Ю. Левитанский. Творческий портрет

Мир прошлого  - это мир войны, в котором лирическому субъекту отчетливо видятся и слышатся ее реалии. Образ войны постоянно живет в памяти вечного солдата, голос войны дремлет в душе воина долгие послевоенные годы, но разрастается и начинает звучать громче на волнах растревоженной памяти. Она сначала воскрешает зрительные образы и картины, наполненные яркими красками. Это "меткой пули недолет" (к счастью, недолет), это "лед кровавый в январе". А затем образы мира прошлого становятся звучащими, громкими, как "топот загнанных коней", как "хриплый окрик на бегу".

В художественной структуре стихотворения мир прошлого не случайно взят "в скобки". Его уже не существует, война давно окончилась. Но он есть, он живет в памяти тех, кому довелось пережить эти страшные годы. Мир прошлого уже нельзя вспомнить до малейших деталей, слишком много времени прошло, да и память старческая стала слабее. Но самые яркие картины войны невозможно стереть из памяти. Они там навсегда. 
 
Мир прошлого  - цветной, яркий, в нем осталась юность. Но он статичен. Отсутствие глагольной лексики во второй и четвертой строфах показывает, что мир прошлого как бы замер на месте, он остался навеки таким, каким запечатлелся в памяти юного солдата.

Совсем иной мир настоящего. У лирического субъекта, живущего сегодня, все в прошлом, в мире силы и юности. Слишком волнующими и страшными были для него те давние впечатления войны, слишком много она сумела отнять у него: друзей, сверстников, молодость, здоровье. Память  - это жестокий судия для тех, кто уцелел, для тех, кто сам выбирал, "где голову сложить". Поэтому лирический субъект гонит от себя тяжкие воспоминания, искренне хочет забыть все, что было с ним в те далекие годы.

Но память войны сильна настолько, что ничего не дает забыть, как бы ни хотелось. Отсюда сильные и яркие образы, соединяющие эти два мира, показывающие, что их нельзя разорвать. Бывший солдат "крепко впаян" в "кровавый лед" мира прошлого, он в нем, "как мушка в янтаре". Это и заставляющее дрожать скулы "пламя Вечного огня"  - символ павших и оставшихся навеки девятнадцатилетними. Это вечное пламя соединяется памятью с пламенем "гильзы в блиндаже", того немудреного самодельного светильника, символа войны, который умел делать каждый солдат.

Именно поэтому желание все забыть останавливается на уровне "почти забыл". Почти, но не совсем. В стихотворении появляется один из самых ярких метафорических образов, делающих память о войне сильным, живым существом, поселившимся в душе и терзающем ее даже после войны: ^ Я не участвую в войне  - она участвует во мне.

Антитеза образов "я" и "война" подчеркивается синтаксической конструкцией, но повторение одного и того же глагола "участвую" говорит о неразрывности этих миров. Именно память о прошлом дрожит отблеском Вечного огня на скулах старого солдата, которые, того гляди, сами задрожат от тяжелых воспоминаний, нахлынувших в день, когда люди идут к Вечному огню. Только в дни памяти осознаешь настоящие масштабы войны, того грозного "быть или не быть", когда в скрытой в стихотворной строчке цитате угадывается сила шекспировских страстей и неизбежность нравственного выбора.

Мир прошлого неумолимо стучится в сердце героя. И как бы он ни старался забыть войну, она живет в нем. Поэтому в шестой строфе ("в скобках"), рисующей неумолимый мир прошлого, появляются философские рассуждения о скоротечности жизни, о неотвратимости смерти. Постаревшего рядового, который избежал участи "неопознанного солдата", уже "не исключить ни "из этих лет, ни "из той войны". Все стало одинаково прошлым. Поэтому в надвинувшейся зиме-старости еще острее болят старые раны войны, от которых "не излечить" ни тело, ни душу. Кто-то давно погиб и остался навечно в снегах войны, а сегодня черед того, кому судьба отпустила долгие послевоенные годы, истерзавшие душу неисчезающей памятью. Поэтому-то и не разлучить старого солдата ни "с той зимой", ни "с той землей". Всему свое время, всякий жизненный поворот должен восприниматься как неизбежность. Совсем немного времени осталось у бывшего рядового до тех снегов, где нам уже его "следов не различить".

Диалектика единства и оппозиции двух миров - мира настоящего и мира воспоминаний  - отчетливо проявляется на всех уровнях поэтической структуры текста.

Мир реальный тих и бесцветен, тогда как мир прошлого насыщен громкими звуками и яркими красками. В мире прошлого осталась молодость, силы, безвременно погибшие друзья. В мире настоящего только неумолимый набат памяти. Мир войны возникает в памяти яркими фрагментами, вспышками. На это указывает ряд коротких предложений, в которых совсем нет глаголов, а есть метафорические образы, роднящие постаревшего солдата с миром воспоминаний. Он один из многих похожих новобранцев, которые отличались не внешне, а только именами. Недолет пули спас его от гибели, от участи большинства, но он такой же, как те убитые, юные, сильные. Поэтому в кровавом льду войны есть и его кровь. Поэтому и "топот коней", и "хриплый окрик", и "бой на дальнем рубеже"  - это тоже он.

А мир настоящего наполнен глаголами, он вроде бы внешне живой, но поразительно однообразен, в нем нет ничего примечательного. Да и глаголы, рисующие динамику мира настоящего одни и те же: "был", "забыл", "не помню", "не могу вспомнить", "хочу забыть". Мир настоящего, как и мир прошлого, не целостный, разорванный, фрагментарный. Это мир утрат, боли и тяжелых воспоминаний. Да и жизнь далеко не юного человека, испытавшего войну,  - своеобразный "кинематограф", "черно-белое кино".

Интересен анализ основных образов мира прошлого и мира настоящего. Мир прошлого наполнен яркими и энергичными образами, но все они выражены только именами существительными с красочными определениями. "Меткая пуля", "кровавый лед", "топот загнанных коней", "хриплый окрик", "миг непрожитого дня", "бой на дальнем рубеже" - при почти полном отсутствии глаголов, это говорит о фрагментарности и статичности мира, который живет лишь яркими вспышками памяти. Лексика войны жесткая, грубая, что еще более подчеркивается звукописными образами: "лед кРовавый в янваРе", "хРиплый окРик". А в кульминационном образе  - образе Вечного огня  - нет уже грубого "Р", появляется плавность и мягкость согласного "Л": "пЛамя гиЛьзы в бЛинаже", "отбЛеск...на скуЛах". Это, может быть, говорит о том, что все преходяще: и война, и даже человеческая жизнь,  - но память, именно память должна быть Вечной, именно она дает душе возможность не ожесточиться, а примириться с происходящим.

Особую смысловую роль несет на себе поэтический синтаксис стихотворения. Мир войны как бы вторичен по отношению к миру настоящего. Поэтому он  - в скобках. Но оба мира дисгармоничны, разорваны, фрагментарны, на что указывает ряд коротких предложений, между которыми точки. Может быть, потому так неуютно лирическому субъекту в мире настоящего, что он неразрывно связан с миром прошлого? 
 
Центральный образ мира прошлого  - юный солдат, "Я". Это подчеркивается анафорой второй и четвертой строф, рисующих мир войны, и дополнительным ударением, спондеем, попадающим на первое слово каждого стиха, начинающегося с местоимения "Я". В первой и третьей строфах, где выражен мир настоящего, местоимение "Я" употребляется только с глаголами в прошедшем времени. А там, где глаголы стоят в настоящем времени, предложения становятся определенно-личными. В них нет подлежащего. Может быть, это тоже символично.

Понять философское наполнение шестой строфы помогает и градация рифмующихся глаголов  - "не исключить", "не излечить", "не разлучить", "не различить". Лирический субъект с войной навсегда. Она преследует его до самой смерти, и его последние дни в снегах зимы-старости напоминают ему снега и кровавый лед войны.

Поэтому рефреном звучит все одна и та же строчка: "Что с того, что я там был", оканчивающаяся восклицательной интонацией в финальном стихе. Она о том, что нельзя забыть прошлое, нельзя убежать от него. Можно только помнить его и понимать, что настоящее невозможно от него отделить.