Советская детская литература в современной критике

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 06 Января 2014 в 23:49, курсовая работа

Краткое описание

Детская тема для русских писателей всегда была особенно трепетной. Это связанно с тем, что детство – это пора невинности и чистоты. Но взгляд на юное поколение и политику государства в сфере детства менялись. Не исключение и советская эпоха, детская литература, которая нас заинтересовала, а точнее то, как она оценивается в критике. Тема нашего исследования актуальна, так как детская литература советского времени является посредником между двумя эпохами.

Содержание

Введение .:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:. 1
Глава 1. Советская детская литература в работах современных критиков: :.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:..6
§1.1 Детская литература: проблема выбора предмета анализа
§1.2. Авторы работ и типология исследований
Гл. 2 .Стратегии осмысления советской детской литературы в современной критике .:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:. 19
§2.1 Стратегия проецирования текста
§2.2 Стратегия мифологизации текста
Заключение .:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:.:..39

Вложенные файлы: 1 файл

титул_курс_+ план и текст курсовой работы.doc

— 241.50 Кб (Скачать файл)

Эти произведения детской литературы во-первых, эти рассказы передают обстановку советского социума и отношения литературоведов к ней, во-вторых, создают большое количество ярких культурных архетипов, которые живут и по сей день. В целом под архетипом литературоведы и филологи понимают первичный образ, оригинал; общечеловеческие символы, положенные в основу мифов, фольклора и самой культуры в целом и переходящие из поколения в поколение (глупый король, злая мачеха и пр.) 34.

Обратимся к «Золотому  ключику», главного героя которого Ю. Степанов, поместил в ряд «констант русской культуры»35. Эту сказку А. Толстой создал в 1935 году после того как в 1933 году подписал с Детским Государственным Издательством («Детгизом») договор на переделку своего (в соавторстве с Ниной Петровской) пересказа «Пиноккио» К. Коллоди. Это было лишь первым звеном его проекта: через год вышли одноимённая пьеса и сценарий фильма, поставленного А. Птушко в 1939 году. Интересно, что сочинить детскую сказку для театральной постановки А. Толстого попросила жена бывшего ещё в почёте полководца Тухачевского – Наталья Сац.

Однако кроме создания эпопеи о деревянном мальчике, Толстой  принимает участие в писательской поездке на Беломорско-Балтийский канал, и в начале 1934 года оставляет свой очерк в книге об этой поездке. С 1933 года он становится писателем-депутатом (сначала в Детском Селе, потом в Ленсовете). Писатель выступает с докладом по драматургии на Первом Съезде писателей, в котором обрушивается и на символистов, и избирается в президиум Союза. Весной 1934 года Толстой заканчивает вторую книгу «Петра Первого» и сразу же пишет сценарий для одноименного кинофильма, а к октябрю 1937 завершает первое в советской литературе художественное произведение о Сталине – повесть «Хлеб», формально примыкающую к недописанной тогда трилогии «Хождение по мукам» (второй том которой был закончен в 1928 году). То есть в период с 1933 по 1937 года Толстой из подозрительного писателя-эмигранта становится классиком советской литературы.

Как, по мнению литературных критиков, в сказке о деревянном мальчике и в стихотворении К.И. Чуковского воссоздана советская реальность? Можно выделить три полярных точки зрения: 1) мифологизация советской действительности, 2) разрешённая критика всего нескладывающегося в рамки советского дискурса, 3) скрытая критика советской действительности. Рассмотрим, как советская реальность становится мифом. Исследователь М.Н. Липовецкий рассматривает взаимоотношения И. Сталина с А.К. Толстым. Так на рукописи пьесы 1936 года, в которой на чистой стороне разворота появляются рисунки. В первый раз напротив слов Мальвины (выпущенных в конечном варианте): «Я скучаю без театра. Вот бы завести свой собственный кукольный театр… Сами бы сочиняли пьесы, сами бы продавали билеты… Без плётки Карабаса» - появляется профиль усатого мужчины36. Подобный же профиль, но уже с характерной трубкой, появляется ещё раз, почти через сто страниц, напротив сцены открытия того самого театра. Повторяющаяся ассоциация между мотивом своего театра и образом Сталина позволила литератору предположить, что Толстой мысленно обращает к Сталину мечту о собственном театре и даже игре по собственным правилам. «Вождь всех народов» выступает здесь как персонификация абсолютной власти, способной освободить художника от мелочного контроля «Карабасов Барабасов» и предоставить свободу творчества, но на определённых условиях37. Весь проект «Буратино», по его мнению, может быть прочитан как оксюморонная утопия свободной марионетки. По сути, это архетип художника-вруна, который предполагает незаинтересованность в правде и невовлечённость в дела власти. Однако сама власть требует от этого художника не только лояльности, но и чтобы он играл на её (власти) «поле» или театре. Это отмечают исследователи П. и О. Маслак38. В целом, в данном произведении трактовка Сталина положительная (проводить параллели Сталина с самим Карабасом-Барабасом критики отказываются, хотя, на мой взгляд, и такая точка зрения не лишена основания).

Иную интерпретацию «вождя народов» даёт М. Д. Эльзон, анализируя детское  стихотворение К.И. Чуковского «Тараканище». Создававшийся в марте – августе 1922 года, опус об усатом тиране вышел в «тройственный» день 1 сентября: 1) Новый год до Петра. 2) новый учебный год. 3) годовщина официального сообщения о Таганцевском деле39. Так литературовед полагает, что «Тараканище» создавался как юбилейный подарок усатым самозванцам первого советского правительства, избранного на втором Всероссийском съезде Советов, куда входили А.И. Рыков, В.П. Милютин, В.А. Антонов-Овсеенко, И.В. Крыленко, Д.Е. Дыбенко А.Г. Шляпников, В.П. Ногин, А.В. Луначарский и другие. Причём в сказко-басне (литературоведческий термин) описан рыжий таракан. «Рыжий» схож с «огненным», «красным» (по преданию было и такое заглавие «Красный таракан»). С годами стало складываться впечатление о «Тараканище» как прототипе Сталина. Ведь «Тараканище» вошёл в читательский обиход на рубеже 1920 – 1930 годов с укреплением его личной власти. «Покорилися звери усатому» стало восприниматься как ключ к якобы детской сказке. В знаменитом выражении «Мы живём под собою…» — едва ли не ответ на «Жить стало лучше, жить стало веселее». Но когда О. Мандельштам иронично заметил, что и с «тараканьими смеющимися усищами» он находит сходство с усами «кремлёвского горца», то Корней Иванович ответил, что он имел в виду не Сталина. Библиограф Михаил Давидович увидел в «Тараканище» воспроизведение ситуации «Слона и Моськи». Представляется, что Чуковский, имевший опыт единоборства с государственной цензурой, использовал его в борьбе с Главлитом. Это подтверждает дневниковая запись от 1922 года (то есть времени, когда Корней Иванович написал эпопею про усатого насекомого): «1 сентября… Детское утро. Ольгино – вышло не слишком удачно….Должно быть, поэтому «Тараканище» имел наибольший успех»40.

К тому же коллега М. Эльзона критик М.Н. Липовецкий в статье «сказковласть: «Тараканище» Сталина» отметил, что Иосиф Виссарионович применял аллегорический прототип «Тараканища» для борьбы со своими политическими противниками (Зиновьевым, Каменевым и Троцким). Например, на ХVI съезде партии, 2 июля 1930 года Сталин говорил: «Рыков присоединяется к тезисам Бухарина … что Советская власть погибнет, по его мнению, не через месяц, а через месяц и два дня. Правда, потом, через год стало ясно, что тараканья опасность не стоит и выеденного яйца, правые уклонисты начинают приходить в себя, заявляя, что они не боятся никаких тараканов, что таракан этот к тому же такой тщедушный и дохлый»41. Так что под насекомым- усачом можно понимать как самого Сталина, так и его оппонентов. Но в целом преобладает антисталинская интерпретация «Тараканища», которая, как полагает М.Н. Липовецкий, существовала и до, и после 1956 года, о чём говорит поэт и литературовед Л.В. Лосев. В своей книге «Похвала цензуре. В этой работе он разбирает «Тараканище» как пример политической аллегории. Он пишет: «Чуковский нарисовал аллегорическую картину политической ситуации, когда нация поставлена под сапог диктатуры одной политической партии…Мишенью писателя был не столько конкретный политический лидер, сколько авторитарная система правления, позднее называвшуюся одним словом «сталинизм»42.

А.Н. Толстой отошёл от своей меты свободной марионетки и стал создавать обобщённый мифологический образ советской империи и  критики всего того, что не укладывается в её рамки. Он открыто иронизирует  по поводу нравов дореволюционной России. Например, изображая подлую эксплуатацию Дуремаром «бедного человека», который «за четыре сольдо в день …ловил пиявок, стоя голым в пруду»43. Или описание Страны Дураков, он строит по канону советских карикатурных контрастов «мира капитализма»: тощие куры и коровы, - и тут же «стоят … свирепые бульдоги», охраняющие покой «сытых котов»44.

Но у советских авторов  неплохо получалось облачать в оболочку мифа советский социум. При этом советская культура не знает чистого  мифа: советский миф всегда окрашен в сказочные тона. Делая мифологию советского режима более привлекательной, по-детски радостной и оптимистичной, сказочность вместе с тем лишала советский мифомир трагической глубины и сложности. Так в «Буратино» его с друзьями увозят в «страну счастливых детей» (СССР) 45 на «железной птице». Причём увозят люди в «кожаных куртках». Самолёт и идиоматические «кожаные куртки» символически представляют власть, которая насилием обеспечивает могущество победившего мифа. И эти же «куртки» и «железные птицы» в первой редакции соседствуют с беспечностью главного героя и весёлыми и демократичными порядками, которые устанавливаются в его театре. Подобный положительный посыл на жизнь в стране Советов даёт писатель и Валентин Петрович Катаев (1897 – 1986) в свое сказке «Цветик - семицветик» (1948), где девочка, благодаря волшебному цветку могла исполнять свои мечты. Одним из желаний главной героини было побывать на северном полюсе. А полярники, как отмечает критик М.Я. Горелик, были популярны в послевоенные 1950-е. годы, как в 1960-е. космонавты.46. Другой пример – в одном из «Денискиных рассказов» В. Драгунского под названием «Девочка на шаре» героиня является ярким воплощением героини одноимённой картины П. Пикассо. В 1960-е.годы., когда были написаны «Денискины рассказы», стиль сюрреализма и кубизма, в котором творил этот французский художник испанского происхождения, был реабилитирован и очень популярен в СССР.

Прикрытие сказочной парадигмой обеспечивает не только возможность жить и творить, но и создаёт динамическое единство советской культуры, связывая между собой официальную идеологию и массовое сознание. М.Н. Липовецкий отмечает, что могущество авторитарной власти строится на тотальности мифологизации. Ведь даже в заглавии сказки, совпадающей с аббревиатурой ЗК – это заключённый каналоармеец, чувствуется странная ирония47. Такой поворот критик не списывает лишь на коварство тоталитарной культуры. Он ищет ответ в ловушках модернистского дискурса. Ведь толстовская утопия свободной марионетки – это, по сути, попытка ограничить влияние модернизма сказочной, игрой, в которую включён весь мир48.

Но кроме культурологических тенденций  в сюжетной схеме сказки «Буратино» можно увидеть отчётливую классовую  логику. В ней продемонстрирована победа бедняка Буратино и его бесправных друзей над богачом и «доктором кукольных наук» Карабасом. Деревянный мальчик по-шариковски понимает, почему нельзя пить какао из носика кофейника и есть варенье руками. Зато он прекрасно ориентируется в вопросах борьбы за выживание:

Буратино сказал:

- Мальвина, набери веток для  костра.

Мальвина с укоризной взглянула  на Буратино … и принесла несколько  стебельков…

Буратино сказал:

- Вот наказание с этими хорошо  воспитанными…

Сам принёс воды, набрал веток и сосновых шишек…и сварил какао на воде49. Однако общая цель борьбы с «кукольным диктатором» Карабасом, сплачивает таких разных героев как Мальвина, Пьеро, и Буратино. При этом кукольная рафинированность «элиты» в лице девочки с голубыми волосами и её вечно печального воздыхателя, создаёт условия для того, чтобы Буратино стал лидером. Именно носатый мальчик, с его самоуверенностью, практичностью, долей наглости и безоглядности, берёт инициативу в свои руки. В этом опять прослеживается подоплёка того, что «мальчишка из народа» освобождает неприспособленных кукол от рабства и всевластия их тирана. По сути, деревянный мальчик устроил революцию.

Критику врагов советского дискурса можно усмотреть в трактовке  Карабаса-Барабаса, «Тараканища. и символику, которой пронизан «Золотой ключик». Мирон Петровский, например, находит в образе Пьеро пародию на Блока.

Будем жить всё лето

Мы на кочке этой,

Ах, - в уединении,

Всем на удивление…50

Однако современный  исследователь С.Курий трактует этот символизм гораздо шире. В  ней он видит отражение борьбы советской власти с символизмом и акмеизмом в культуре, считавшимися «буржуазным вырождением». Это пародия не только на  А.А. Блока, являвшегося знаменем символизма, но и на Мандельштама, Ахматову, Пастернака и русскую эмиграцию в целом. Но М.С. Петровский заметил множество других мелочей: в титуле Карабаса «доктор кукольных наук» иронически усматривает литературный псевдоним Мейерхольда – Доктор Дапертуттов, а в молнии на занавесе театра Буратино намёк на чайку на занавесе МХАТа51. Более того, он проводит параллели между противостоянием двух сказочных театров - Буратино и Карабаса и двух театров реальных - Станиславского и Мейерхольда. Отсюда и деспотичность Мейерхольда и его отношение к актёрам как к «марионеткам», а в эмблеме театра Буратино критик усматривает МХАТовскую чайку52. М. Петровский полагает, что А. Толстой возвращался к эстетическому опыту этих традиций, так как понимал искусство как свободную, незаинтересованную игру, выдумки весёлого самовыражения художника-вруна. Ирония же возникает в сказке Толстого как реакция на слишком серьёзное гонение символистов. Что касается критики самого советского дискурса. Но если она была, то в завуалированных формах: если бы читатели усматривали в том же «Тараканище» хоть малейший намёк на Сталина, то такой детский стих не прошёл бы цензуру. Более явно некоторые критические нотки прослеживаются в сказке «Буратино». А.К. Толстой разочаровался в своей утопии свободной марионетки и в возможности более или менее свободно творить. Он пишет в записной книжке 1936 года, во время сборов исторических материалов для «Хлеба»:

«Сверкают ярко свечки,

Пляшут человечки,

Наш хозяин прытко

Дёргает за нитки»53.

Хотя всё это ловко  скрывается за кукольной безмятежностью и наигранностью.

Обратимся к архетипам, которые порождают сами герои. Прежде всего, это сам Буратино. Одна из основных граней его образа – архетип Буратино – художника. Подобная самореализация художника не несёт угрозы власти, больше всего опасающейся правды и разоблачений. У Буратино размер носа не меняется, в то время как у Пиноккио он растёт после того, как тот скажет неправду. Это не означает, что Буратино не врёт. Наоборот, враньё изначально характеризует этот персонаж. Вместе с тем, как отмечает М.А. Чернышева, в «Золотом ключике» снимается важная для «Пиноккио» антитеза куклы и человека, игры и жизни. Если Буратино – это alter ego Толстого, то длинный нос Буратино - это декларация предназначения художника, и в ней Толстой видит не обязанность быть глашатаем правды, а, наоборот, в его способности увлекательно сочинять небылицы. Это «лукавство», не противоречащее (по крайней мере, на первый взгляд) установкам советской идеологии, демонстрирует возможности компромисса, лежащего в основании толстовской утопии свободной марионетки54. Интересно, что эта марионеточность у Толстого не трагична: если жизнь - театр, это самое подходящее место для игр и шалостей. Отсюда можно предположить, что Буратино, по сути, не такой и положительный персонаж: он «не проявляет добро… по отношению к дарителям, зверям, старушкам и т.п.», не следует благим советам и запретам мудрого Сверчка, папы Карло, Мальвины и других благоразумных персонажей. Единственное правило поведения, отчасти подходящее к Буратино, звучит так: «Обязательно выбрать самый невзрачный предмет, наиболее опасный путь»55. При этом исследователь М.Н. Липовецкий не согласен с мнением о том, что Буратино выбирает «наиболее невзрачный предмет». Ведь даже на арифметическую задачку он реагирует весьма агрессивно: «Я же не отдам некту яблоко, хоть он дерись!»56. А «наиболее опасный путь», который выбирает Буратино, критик принимает и подкрепляет его «мировоззренческой» декларацией: «Больше всего я люблю страшные приключения. Завтра убегу лазить по заборам, разорять гнёзда, дразнить мальчишек. Я ещё не то придумаю!..»57.

Помимо этого Буратино является медиатором двух противоположных миров (своего свободного и мира «плёток» Карабаса) как трикстер – мифологический клоун, шалун, нарушитель правил и границ. Так что согласимся с мнением критика М. Липовецкого о том, что архетип Буратино – трикстера также отчётливо представлен, как и архетип Буратино - художника. Причём, он выделен ярче, так как Буратино всегда останется игривым мальчиком. При этом виды этих архетипов связаны: художник-буратино - это легкомысленный живописец-трикстер, свободно играющий с обстоятельствами. Он неподсуден никакому моральному суду, поскольку не принадлежит ни одной из систем всецело, а лишь дурачится, превращая условия существования в условности игры58.

Информация о работе Советская детская литература в современной критике