсолютного духа, и он же через диалектику внес революционную динамику в мышление, породил Маркса.

Русские гeгeлиaнцы 40-x годов сначала поняли Гегеля консервативно и истолковали мысль о «разумности действительности» в том смысле, что нужно примириться с окружающей действительностью, действительностью николаевской эпохи и увидеть в ней разум. Такой момент консервативного гeгeлиaнcтвa пережил и Белинский. Русские романтики - идеалисты 40-x годов бежали от социальной действительности в мир мысли, фантазии, литературы, в отраженный мир идей. Они страдали от уродства и неправды действительности, но бессильны были ее переделать. Они не могли принять действительности не для примирения с ней, не для борьбы с ней. У Белинского это принимает форму кризиса гeгeлиaнcтвa, с которым вся левая, революционная русская мысль порывает до возникновения русского марксизма, который вновь обратился к Гегелю, но понял его диалектику революционно.