Античная философия

Одним из мотивов поэзии Ксенофана  является критика народных представлений  о богах. Боги, настойчиво объяснял он, - не что иное, как создания человека Высмеивая рассказы о них (или, как  говорится в его стихах, вымыслы прошлых времен), колофонский аэд указывал на аморальность и несправедливость богов в изображении Гомера и Гесиода. Но еще более существенно то, что эти боги ничем не отличаются от людей. Боги эфиопов, говорил Ксенофан, черны и курчавы, а боги фракийцев - голубоглазы, и волосы у них рыжего цвета. Если бы, продолжал он, быки, лошади и львы могли рисовать, то их бога оказав лись бы похожи на них. Подлинный бог, по мнению Ксенофана единичен, ин не имеет ничего общего с людьми. Кроме того, он неподвижен, ибо к чему движение тому, кто являет собой абсолютное совершенство? А так как самой совершенной фигурой древние греки считали шар, то и бог Ксенофана шарообразен. И наконец, этот необычный, с точки зрения обыденного сознания, бог представляет собой не тело, а мысль.

О каком бы направлении ранней греческой  философии ни заходила речь, всякий раз мы обнаруживаем не просто сведения о философах, но сообщения о философских  школах. При этом в некоторых случаях, например, при характеристике пифагорейцев, не может быть сомнения в том, что это были не научные сообщества, подобные объединениям философов Нового времени, а религиозные общины, с своим уставом, обрядами, техникой самоконтроля. Примитивной с их точки зрения, народной религии они противопоставляли религию элитарную, явившуюся результатом изощренных интеллектуальных поисков. Именно поэтому исследователи так часто обращали внимание на черты сходства пифагорейцев с религиозно-философскими школами Индии, где такие объединения представляли собой основную единицу измерения историко-философского процесса и чаще всего невозможно определить вклад отдельного мыслителя в формирование системы взглядов школы, ибо всякий философ стремился не к личному самовыражению, но к точному следованию традиции.

Однако и в тех случаях, когда у нас нет таких материалов, как свидетельства о Пифагорейском союзе, есть немало оснований для обнаружения подобного сходства. Речь идет о своеобразном соотношении ролей греческих философов в рамках почти каждой из известных нам традиций. И у элейцев, и у атомистов есть легендарный основоположник, о котором не известно практически ничего достоверно - причем легендарны не только сообщения о его жизни, но и характеристики его учения. Несомненно, сходной была роль Гераклита. Иногда на таком основоположнике процесс развития школы заканчивается (Эмпедокл) или оказывается по каким-то причинам не слишком длительным (Анаксагор). Но в некоторых случаях на смену основоположникам приходили мыслители иного типа, развивавшие, систематизировавшие идеи учителей в дискуссиях с представителями других направлений. Ведь они стремились сделать эти идеи более известными, более влиятельными. А для этого требовалось проповедовать их не своим собратьям по секте-школе, а чужим людям, придерживавшимся зачастую противоположных взглядов. И тут было необходимо играть по совершенно определенным правилам: не апеллировать к авторитету основоположника - какое бы имя он ни носил - Пифагор или Ксенофан - а доказывать истинность его учения.

                            Проблематика и содержание учений

От греческой мифологии  первые философы Эллады унаследовали проблему архэ - первоначала. Вернее сказать, унаследованы были определенные представления  о первоначале, которые в новом, философском контексте превратились в проблему, так как сделались предметом дискуссии. Уже в рамках Милетской школы архэ мыслилось как единое, из которого возникает многое - многообразие вещей. Это возникновение рассматривалось как драматический процесс - так, апейрон одновременно выступает в качестве источника всякого отдельного, индивидуального существования и угрозы ему: он порождает вещи и мстит им за их обособление от себя, т.е. собственно, за возникновение. И центральной темой дискуссии становится именно вопрос о том, как изначальная стихия соотносится , с порожденными ею явлениями, как мера соотносится с безмерным. В величественной и вместе с тем парадоксальной форме эту проблему рассматривает Гераклит. В его учении роль, которая у милетцев принадлежит воде, апейрону и воздуху, играет огонь - стихия, вызывавшая пристальный интерес во всех древних культурах - сила созидательная и разрушительная, дающая жизнь и отнимающая ее. Огонь живет в очаге, согревающем человеческое жилище, и он же - в форме погребального костра - обозначает финал человеческого существования. Поэтому эфесский философ, усматривавший в огне высший закон, управляющий миром, или логос, не мог не прийти к неожиданным выводам. Подобно тому, как пламя согревает дом и сжигает его, человек, рождаясь т е обретая жизнь, в то же время делает первый шаг навстречу смерти. Противоположности совпадают. Путь вверх, по словам Гераклита, есть вместе с тем и путь вниз.

Следствием такого отождествления противоположностей становится представление  Гераклита об абсолютной изменчивости и текучести бытия, знаменитое PANTA REI - все течет. Назвав любое свойство любого явления, можно тут же поменять эту характеристику на противоположную: например, об одном и том же человеке можно сказать, что он молод и стар одновременно, весь вопрос в том, по сравнению с кем. Всякое определение относительно. Становясь старше, юноша рождается в качестве взрослого человека, но умирает в качестве юноши Гибель одного явления есть рождение другого. Эта всеобщая изменчивость стремительна и необратима. Известен афоризм Гераклита о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. (Примечательно, что последователь Гераклита Кратил еще более усилил этот тезис, сказав, что это невозможно сделать и один раз: пока мы входим, вода уже утекла, река уже перестала быть тем, чем она была

Такие рассуждения Гераклита  часто оценивались в позднейшей литературе как диалектические, т.е. отражающие фундаментальную противоречивость бытия Однако признать их диалектичность можно с одной, по крайней мере, существенной оговоркой. Главным принципом учения мудреца из Эфеса было представление о тождестве бытия и небытия - ведь бытие вещи в одном качестве одновременно означает ее небытие в другом. А коль скоро это так, определенное суждение о чем бы то ни было оказывается невозможным.

Примечательно и даже символично, что альтернатива учению Гераклита возникла на противоположной  окраине эллинского мира - в Италии. Это противоположное по своему характеру  мировоззрение было свойственно  уже пифагорейцам.

В сознании эллинов имя Пифагора ассоциировалось не только с чудесами и аскетическими подвигами. Не менее громкой была его слава как математика. Достаточно вспомнить хотя бы приписываемое ему доказательство знаменитой теоремы Пифагора. С образом Пифагора вообще тесно связана идея меры и порядка: некоторые античные авторы даже приписывали ему введение мер и весов.

Интересно, что представление  о царящем во Вселенной порядке  имело в пифагорейском учении совершенно буквальный характер. Структуру  мироздания пифагорейцы связывали с существованием такого явления, как число. Именно числа выражают точные, не зависящие ни от какого произвола соотношения причин. Число владеет вещами - учили они. Изучить, понять то или иное пение - значит измерить его. Это правило последователи Пифагора распространяли не только на природные явления, но и на область морали, на нормы человеческого поведения. Справедливость в пифагореизме определялась как число, помноженное само на себя. Филолай, один из самых выдающихся мыслителей, принадлежавших к пифагорейскому ордену, вообще высказал мысль, что предметом познания может быть лишь то, что доступно количественному измерению. Космос - надлунный мир - есть мир порядка и чисел. Относительно него возможна мудрость. Каждая вещь в нем имеет свой предел. Беспредельное, т.е. то, что, по мнению ионийских мудрецов, составляет сущность мироздания, в действительности характеризует только Уран - подлунный мир. Здесь все текуче и изменчиво, а потому невозможно и познание. В таком мире возможна только добродетель.

В пифагорейских представлениях о числе и мере едва ли допустимо отделять философские разъяснения сущности мироздания от религиозных предписаний. Мистика чисел одновременно выражала и воззрения италийских аскетов на устройство Вселенной, и их учение о том, как, повинуясь высшему закону, должен вести себя подлинно добродетельный человек. Превращение этих критериев благого образа жизни в настоящую философию произошло не без их влияния, но уже не в рамках пифагорейской общины, а именно - в творчестве философов-элпод-лежащийейцев. Такая трансформация была связана с именем Парменида.

Парменида принято считать  современником Гераклита. Что же касается его учения, то оно не оставляет  сомнений в том, что глава элейской школы был самым решительным  противником эфесского философа. Единственным сохранившимся текстом, принадлежащим Пармениду, является фрагмент его поэмы О природе. В ней идет речь о посещении Парменидом богини справедливости Дике, которая и раскрывает ему тайну устройства мира.

Сегодня сами эти проблемы могут показаться надуманными. Однако не забудем, что речь идет о становлении философского мышления, о формировании его основ. Поэтому постараемся представить себе, какая реальность скрывается за туманными и загадочными рассуждениями Парменида. Можно ли действительно признать, что небытие существует? Едва ли такое мнение следует признать осмысленным суждением. Если мы согласимся с тем, что небытие реально значит, мы полагаем, что оно существует, а следовательно, обладает бытием. Но тогда почему оно называется небытием? Думать о чем-либо - это и значит приписывать данному явлению бытие. Вторая ошибка, о которой говорит Парменид - черта мировоззрения двухголовых - т.е. сторонников Гераклита. Отождествлять бытие и небытие нельзя, ибо в этом случае очевидно противоречие: об одном и том же явлении высказываются два противоположных суждения, каждое из которых претендует на истинность. Но истина, как уже постулировал Парменид, одна. Следовательно, такое отождествление ложно.

Примечателен сам характер рассуждений Парменида. В отличие от всех предшествующих ему философов, он не просто прибегает к сравнениям и образам, а доказывает то, что представляется ему истиной. И, идя по пути доказательства логической аргументации, он приходит к нетривиальным и неожиданным, хотя и безусловно спорным, выводам. Если небытия нет, и существует единственно бытие (не случайно и то, что основной термин, применяемый философом для обозначения бытия, это единое), то это бытие должно быть неделимо и неподвижно. В самом деле, признав, что бытие делится на части, нельзя не сделать вывода о существовании границ, промежутков между этими частями. И они, естественно, должны быть заполнены чем-то таким, что бытием не является, т.е. небытием. Но небытия нет. А значит, недопустимо и представление о делимости бытия.

То же самое относится  и к движению. Последнее возможно в какой-то среде, иными словами, опять-таки в каком-то пространстве, не заполненном бытием. Снова человеческий разум подходит к порогу, за которым его подстерегает запретная мысль о небытии.

Что же лежит в основе отстаиваемого Парменидом тезиса об этом странном бытии - неподвижном, неделимом  и доступном, к тому же, только разуму? Ответить на это этот вопрос нетрудно, если вспомнить, что элейский философ был приверженцем школы, основанной Ксенофаном. Единое Парменида - не что иное как бог, о котором говорил аэд, единственно реальный, в отличие от многочисленных персонажей олимпийского пантеона. Но в его сочинении представление об этом божестве оказалось существенным образом переосмыслено Логика доказательства привела Парменида к новым и в высшей степени важным идеям - прежде всего к идее тождества бытия и мышления. Знание истины есть результат мышления, и этот результат следует признать, с ним необходимо считаться, даже если разум приходит к выводу, находящемуся в резком противоречии с той картиной мира, которую рисуют нам наши чувства.

Разрыв умопостигаемой реальности и очевидного стал основной темой творчества ученика Парменида - Зенона Элейского. Зенон не создал своего оригинального учения, но ему принадлежит изобретение остроумного способа доказательства доктрины Ксенофана - Парменида. Речь идет о так называемых апологиях Зенона, или примерах затруднений, возникающих на пути мышления, если оно признает существование небытия и следствия такого признания - движение и делимость бытия. Зенон доказывал то, что явно противоречило очевидности - он говорил, что летящая стрела на самом деле не летит, ибо в каждый момент полета находится в определенной точке, и зафиксировать момент движения не удается. Он утверждал, что быстроногий Ахилл не сможет догнать медлительную черепаху, так как каждому его шагу соответствует шаг черепахи. За этими парадоксальными рассуждениями, несоответствие которых данным человеческих ощущений не подлежит никакому сомнению, обнаруживается все то же представление о несовместимости пути истины и пути мнения, с констатации которого начинает свое философское построение Парменид.

Интересный и не вполне подлежащий логическому объяснению факт состоит, однако, в том, что сам Парменид (вернее, богиня Дике), рассказав о пути истины, переходит к характеристике пути мнения. Рассказ Дике заканчивается словами: На этом месте я кончаю достоверное учение о размышлении об истине... Узнай затем мнения смертных, слушая обманчивый строй моих стихов. За этими словами следует рассказ об эфире, луне, огне, земле и т.д., а также об Афродите и Эросе - вполне традиционных греческих божествах. Исследователи по-разному объясняли присутствие в поэме изложения этих идей, столь чуждых, казалось бы, учению Парменида. Возможно, однако, что такая двойственность учения Парменида связана с элитарным характером самого философского умозрения, всю трудность соединения которого с опытом повседневной жизни и человеческой практикой не мог не сознавать элейский мыслитель. Выводы философа едва ли может выдержать обыденное сознание. Но они и не предназначены для него. Удел обыденного сознания - довольствоваться мифом и здравым смыслом.

Последующая греческая  философия являет нам различные формы компромисса между Гераклитом и элеатами. Темное и противоречивое учение о тождестве бытия и небытия находило все меньше последователей. Но и принять безоговорочно концепцию элатов мешало ее слишком явное несоответствие опыту. И потому те, кто пришел им на смену, стремились, по существу, к решению одной центральной проблемы - в каком смысле можно, не впадая в противоречие, допустить существование небытия?

Первой среди таких  компромиссных концепций стал атомизм. Демокриту принадлежит тезис, на первый взгляд, очень далекий от проблемы бытия и небытия, но точно выражающий принцип отношения великого атомиста к задачам философии: Мудрец - мера всех вещей. Философия Демокрита - это система воззрений мудреца, единственной целью которого является созерцание мира, но ни в коем случае не активное действие. Поэтому и картина мира мудреца радикально отличается от той, которую создают обычные люди.