Урегулирование в Центральной Европе и советская проблема

 В действительности  то образование, о котором было  заявлено в конце октября 1918 г. и которое создало в сентябре  этого года временное правительство, не было национальным государством  в полном смысле этого слова. Богемия и Моравия, имевшие глубокие  культурные традиции и высокий  уровень промышленного развития, объединялись со Словакией, тогда  еще по преимуществу сельскохозяйственной  и находившейся под властью  католического духовенства. В основе  объединения лежало обязательство  признать автономию Словакии, которое  чехи впоследствии не очень-то соблюдали и которое оказалось причиной вечных конфликтов между двумя сообществами. Кроме того, угрозой гомогенности нового государства было то обстоятельство, что оно включило в себя все территории Судетской области, населенные немцами и прежде относившиеся к Габсбургской империи. Это была еще одна причина потенциальной нестабильности, которую не учли страстные разрушители Австро-Венгерской империи. Впрочем, Бенеш и Масарик пользовались большим авторитетом и это позволило им сразу же выступить на международной сцене в качестве представителей нового порядка, сложившегося в Европе, и в качестве гарантов территориального барьера, отделявшего Германию от ее балканских соседей.

 Новые  границы Германии на юге в  основном повторяли старые; здесь  не было территориальных изменений, как на рубежах с Австрией. Рождение Австрийской республики  было самым заметным знаком  разрыва с прошлым. Создание этого  маленького государства с населением  немногим более 6,5 млн человек, четверть из которых была сосредоточена в его столице  Вене (возникшей как центр империи, чья территория была в четыре раза больше маленькой республики, создаваемой победителями), служило символом разрушения старой системы. Австрия также считалась побежденным государством, подлежащим разоружению и выплате репараций, и, прежде всего, подчиненным важнейшему политическому условию  запрету объединяться с Германией, установленному как Версальским, так и СенЖерменским договором.

 Из всех  «творений» победителей в 1919-1920 гг. создание Австрийской республики  было, вероятно, самым необоснованным  и чреватым потенциальными негативными  последствиями: создавалось государство, жизнеспособности которого никто  не мог дать реалистическую  оценку. Более того, многие были  настолько убеждены в невозможности  его выживания, что считали единственной  серьезной альтернативой присоединение  Австрии к Германии. Однако это  договоры предусмотрительно запрещали. В международном плане Австрия  оказывалась окруженной потенциальными  врагами: чехословаками, только что освободившимися от габсбургского господства, югославами, сделавшими то же самое. Что касается итальянцев, то вызванная лишь стратегическими соображениями уступка Италии Альто-Адидже (Южного Тироля), населенного в подавляющем большинстве австрийцами, создавала повод для постоянных разногласий, что не могло не привести ни к чему другому, как подтолкнуть австрийцев к поиску поддержки именно у Германии.

 Тема приобретает  еще большее значение, если считать, что маленькая Австрийская республика  представляла собой (конечно, помимо  воли тех, кто принимал касавшиеся  ее решения) один из важных  элементов всей системы нового  равновесия, которую выстраивали (или  пытались выстроить) мирные договоры. Действительно, независимая (от Германии  или, парадоксальным образом, от  Италии) Австрия была пунктом, где  пересекались все возможные ревизионистские  тенденции, возникшие в результате  Парижских договоров. Ее независимость  гарантировала Италии защиту  от чрезмерного германского давления  на границу в районе Бреннера, а Балканский полуостров  от возобновления сильного политического, торгового, финансового давления, которое Германия оказывала на него до 1914 г. То же самое относилось и к Франции, и к Великобритании. Впрочем, не имея общих с Австрией границ, эти страны были менее чувствительны к возникшей деликатной теме. Кроме того, неизбежно напрашивался прогноз (как это показало письмо Штреземана бывшему кронпринцу Германии спустя несколько лет), что как только Германия вернет себе определенную свободу действий, она обратит свой взор на Австрию, с которой она была связана узами языка, культуры, старых союзов. И всетаки, несмотря на все это, столь важная геополитическая роль была отведена хрупкому государству, экономически потрясенному поражением, деморализованному, неустойчивому. Что это было? Шедевр непредусмотрительности, последствий которого кое-кому следовало опасаться. Но кому? Парадоксальным было и то, что все державы-победительницы и, в особенности, Франция и Италия, перекладывали друг на друга эту задачу, что в итоге открыло в 1938 г. путь гитлеровскому ревизионизму.

1.6. Хрупкость нового порядка  в Дунайско-Балканском регионе

1.6.1. Создание Югославии

Если исходить из концепции, что главной причиной конфликта было стремление пресечь гегемонизм Германской империи, то урегулирование проблем Балканского полуострова нельзя связывать напрямую с противоречиями, вызвавшими войну. Однако правда и то, что война была зажжена балканской искрой, то есть столкновением сербского национализма с империей Габсбургов. Идея «великой Сербии» или независимого государства для всех южных славян (словенцев, хорватов, сербов и черногорцев) долгое время присутствовала в европейской жизни XIX и первых лет XX веков. В отличие от проблем, касавшихся Германии, являвшихся настолько очевидными, что они не требовали комментариев, сербский национализм распространялся на регион, слишком насыщенный противоречиями и контрастами, и бросал вызов откровенными амбициями существующей реальности. Сербы  естественные союзники царской России  их интересы зависели от успехов этой страны, как их надежной защитницы, способной противостоять упорной враждебности Габсбургской империи и, в частности, Венгрии.

 К тому  же сербы должны были считаться  с другой реальностью или тем, что от нее осталось: Оттоманской  империей, то есть государствами, занявшими ее место. Если отношения  с болгарами вплоть до Второй  балканской войны, показавшей связь  Болгарии с Германией, были традиционно  хорошими, то отношения с Румынией  на севере, с Албанией на югозападе и с Грецией на юге были далеки от стабильности, и интересы сербов лишь эпизодически совпадали с интересами этих стран.

 В отношении  происшедших радикальных изменений  позицию Сербии (какой бы она  ни была  маленькой или великой) предстояло еще выработать во  всех ее аспектах. Тем более  что к уже названным субъектам, действовавшим на довоенной политической  сцене, следует добавить Италию, с ее надеждами на достижение  территориальной целостности Истрии. Волновало ее и положение в  регионах со смешанным населением, таких, как Далмация, где стратегические  цели преобладали над демографическими  обоснованиями, и Фиуме, где демографические соображения были принесены в жертву чужим стратегическим интересам. Когда Италия вела переговоры о заключении Лондонского договора 1915 г. (26 апреля 1915 г.), устанавливавшего условия ее вступления в войну, она добилась обещания границы на Бреннере, территорий Истрии и Далмации до мыса Планка, но она не требовала Фиуме, исходя из предпосылки, что это был необходимый выход к морю для Австро-Венгерской империи в ситуации, когда ее лишили Триеста.

 Восстановить  территориальное равновесие на  полуострове, являвшемся первым  театром военных действий, где  проявлялось столько объективных  противоречий, лишь внешне казалось  более легким с окончанием  войны, сопровождавшимся распадом  Австро Венгерской империи и  поражением Оттоманской империи. Балканский полуостров оставался, в определенном смысле, «чистым  листом» (за исключением обязательств, взятых в отношении Италии), в  отношении которого были возможны  различные варианты урегулирования. Однако на заднем плане вырисовывалась  совсем не второстепенная проблема: кто будет осуществлять ту  геополитическую роль, которую история  доверила империи Габсбургов? Достаточно  ли было положиться на национальный  принцип в качестве регулирующего  элемента нового балканского  порядка? Можно ли было использовать  на Балканах национальный принцип? Габсбургская империя в условиях нарастающего ослабления Оттоманской империи занимала в геополитическом плане промежуточное положение  это касалось и проникновения Германии и устремлений России  выполняя таким образом функцию сдерживания и поддержания равновесия в регионе, подверженном частым импульсам к переменам. Кроме того, она регулировала в институциональном плане (хотя и не идеальным образом из-за враждебного отношения Венгрии к новым институциональным изменениям 1867 г.1) сосуществование разных национальностей, предотвращая взрыв разрушительных конфликтов. Империя дорого заплатила за эту свою роль, поскольку была разрушена центробежными импульсами, исходившими от разных национальностей. Вместо многонациональной империи создавалось множество новых государств, каждое из которых претендовало на то, чтобы быть выражением национального принципа. Однако в случае с Чехословакией это было, конечно, не так. То же самое можно сказать и о Югославии.

 Представители  этнических групп южных славян  договорились (провозгласив Корфскую декларацию 20 июля 1917 г.) о создании независимого государства, чья этническая структура характеризовалась присутствием по крайней мере трех крупных национальных групп (сербов, хорватов и словенцев), а также черногорцев, македонцев, албанцев, венгров и итальянцев, придававших временный характер новому государству, устойчивость которого могла поддерживаться только извне. В равной степени Румыния, побежденная автрийцами и немцами на поле боя и принужденная к заключению унизительного мира 7 мая 1918 г., моментально воспользовалась распадом Габсбургской империи и кризисом России для присоединения всей Трансильвании, населенной в значительной мере венграми и немцами, Бессарабии и Буковины, отторгнутых от Украины, и Южной Добруджи, отторгнутой от Болгарии. Таким образом рождалось другое многонациональное государство, создавая ситуацию по меньшей мере парадоксальную: только побежденные страны становились этнически однородными. Это Венгрия и Болгария (чья судьба была определена соответственно Трианонским  4 июня 1920 г.  и Нейиским  27 ноября 1919 г.  договорами), конечно, не испытывавшие внутренних противоречий, однако, разъедавшиеся изнутри горечью поражения и стремлением к реваншу.

 Если ситуация  с Грецией и Албанией, связанными  с судьбой Оттоманской империи, требует отдельного разговора, то  для того, чтобы охарактеризовать  балканскую систему, остается прояснить  новую роль, которую играла на  полуострове единственная великая  держава, непосредственно граничащая  с полуостровом или обращенная  к нему, а именно  Италия. Лондонский  договор, текст которого в послевоенный  период был уже известен, предусматривал  урегулирование вопроса о границе, не учитывавшее национальный  принцип в отношении Словении, а также в отношении Фиуме, хотя большинство его населения составляли тогда итальянцы.

 В 1915 г. итальянцы  не выдвигали требование относительно  этого города, предполагая, что сохранится  Габсбургская империя. Когда это предположение отпало, националистические импульсы внутри Италии побудили итальянских делегатов на Парижской конференции потребовать, чтобы, кроме территорий, предусмотренных Лондонским договором, Италия получила бы также Фиуме. Вильсон, не подписавший Лондонский договор, выступил против как передачи Италии всей Истрии и Далмации, так и против передачи ей Фиуме. Возникшее в результате острое столкновение обусловило неспособность держав в конечном счете решить вопрос о восточной границе Италии. Сен-Жерменский договор, передававший Италии Триест и Истрию, но не Далмацию, отложил решение вопроса о границе до прямых переговоров между двумя заинтересованными сторонами.

 Эти переговоры  состоялись год спустя, при совсем  иных обстоятельствах, и по Рапалльскому договору 12 ноября 1920 г. устанавливалось, что Италия получает всю Истрию, до Монте Невозо, а также город Зара в Далмации; город Фиуме превращается в свободный порт под эгидой Лиги Наций. Это было временное решение, с учетом диспропорции в соотношении сил и напористости, с какой итальянские националисты поставили вопрос о Фиуме, где группа волонтеров во главе с поэтом Габриэле Д’Аннунцио, захватившая его в сентябре 1919 г., установила автономное «управление» в качестве предпосылки для дальнейшей аннексии его Италией, и откуда их требовалось выдворять силой, когда итальянское правительство захотело выполнить условия Рапалльского договора. Однако неустойчивость урегулирования с Фиуме делала ситуацию нестабильной. В Югославии были гораздо более серьезные внутренние проблемы и она не могла позволить себе иметь открытую рану на границе с Италией. Вопрос решился окончательно (на тот момент) с заключением Римского договора 24 января 1924 г., в соответствии с которым «свободное государство» Фиуме было разделено между Италией, получившей Фиуме, и Югославией, получившей бухту Сусак. В будущем конвенция должна была соответственно урегулировать экономические вопросы.

 Так же, как и в отношении германской  проблемы, победители выработали  ряд противоречивых решений, не  способных удовлетворить основные  заинтересованные в данном случае  стороны, возможно, за исключением  Польши и Чехословакии. На Балканском  полуострове победители заменили  довоенный порядок системой отношений, которая непомерно преувеличивала  роль Югославии и Румынии, не  способных к самостоятельной  консолидации и кроме того  принесенные в жертву этому  новому устройству государства  были преисполнены обидами.

 Разумеется, такое урегулирование разрушало  военный союз, поскольку им была  очень недовольна Италия, одна  из двух держав, которая могла  бы вместе с Францией способствовать  большей стабильности нового  устройства на Балканах. Но именно  вследствие разногласий по поводу  Адриатики и той враждебности  или безразличия, с какими рассматривались  претензии Италии во время  Парижской конференции, она оказалась  в лагере недовольных и потенциальных  ревизионистов. Более того, ее подтолкнули  к тому, чтобы она проводила  на Балканах собственную политику, не учитывая французские интересы  и часто, напротив, вступая с ними  в противоречие. Компромисс 1920 г., который  не признавал за ней все  то, что гарантировал Лондонский  договор, способствовал нарастанию  волны национализма, приведшей к  власти фашизм. Муссолини впоследствии  превратил ревизионизм в одно  из знамен своей внешней политики. Так вырисовался еще один элемент  нестабильности в регионе, который  нуждался как раз в противоположном для достижения подлинного мира. Напротив, неудовлетворенность и разногласия, посеянные авторами договоров 1919-1920 гг., привели лишь к созданию ситуации постоянного потенциального конфликта.