Биография Александра Сергеевича Пушкина

Молодой словесностью Пушкин осознается как  признанный лидер. Итогом этих лет стала  поэма "Руслан и Людмила" (отдельным  изданием опубликована в начале августа 1820), явившаяся исполнением поэтического заказа эпохи, над которым тщетно бились Жуковский и Батюшков. В  поэме непринужденно сочетаются историческая героика, элегическая  меланхолия, фривольность, национальный колорит, фантазия и юмор; "мелочь" карамзинистов обретает масштабы эпоса, а "протеический" дар позволяет  вести рассказ с немыслимой стилистической свободой. Жуковский сразу по прочтении  поэмы признает в Пушкине "победителя-ученика", а прозвучавшие позднее упреки не отменяют огромного успеха.

Окончание работы над "Русланом и Людмилой" совпало с резким недовольством  императора поведением и возмутительными  стихами Пушкина: речь пошла о  Сибири или покаянии в Соловецком монастыре. Пушкин был вызван к военному губернатору Петербурга графу М. А. Милорадовичу и, сознавшись в том, что загодя уничтожил крамольные стихи, заполнил ими целую тетрадь (не найдена). Тронутый рыцарским жестом, Милорадович обещал царское прощение; обращался к Александру I, по-видимому, и Карамзин, обычно к ходатайствам не склонный. Пушкин был откомандирован в распоряжение наместника Бессарабии генерал-лейтенанта И. Н. Инзова.

4. Пребывание А. С. Пушкина на юге (1820-1824)

5 мая 1820 Пушкин, в очень возбуждённом  настроении духа, на перекладной,  помчался по Белорусскому тракту  в Екатеринослав. Пушкин был  несколько дней совсем не в  пиитическом страхе от своих  стихов на свободу и некоторых  эпиграмм, дал мне слово уняться  и благополучно поехал в Крым  месяцев на 5. Ему дали 1000 рублей  на дорогу.

Первые  месяцы своего изгнания Пушкин провёл в неожиданно приятной обстановке. Приехав в Екатеринослав, поэт поехал кататься по Днепру, выкупался и  схватил горячку. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном  и двумя дочерьми, нашёл его  в жидовской хате, в бреду, без  лекаря, за кружкою обледенелого лимонада. Сын его Николай предложил  Пушкину путешествие к кавказским водам; лекарь, который с ними ехал, обещал его в дороге не уморить.Через неделю Пушкин вылечился.

На  юге Пушкин вновь испытал идеальную привязанность; там он пополнил свое литературное развитие изучением Шенье и особенно Байрона; там же он начал писать «Кавказкого Пленника». Из Гурзуфа, вместе с генералом и его младшим сыном, Пушкин через Бахчисарай отправился в Киевскую губернию, в Каменку, имение матери Раевского, а оттуда на место службы в Кишинёв, так как во время странствований Пушкина Инзов временно был назначен наместником Бессарабской области. Пушкин поселился сперва в наемной мазанке, а потом перебрался в дом Инзова, который оказался гуманным в «душевным» человеком, способным понять и оценить Пушкина.

Поэт  пользовался почти полной свободой, употребляя её иногда не лучше, чем  в Петербурге: он посещал самое  разнообразное общество как туземное, так и русское, охотно и много танцевал, ухаживал за дамами и девицами, столь же охотно участвовал в дружественных пирушках и сильно играл в карты; из-за карт и женщин у него было несколько «историй» и дуэлей; в последних он держал себя с замечательным самообладанием, но в первых слишком резко и иногда буйно высказывал свое неуважение к Кишинёвскому обществу.

Это была его внешняя жизнь; жизнь  домашняя (преимущественно по утрам) состояла в усиленном чтении (с  выписками и заметками), не для  удовольствия только, а для того, «чтоб в просвещении стать  с веком наравне», и в энергичной работе мысли. Его занятия были настолько  напряженные и плодотворнее петербургских, что ему казалось, будто теперь он в первый раз познал «и тихий  труд, в жажду размышлений («Послание  Чаадаеву»). Результатом этого явилась  еще небывалая творческая деятельность, поощряемая успехом его первой поэмы и со дня на день усиливающеюся любовью и вниманием наиболее живой части публики (так, через полтора месяца по приезде в Кишинёв Пушкин, на основании песни трактирной служанки, написал балладу «Черная Шаль», а в декабре того же года, задолго до её напечатания, по рассказу В.П. Горчакова, ее уже твердили наизусть в Киеве).

Уже в первые полтора года после изгнания Пушкин, несмотря на частые поездки в Киев, в Каменку, в Одессу и пр., написал более 40 стихотворений, поэму «Кавказский Пленник» и подготовил «Братьев-разбойников» и «Бахчисарайский Фонтан». Но все это едва ли составит третью часть творческих работ, занимавших его в Кишинёве. Он работает над комедией или драмой, обличающей ужасы крепостного права (барин проигрывает в карты своего старого дядьку-воспитателя), над трагедией во вкусе Алфиери, героем которой должен был быть Вадим, защитник новгородской свободы, потом обдумывает поэму на тот же сюжет; собирает материал и вырабатывает план большой национальной поэмы «Владимир», в которой он хотел воспользоваться и былинами, и «Словом о полку Игореве», и поэмою Тассо, и даже Херасковым. Под впечатлениями аракчеевско-голицынского режима он пишет ряд стихотворений (в том числе довольно обширную, но мало достойную его поэму «Гаврилиада» - последний отзвук его преклонения перед «Девственницей» Вольтера) не для печати.

Самым крупным событием художественной жизни  Пушкина за этот период было создание и появление «Кавказского Пленника», которого он окончил в Каменке 20 февраля 1822 (эпилог и посвящение написаны в Одессе 15 мая того же года) и  который вышел в СПб. в августе 1822 (изд. Н. И. Гнедич, печат. в типогр. Греча). Успех поэмы в публике  был огромный; в глазах молодой  России того времени именно после  неё П. стал великим поэтом («Руслан» сделал его только известным и  возбудил ожидания), да и Россия стареющаяся  должна была признать за «либералом»  П. «талант прекрасный». Прежде всего  подкупала читателей форма поэмы, изящество и сила стихов (из которых  иные немедленно стали поговорками), затем поразительный по соединению простоты и эффектности план поэмы  и глубоко правдивое чувство.

В 1821 Пушкин набросал поэму из русской  жизни: «Братья-Разбойники». Он был  очень недоволен ею, и сжег набросок, но один отрывок, в основу которого было положено действительное происшествие - бегство двух закованных арестантов вплавь, случившееся в Екатеринославле при Пушкине, - он послал в печать в 1823 (появился в «Полярной Звезде» за 1825), а другими воспользовался много позднее для очень красивой баллады «Жених».

В Кишинёве Пушкин работал также над  «Бахчисарайским Фонтаном»,который позже дал поэту возможность выбраться из сети долгов,  приходит к отрадному убеждению, что литература может доставить ему материальную независимость (сперва такой взгляд на поэзию он называет циничным, позднее же он говорит: «Я пишу под влиянием вдохновения, но раз стихи написаны, они для меня только товар»). Также, он задумал поэму «Цыганы», один из мотивов и краски для которой дала ему жизнь. В конце 1822, во избежание неприятных последствий «истории» за картами, Инзов послал поэта в командировку в Измаил: в Буджакской степи Пушкин встретился с цыганским табором и бродил с ним некоторое время. В Кишинёве же, в мае 1823, начат Евгений Онегин. Из произведений меньшего объема этого периода особое значение и влияние имели стихотворения: «Наполеон», в котором (особенно в последней строфе) поэт проявил такое благородство чувства и силу мысли, что все другие русские лирики должны были показаться перед ним пигмеями, и «Песнь о Вещем Олеге» (1 марта 1822), далеко не первый по времени, но первый по красоте и силе продукт национального романтизма в России.

Если  одесский год был один из самых  неприятных для поэта, он был зато один из самых полезных для его  развития: разнообразные одесские типы расширили и углубили его миросозерцание, а деловое общество, дорожившее временем, давало ему больше досугу работать, чем приятельские кружки Кишинёва, и он пользовался этим, как никогда  прежде. Он доучился английскому языку, выучился итальянскому, занимался, кажется, испанским, пристрастился к приобретению книг и положил начало своей, впоследствии огромной библиотеке. Он читал все  новости по иностранной литературе и выработал себе не только совершенно определенные вкусы и взгляды (с  этих пор он отдает предпочтение английской и даже немецкой литературе перед  французской, на которой был воспитан), но даже дар предвидения будущих  судеб словесности, который поражает нас немного позднее. По новой  русской литературе он столько прочел за это время, что является теперь первым знатоком ее и задумывает ряд  статей о Ломоносове, Карамзине, Дмитриеве и Жуковском.

Число лирических произведений П., написанных в Одессе, невелико: он был слишком  поглощен самообразованием в работой  над двумя большими поэмами —  «Онегиным» и «Цыганами», «Онегина»  автор называет сперва романом в  стихах «вроде Дон Жуана»; в нем  он «забалтывается донельзя», «захлебывается желчью» и не надеется пройти с  ним через цензуру, отчего и пишет  «спустя рукава»; но постепенно он увлекается работой и, по окончании второй главы, приходит к убеждению, что это  будет лучшее его произведение. Уезжая из Одессы, он увозит с собою третью главу и «Цыган», без окончания. Отъезд Пушкина был недобровольный: граф Воронцов, может быть с добрым намерением, дал ему командировку «на саранчу», но Пушкин, смотревший на свою службу как на простую формальность, на жалованье - как на «паек ссыльного», увидел в этом желание его унизить и стал повсюду резко выражать свое неудовольствие.

5. В Михайловском   (1824-1826)

Тотчас  же Пушкин был отрешен от службы и сослан в Псковскую губ., в  родовое имение, 30 июля 1824 П. выехал из Одессы и 9 августа явился в Михайловское-Зуево, где находились его родные. Сначала  его приняли сердечно, но потом  Надежда Осиповна и Сергей Львович (имевший неосторожность принять  на себя официально обязанность надзирать  за поведением сына). Но нерадостна была встреча опального сына с родителями, не видавшими его несколько лет. Трусливому отцу Пушкина и легко  воспламеняющейся его супруге сделалось  страшно и за самих себя, и за остальных членов семьи при мысли, что в среде их находится опальный человек, преследуемый властями, к тому же за атеизм. С ужасом смотрели они  на дружбу поэта с младшим братом и сестрою, опасаясь, что он и их совратит в безбожие.  Между отцом  и сыном произошла тяжелая  сцена (которой много позднее  Пушкин воспользовался в «Скупом  рыцаре»). В конце концов родные Пушкина  уехали в Петербург и Сергей Львович  отказался наблюдать за сыном, который  остался в ведении местного предводителя дворянства и настоятеля Святогорского  монастыря. В одиночестве поэт развлекался  только частыми визитами в соседнее Тригорское, к П. А. Осиповой, матери нескольких дочерей, у которой, кроме  того, проживали молодые родственницы (между другими - и г-жа Керн). Жительницы Тригорского, по-видимому, больше интересовались поэтом, нежели интересовали его, так  как его серьезная привязанность  была направлена к одесской его знакомой.

Как ни значительна была напряженность  работы П. в Кишинёве и в Одессе, в Михайловском, в особенности  в зимнее время, он читал и думал  по крайней мере вдвое больше прежнего. С раннего утра до позднего вечера он сидел с пером в руках  в единственной отопляемой комнатке михайловского дома, читает, делает заметки и пишет, а по вечерам  слушает и записывает сказки своей  няни и домоправительницы. Под влиянием обстановки теперь он больше, чем прежде, интересуется всем отечественным: историей, памятниками письменности и народной живою поэзиею; он собирает песни (для  чего иногда переодевается мещанином), сортирует их по сюжетам и изучает  народную речь, чем пополняет пробелы  своего «проклятого» воспитания. Но это  изучение родины идёт не в ущерб  его занятиям литературой и историей всемирной. Он вчитывался в Шекспира, в сравнении с которым Байрон, как драматург, теперь кажется ему  слабым и однообразным. В тоже время  он воспроизводит с удивительной точностью поэтический стиль  и объективное миросозерцание Магометова Корана. Восток, Шекспир и изучение исторических источников, вместе с годами и одиночеством, заставляют его спокойно смотреть на мир, больше вдумываться, чем чувствовать, философски относиться к прошлому и настоящему, если только последнее не возбуждало страстей его.

С братом Львом и дерптским студентом  Вульфом, сыном Осиповой, он составил нечто в роде заговора с целью  устроить себе побег за границу, через  Дерпт, и одно время настолько  верил в возможность этого  дела, что прощался с Россией прекрасным (неоконченным) стихотворением. В то же время он испытал и легальное  средство: под предлогом аневризма  он просит позволения ехать для операции и лечения в одну из столиц или  за границу. План бегства не осуществился, а для лечения П. был предоставлен Псков. Весною Пушкина посетил барон  Дельвиг. На осень он остался совсем один, за временным отъездом соседок. От этого усиливается и жажда  свободы, и творческая производительность: к зиме он оканчивает IV главу «Онегина», «Бориса Годунова» и поэму  «Граф Нулин».

6. Последние годы холостой жизни А. С. Пушкина (1826-1831)

Появление в селе Михайловском фельдъегеря, приехавшего за Пушкиным, произвело всеобщий ужас и недоумение. Это было 2 или 3 сентября. Пушкин весело провел вечер в Тригорском и часу в 11-м отправился домой, провожаемый до дороги, по обыкновению, молодым женским поколением семьи. На другой день рано утром в Тригорское прибежала няня Пушкина, Арина Родионовна, с поразительным известием, что какой-то человек, не то солдат, не то офицер, прискакавший в Михайловское под вечер, увез с собою Пушкина, и притом так заторопил его, что Пушкин успел только накинуть на себя шинель и захватить деньги.

По  приезде в Москву Пушкин был тотчас же представлен императору Николаю. . Император все усилия приложил к тому, чтобы быть милостивым, хотя не удержался от некоторых вопросов, довольно щекотливых, вроде например, вопроса о том, принял бы Пушкин участие в декабрьской смуте, если бы находился в Петербурге. Откровенный ответ поэта в утвердительном смысле, конечно, доказывает благородство Пушкина, но в то же время обличает и полное непонимание своего нового положения. Стоя на своей точке зрения, император совершенно последовательно на откровенность поэта ответил замечанием: «Ты наделал довольно глупостей, надеюсь, что теперь ты будешь благоразумен, и мы больше ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь. С этих пор я сам буду твоим цензором». Предание сохраняет следующую подробность этой оригинальной беседы: увлеченный разговором, поэт сперва прислонился к столу, а потом почти сел на этот стол. Государь заметил это и потом кое-кому с неудовольствием говорил: «С поэтом нельзя быть милостивым»; но в тот же день на балу заявил, что беседовал «с умнейшим человеком во всей России».

Во  всяком случае, несомненно одно: на Пушкина  смотрели, как на «силу», которую  выгоднее приручить, чем раздражать. После ряда крутых мер, заставивших  русское общество содрогнуться, помилование  великого поэта было до некоторой  степени уступкой общественному  мнению.