Язык драмы Грибоедова «Горе от ума»

КНУ им. Тараса Шевченка 
Институт филологии 
Кафедра русского языка 

 
 
 
 
 
Реферата 
 

 

 

Язык драмы Грибоедова «Горе от ума»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Работу выполнила студентка 
3 курса специальности русский 
язык и литература и иностранный язык 
Гурская Анна 
 
Научный руководитель: 
Кулинич Ирина Андреевна 
 
 
   
 
 
 
 
 
 

План: 
1. Введение                                                                                                      с. 3 
2. «Горе от ума» как образец русской художественной речи                    с. 5 
3. Речь действующих лиц «Горя от ума»                                                     с. 9 
4. Литература                                                                                                  с. 14

 

ВВЕДЕНИЕ

Комедия “Горе от ума” появилась  накануне восстания декабристов. Она  отразила общественную жизнь страны и те изменения, которые произошли  в России после Отечественной  войны 1812 года.

Пьеса имела огромный успех, была восторженно встречена всеми  передовыми людьми России. По словам Пушкина, комедия “произвела неописанное  действие и вдруг поставила Грибоедова наряду с нашими первыми поэтами”. Споры вокруг главного произведения Грибоедова начались сразу же после создания комедии и с неменьшим ожесточением продолжаются по сию пору. Это само по себе подчеркивает, насколько перспективно писатель затронул самые чувствительные нервные волокна русского самосознания. Нетрудно распознать в современных трактовках намерения авторов зачислить Грибоедове в союзники адептов модных идеологических доктрин. Впрочем, зачастую они оказываются далеко не новыми, такие попытки будут продолжаться и впредь. Достаточно в этом отношении вспомнить прямые стилизации “под Грибоедова” разных лет – стихотворные комедии: “Недовольные” М. Н. Загоскина (1835), “Возврат Чацкого в Москву” Е. П. Ростопчиной (1865), “Горе от ума” В. Куницкого (1883), “Горе от глупости” В. Буренина (1905).

Первый свод Грибоедовианы был опубликован в приложении к Полному собранию сочинений под редакцией И. А. Шляпкина (СПб., 1889. Т.1), дополнен и продолжен до 1902 г. Н. К. Пиксановым в его “Материалах для библиографии А. С. Грибоедова и литературы о нем”. См. также раздел о Грибоедове в кн. “История русской литературы ХIХ века. Библиографический указатель. Под ред. К. Д. Муратовой” (М.; Л., 1962. С. 259–267). Продолжение библиографического обзора, доведенного до последних лет. имеется в электронной версии в Отделе источниковедения Пушкинского Дома. Рукописный свод литературы о Грибоедове, составленный П. С. Красновым (здесь учтены, в частности, и газетные материалы), хранится в библиотеках Пушкинского Дома и Музея-усадьбы “Хмелита”. Сводка грузинских материалов и публикаций содержится в брошюре “А. С. Грибоедов и Грузия. Сост. К. С. Тугуши” (Тбилиси, 1967). См. также указатели литературы (особенно иностранной) в названных выше монографиях Ж. Бонамура, В. Кошны, Л. Келли, а также в кн.: HobsonM. Aleksandr Griboedov’s “Woe from Wit” (New York, 2005); LembckeH. Griboedov in Deutschland. Greifswald, 2003.

“Век нынешний и век  минувший…” Комедия А. С. Грибоедова “Горе от ума” в русской критике и литературоведении (СПб., 2002); “Зарубежная литература и Грибоедов. Лицо и гений. Из наследия русской эмиграции” (М., 2001).

“Горе от ума” — комедия  социально-политическая. В ней поставлены злободневные вопросы того времени: о крепостном праве, о государственной  службе, о просвещении, воспитании, рабском подражании и презрении  ко всему национальному, народному.

В основе конфликта лежит  столкновение между веком нынешним и минувшим. Представителем “века  нынешнего” является Чацкий, а “века  минувшего” — фамусовское общество.

Чацкий — выразитель идей декабристов. Он выступает против устоев фамусовского общества, против крепостного права, “Несторов негодяев знатных”, “зловещих старух”.

Чацкий обличает тех, кто  без зазрения совести меняет своих  верных слуг (и “честь и жизнь  его не раз спасали”) на “борзые  три собаки”. Он обрушивает свой гнев на того “любителя” искусства, который  “на крепостной балет согнал на многих фурах от матерей, отцов отторженных детей”, а затем распродал их поодиночке.

Чацкий обличает “век минувший”, “век покорности и страха”, тех, кто  является идеалами фамусовского общества, — Максима Петровича (который “не только на серебре, на золоте едал; сто человек к услугам; весь в орденах езжал-то вечно цугом”), Кузьму Петровича (“с ключом, и сыну ключ умел доставить; богат, и на богатой был женат”). Представители фамусовского общества видят в службе источник наживы. 
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

"ГОРЕ ОТ УМА" КАК  ОБРАЗЕЦ РУССКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ  РЕЧИ 

 

"Горе от ума" есть  общепризнанный высокий образец  русской художественной речи, одно  из наиболее замечательных достижений  русского языкового мастерства.

Язык "Горя от ума"–  язык произведения драматического, и  притом стихотворного. Драматический  язык в своем построении подчинен общим законам драматического искусства, которое есть, прежде всего, искусство, воплощаемое в формах сценического действия. Подобно тому, как драматическое  произведение вообще обладает своим  истинным бытием только в его сценическом  воплощении, так и язык драмы есть язык, в его подлинной сущности и полноте постигаемый нами только тогда, когда он формирует сценическое  действие, вместе с ним развертываясь  во времени. 

Язык – художественная характеристика главных героев 

Необходимо отметить протяженность  отдельных реплик, и даже отдельных  систем реплик, мотивирована в "Горе от ума" характером персонажей, а  также и ходом самого действия. Не удивительно, что самые длительные реплики принадлежат в комедии  Чацкому и что персонаж, реплики  которого ни разу не превышают двух слогов, это Тугоуховский. С последним соперничает лишь лакей Чацкого, единственная реплика которого заключается в обрываемом на втором слоге слове “Каре..” (то есть, очевидно: “Карета Чацкого”).

Уже в самом начале комедии  Грибоедов противопоставляет Чацкого  и Молчалина. Молчалин родился в  Твери, небогат, не имеет связей, начинает карьеру с нуля. Фамусов про  него говорит» «Безродного пригрел  и ввёл в моё семейство, дал  чин асессора и взял в секретари». Но благодаря способности выслуживаться, Молчалин был отмечен и благосклонно принят в московском обществе. «Один  Молчалин мне не свой, и то затем, что деловой».

Чацкий и Молчалин –  фамилии очень «говорящие». В  первом варианте комедии фамилия  главного героя была Чадский (от слова  «чад») – развеиваются иллюзии, подвергаются сомнениям многие идеи. Второе объяснение фамилии: Чаадаев – прототип Чадского, даже их судьбы схожи, они оба были объявлены сумасшедшими. Молчалин, конечно, фамилия более говорящая. Он молчалив, не высказывает своего мнения. «В мои лета не должно сметь своё суждение иметь». 

 

Но есть у героев и общее: они оба небогаты, перед каждым стоит задача самореализации, утвердиться  в жизни, то есть они имеют равные шансы на продвижение в жизни. По характеру герои совершенно противоположны. Чацкий – «остёр, умён, красноречив. В друзьях особенно счастлив». Он чувствителен, влюблён в Софью и открыто выражает свои чувства. Молчалин же, наоборот, уступчив, скромен, молчалив, только притворяется, что любит. 

 

Чацкий и Молчалин считают  себя умными людьми. Но у них разное представление об уме. Чацкий видит  цель жизни в самосовершенствовании  и совершенствовании общества. «Служить делу, а не лицам». Цель Молчалина  и всего фамусовского общества – чины, карьера и богатство, а главный путь в достижении цели – угождать всем людям. «И награжденья брать, и весело пожить». Чацкий считает, что оценивать человека надо по делам, а не по должности. «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». Молчалин же стремится угодить всем и получить покровительство. «Ведь надобно ж зависеть от других».

 

 

В тексте «Горя от ума», как  и всякого иного выдающегося  произведения художественной литературы, язык отражен трояко — как живая  речь, как литературная норма и  как произведение искусства. Соответственно этому возникают три круга  лингвистических проблем, исследователь  каждой из которых вправе смотреть на текст «Горя от ума», как на свой материал. Так, в этом тексте давно  уже с полным правом видят один из важнейших источников для истории  живого московского говора, как он сказывался в обиходе московского  барского круга в начале XIX века. С неменьшими основаниями мы смотрим на «Горе от ума» как на замечательный памятник истории русского литературного языка, наравне с баснями Крылова особенно ярко отразивший претворение известных фактов русского просторечия в составной элемент общерусской национальной языковой нормы. Наконец, «Горе от ума» есть также общепризнанный высокий образец русской художественной речи, одно из наиболее замечательных достижений русского языкового мастерства. Именно в последнем отношении изучается язык «Горя от ума» в настоящем опыте. 
 
Исходным пунктом такого изучения должен быть взгляд на язык «Горя от ума» как на язык произведения драматического, и притом стихотворного. Драматический язык в своем построении подчинен общим законам драматического искусства, которое есть прежде всего искусство, воплощаемое в формах сценического действия. Подобно тому как драматическое произведение вообще обладает своим истинным бытием только в его сценическом воплощении, так и язык драмы есть язык, в его подлинной сущности и полноте постигаемый нами только тогда, когда он формирует сценическое действие, вместе с ним развертываясь во времени. Основная единица сценической речи в последнем отношении есть реплика. Актеры на сцене играют, разумеется, и тогда, когда сами не говорят, например когда слушают, как говорят их партнеры. Но общая окраска сценической речи и самый способ ее восприятия существенно зависят от того, какому именно персонажу и в какой последовательности принадлежат произносимые в каждую данную минуту слова, так как одно и то же слово в разных устах звучит по-разному, не говоря уже о том, что самый предмет речи и соответствующие средства выражения у различных персонажей могут не совпадать. Поэтому переход речи от одного персонажа к другому есть смена характера этой речи, сопровождаемая сменой сценических положений и новым поворотом в раскрытии сценического образа. Именно в этом смысле можно говорить о смене реплик как важнейшей пружине в развитии сценического действия. 
Все это требует от исследователя пристального внимания к структуре реплики во всех подробностях ее внешней формы и ее внутреннего назначения. Это в особенности относится к реплике драматического произведения в стихах. Стихотворная речь состоит из так или иначе соизмеримых членений (стих, стопа, слог), и это делает реплики стихотворного драматического текста особенно ощутимыми со стороны их протяжения во времени. Реплики «Горя от ума» представляют в этом отношении очень богатое разнообразие форм. Мы наблюдаем здесь реплики, протяженность которых колеблется в границах от одного слога в стихе, разбитом между двумя или несколькими репликами, или даже цельного стиха в один слог, до обширных тирад, максимальной длительностью в 65 стихов (монолог Чацкого, заканчивающий собой III акт). Принимая пока различные формы неполного стиха за одно и оставляя до времени в стороне все разнообразие форм примененного в «Горе от ума» разностопного ямба, так называемого вольного стиха, в общем итоге находим в комедии пятьдесят шесть типов реплик, различающихся своей протяженностью. Понятно, что это число сильно возрастет, если учитывать бесконечное разнообразие подробностей, с которыми связана структура каждого отдельного стиха внутри реплики. Короткие реплики естественно преобладают. Самые частые — это именно реплики в неполный стих (200 из 685), затем следуют реплики мерой в один стих (134), затем в два (70), три (43) и четыре стиха (31). Чтобы легче было судить о том, как тщательно и умело воспользовался Грибоедов разнообразными средствами русской речи для своего художественного замысла, стоит указать, что среди самых коротких реплик его комедии есть несколько односложных, которые представляют собой с фонетической стороны не что иное, как шумные согласные в слоговой функции, имитирующие различного рода экспрессивные звуки-междометия бытовой речи. Это реплика Фамусова: «Тс!» (I, 56), и дважды повторяющаяся в пределах одного стиха (III, 559) реплика: «Шш!» Первая из этих двух последних реплик приходится при этом на слабую долю стопы, именно: Наталья Дмитриевна. Вот óн! Графиня-внучка. Шш! Все. Шш! Хлестова. Нý, как с безумных глаз... и т. д. На слабую долю стопы приходится также слоговое «сс!» в двух репликах, занимающих стих и более (III, 299 и IV, 308). Встречаем и более удобное для стихотворного применения междометие «гм» (III, 572) с слоговым сонорным согласным, который забавно применен также в примечательных репликах Тугоуховского «о-хм- и-хм! а-хм!» (III, 304, 306, 486, 488). Реплики длительностью больше 15 стихов, за одним-двумя исключениями, встречаются не чаще одного раза каждая на всем протяжении комедии. Это и понятно, так как за известным пределом различия в длительности реплик воспринимаются непосредственным чувством только при их более или менее значительных размерах, а реплики с близкими протяженностями звучат одинаково. Однако все эти естественные свойства комедийного стихотворного языка, а именно обилие наиболее кратких реплик и редкая повторяемость реплик с большой протяженностью, в подлинном произведении искусства проявляются не только механически, одной своей количественной стороной. Им, несомненно, принадлежит здесь также известная художественная функция, и как раз «Горе от ума» содержит много очень интересных примеров такого рода. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

РЕЧЬ ДЕСТВУЮЩИХ ЛИЦ «ГОРЯ  ОТ УМА»  
 
Каждое из главных действующих лиц драмы естественно должно, хотя бы только в отдельных случаях, выказать свой характер в более или мене пространной реплике.

Шестеро главных действующих  лиц "Горя от ума" группируются в  данном отношении так, что получается, может быть, и непредумышленная, но с объективной стороны вполне несомненная симметрия.

Именно, длиннее  и ярче других действующих героев  говорят Чацкий и Фамусов, основные антагонисты всего действия, короче всех из числа шестерых - Молчалин и Скалозуб, лица, которым в центральной интриге драмы или преимущественно (первому), или всецело (второму) страдательная роль, а середину занимают Софья - центральный персонаж, отношением к которому определяется весь ход действия, и ее наперсница Лиза.

Пространные монологи- проповеди Чацкого не только характеризуют его как пылкого оратора - моралиста и сатирика, но, сверх того, естественно проистекают из функции этого персонажа, как выразителя авторской точки зрения[3].

Герой Грибоедова поднимает свой голос и в защиту национальной культуры. Чацкий — горячий патриот. Вернувшись домой, он не находит ничего, кроме торжества пороков, позорного раболепия перед “французиком из Бордо”. “Воскреснем ли когда от чужевластья мод?!” — с горечью восклицает Чацкий.

Подобные же пространные  реплики Фамусова мотивированы не только его театральной маской болтуна  и сплетника, но также и тем, что  он излагает антагонистический автору образ мыслей, чувствований и действий с наибольшей полнотой и тем самым  дает повод и материал для филиппик Чацкого. С этой стороны нельзя не видеть следствия прямого композиционного  задания в том, что центральное  пространство второго акта занято двукратной полемикой Фамусова и Чацкого, причем в первом случае их монологи непосредственно  сменяются один другим, а во втором следуют на очень близком расстоянии. Более случаен, но все же должен быть отмечен и тот факт, что вторые монологи в точности совпадают по протяженности, занимая по 57 стихов.

Грибоедову впервые в русской литературе удалось действительно писать так, как говорят, а не так, как люди должны были бы говорить, по мнению автора.

Каждая реплика персонажей совершенно естественна, вплоть до явных  неправильностей речи: “к парикмахеру”, “опрометью” и т.п. Чацкий – воспитанник  той же “фамусовской” Москвы – знает ее язык. Иногда и не отличишь, где говорит Чацкий, а где Фамусов:

Умеют же себя принарядить

Тафтицой, бархатцем и дымкой,

Словечка в простоте не скажут, все с ужимкой -

это Фамусов.

Что иные, так же, как издревле,

Хлопочут набирать учителей полки,

Числом поболее, ценою подешевле? –

это смеется над московским воспитанием Чацкий. Но его слова  могут звучать и совсем по-другому. Некоторые его монологи – торжественные  речи:Где? Укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях  нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты…

Другие – красивые грустные лирические стихотворения:

В повозке так-то на пути

Необразимою равниной, сидя праздно,

Все что-то видно впереди 

 

Светло, сине, разнообразно…

Уже это множество интонаций, недоступное другим персонажам (исключение отчасти – Софья), говорит о  том, что Чацкий человечнее их…

 

 

C другой стороны, немногословность  речей Молчалина и Скалозуба  также вполне соответствует сценическим  характерам этих персонажей.

Представители фамусовского общества видят в службе источник наживы. Например, полковник Скалозуб не стесняется в выборе путей для продвижения по службе: Довольно счастлив я в товарищах своих, Вакансии как раз открыты, То старших выключат иных, Другие, смотришь, перебиты.

Фамусов говорит, что при  нем “служащие чужие очень  редки; все больше сестрины, свояченицы детки”. У Фамусова даже такой обычай: “подписано — так с плеч долой”.

Именно поэтому Чацкий, который готов служить “делу, а не лицам”, отказывается от службы: “Служить бы рад, прислуживаться тошно”.

Фамусовское общество оценивает людей не по уму, а по богатству, по способности “чины добыть” и “сгибаться вперегиб”. Недаром Лиза говорит:

Как все московские, ваш  батюшка таков: Желал бы зятя он с звездами да с чинами.

Для Фамусова Скалозуб завидный жених, потому что он “и золотой  мешок, и метит в генералы”  и “выгод тьму по службе получил”.

Фамусовщина — это косность, реакция, рутина, болото, которое поглощает все новое, передовое. Представители фа-мусовской Москвы больше всего на свете боятся проявления вольности: “Они тотчас: разбой! пожар!” Главную причину возникновения вольнодумства они видят в учении:

Ученье — вот чума, ученость — вот причина,

Что нынче пуще, чем когда,

Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

Они считают, что “уж коли зло пресечь забрать все книги  бы да сжечь”.

Именно поэтому фамусовское общество называет Чацкого “карбонарием”, вольнодумцем, “опасным человеком”, “вольтерьянцем ”. Он настоящий возмутитель спокойствия в кругу Фамусовых, Скалозубов, Молчалиных[4].

Здесь больше всего боятся молвы (“грех не беда, молва нехороша”).

Молчалинство — вот типичная черта этого прогнившего общества. Молчалин — воплощение угодничества, лицемерия, подлости. Он живет по принципам своего отца, который завещал ему “угождать всем людям без изъятья”.