Архитектура в утопиях и антиутопиях

Можно спросить, не слишком  ли узка социальная реформа, основанная исключительно на интересах искусства. Устранить употребление машин, крупную индустрию, затем отменить систему свободной конкуренции старых экономистов, - действительно ли это единственное средство устранения нищеты?

По-видимому, Моррис, в "Вестях Ниоткуда", - останавливается именно на таком способе. Мы имеем по этому поводу веское свидетельство Уолтера Крэйна в биографической заметке, посвященной им памяти друга. Крэйн передает, что "Вести Ниоткуда" были написаны с целью служить противоположением и даже почти противоядием другому утопическому роману - "Оглядываясь назад, или 2000 год" американца Беллами. "Оглядываясь назад" - воображаемое осуществление своего рода государственного социализма во вкусе Луи Блана. Все виды индустрии и обмена организованы в виде общественных учреждений. Развитие машинизма доведено до высочайшей степени: все производится электричеством и паром. Жители скучены в городах гигантских размеров.

Напротив, "Вести Ниоткуда" рассыпают людей по селениям, устраняют  машины, разрушают промышленную и  политическую централизацию и предоставляют  автономию каждой группе.

Конструктивизм  как архитектура утопии.

Здания, фасады которых не прятались  за декором, как это было прежде, а, наоборот, обнажали свою конструктивную основу (откуда и название стиля), отвечали духу советских 20-х с их прямотой и энергией. В этих зданиях новым было все. Во-первых, форма: дома собирались из разных объемов, фасады опоясывали ленточные и «лежачие» окна, в отделке использовалось стекло. Во-вторых, идеология: конструктивистские рабочие клубы, фабрики-кухни, дома-коммуны предназначались для новой и лучшей жизни. Лидерами стиля были братья Веснины, Константин Мельников, Илья Голосов, Моисей Гинзбург; даже «классик» Алексей Щусев отметился парой конструктивистских построек.

В мире советский конструктивизм сразу  вызвал всеобщее восхищение и признание, однако в СССР в 30-е годы он был объявлен «формалистическим и буржуазным явлением», и здания этого стиля стали срочно «улучшать». Так, конструктивистскую коробку гостиницы «Москва» облепили классическими деталями: лепниной и карнизами. Реабилитировали конструктивизм только в 80-е, когда несколько зданий конца 20-х годов получили статус памятников архитектуры и были поставлены на государственную охрану. А в 90-е пришла новая мода: известные московские архитекторы в своих постройках принялись щедро цитировать знаменитый советский стиль. Но, несмотря на признание, большинство конструктивистских зданий так и не дождались внимания инвесторов: многие из них никогда не реставрировались. В результате главные шедевры конструктивизма, вошедшие во все учебники мировой архитектуры, – жилой «дом-корабль» на Новинском бульваре и Дом культуры имени Русакова на Стромынке — фактически разваливаются.

В 20-е годы среди архитекторов-конструктивистов были популярны теории «обобществления  быта» — предполагалось, что все свободное время жильцы будут проводить вместе, а квартирам отводилась роль «спальной ячейки». Каждый из архитекторов по-своему представлял, как должен выглядеть такой коллективный дом. Например, в конце 30-х на улице Орджоникидзе был построен восьмиэтажный дом-коммуна с тысячью комнат-кабин - в каждой из них было место лишь для двух кроватей и двух табуреток. По мысли архитектора Ивана Николаева по ночам в комнаты должен был подаваться озонированный воздух, а днем вход в них был запрещен. Даже для того радикального времени это было утопией, и дом приспособили под общежитие. Сегодня в несостоявшемся доме-коммуне, доведенном до аварийного состояния, живут студенты.

Совсем по-другому обобществленный  быт видел Борис Иофан: в построенном  им в 1928 - 1931 годах «доме на набережной», предназначенном для сотрудников Совнаркома, он создал «развитую инфраструктуру» — магазин, клуб, библиотеку, кинотеатр. При этом традиционные квартиры не просто остались, но и стали вполне буржуазными – многокомнатными, с просторными кухнями и холлами. Идея «элитного дома с насыщенной инфраструктурой» оказалась весьма удачной – здание популярно и по сей день, и цены на квартиры в нем растут.

Компромиссный вариант с «полуобобществленным»  бытом попытался реализовать  архитектор Моисей Гинзбург, построив для сотрудников Наркомфина в 1928 - 1930 годах дом-корабль — «опытный дом переходного периода» на Новинском бульваре. В длинном жилом корпусе, похожем на корабль, он разместил квартиры, которые благодаря рациональному решению кажутся светлыми и просторными. На крыше находился солярий, а первый этаж был застроен колоннами, чтобы дом не «перегораживал» собой сквер. В кубическом «коммунальном» корпусе для счастливых наркомфиновцев с семьями были библиотека, чтобы читать книги, спорткомплекс, чтобы развиваться физически, а также столовая для совместного питания. Правда, работала в ней только кухня, где жильцы могли взять еду домой, да и ее вскоре закрыли из-за нерентабельности. Позднее коммунальный корпус приспособили под типографию, а затем под конструкторское бюро. Вид здания, как это часто бывало с конструктивистскими постройками, был изменен.

Сегодня здание выглядит как декорация  к фильму о техногенной катастрофе: оно буквально разваливается  на части, поскольку за 70 лет ни разу не ремонтировалось. Конструктивизм дома Гинзбурга теперь доведен до предела: стало видно не только, как он построен, но и из чего: в стенах появились трещины, а от фасадов отваливаются целые куски.

Как показало время, Гинзбург просчитался  лишь в одном – инфраструктуру дома, которую он называл «коммунальным» корпусом, надо было создавать не за счет уменьшения квартир, а в добавление к ним. Именно по этому пути идут сейчас дорогие «клубные» дома с собственными фитнес-центрами и ресторанами. Так что если реставрировать здание, потребуется полная внутренняя перепланировка: в квартирах нет полноценных ванн, во многих вместо кухни – «кухонная ниша» размером 1,4 кв. м. Отдельные квартиры можно оставить и в первозданном виде - как напоминание об утопическом эксперименте. Есть идея создать в доме-корабле научно-культурный центр изучения авангарда или гостиницу-коммуну. Но кто за это возьмется, пока неясно.

Здания–трансформеры, или  мультиплексы 20-х

Еще одна утопия того времени –  это рабочие клубы. Построенные  в конце 20-х по заказу профсоюзов крупных московских предприятий, они должны были стать центрами досуга рабочих. Пять из них построил Константин Мельников: клуб химиков «Каучук», коммунальщиков им. Русакова, кожевенников «Буревестник», химиков им. Фрунзе и клуб фабрики «Свобода». Чуть позже появились еще два заметных здания – ДК коммунальщиков им. Зуева по проекту Ильи Голосова и ДК Пролетарского района Москвы (ныне ДК ЗИЛ) по проекту братьев Весниных.

Эти клубы были самыми передовыми инженерными сооружениями своего времени. Например, одной из главных идей Мельникова были двигающиеся стены: с их помощью зрительный зал увеличивался, как бы поглощая смежные помещения, которые могли существовать и автономно. Сначала «живые стены» долго не могли сконструировать, когда же наконец это было сделано, оказалось, что пазы, куда должны были вставлять «стены-щиты», заложены кирпичом. Другие же мельниковские идеи обогнали время. Так, после первой же зимы пришлось заложить стеклянные окна-стены в зрительном зале ДК Русакова: деревянные рамы не держали тепло, и в зале было невозможно находиться. Вместе с оригинальной архитектурой исчезала и первоначальная идея клуба – из «места всеобщей радости» он трансформировался в официозный ДК.

Заключение.

Ради красного словца можно  было бы заметить, что архитектурные утопии последних двух веков объединяет то, что ни одна из них не была воплощена в жизнь в полной мере. Зачастую бумага - единственный материал, на котором фантазия архитекторов могла реализовать себя в неограниченном реальностью формате. Но, с другой стороны, почти все основные идеи архитекторов-утопистов рано или поздно "становились жизнью".


Список литературы:

1. А. Буцко «Ангажированная архитектура: судьба городов-утопий», статья от 02.11.2012 в журнале «Deutche welle»
2. Хан-Магомедов С.О. - «Архитектура советского авангарда. Кн. 1 (из 2х). Проблемы формообразования. Мастера и течения», М-1996
3. Уильям Моррис - «Вести ниоткуда», М-1962
4. William Morris - «Hopes and fears for art», 1882