Анализ баллады "Лесной царь" Гете

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 19 Июня 2014 в 09:17, контрольная работа

Краткое описание

Словарь литературоведческих терминов С.П. Белокуровой дает следующее определение баллады: «БАЛЛАДА - (от франц. ballade - танцевальная песня) - жанр лиро-эпической поэзии: повествовательная песня или стихотворение относительно небольшого объема, с динамичным развитием сюжета, основой которого является необычайный случай. Часто в балладе присутствует элемент загадочного, фантастического, необъяснимого, недоговоренного, даже трагически неразрешимого. По происхождению баллады связаны с преданиями, народными легендами, соединяют черты рассказа и песни. Баллада - один из главных жанров в поэзии сентиментализма и романтизма».

Вложенные файлы: 1 файл

Словарь литературоведческих терминов С.docx

— 27.28 Кб (Скачать файл)

1)Словарь литературоведческих терминов С.П. Белокуровой дает следующее определение баллады: «БАЛЛАДА - (от франц. ballade - танцевальная песня) - жанр лиро-эпической  поэзии: повествовательная песня  или стихотворение относительно небольшого объема, с динамичным развитием сюжета, основой которого является необычайный случай. Часто в балладе присутствует элемент загадочного,  фантастического, необъяснимого, недоговоренного, даже трагически неразрешимого. По происхождению баллады связаны с преданиями, народными легендами, соединяют черты рассказа и песни. Баллада - один из главных жанров в поэзии сентиментализма  и романтизма».

По моему мнению, нельзя столь сложный и многогранный жанр сводить к сухому словарному определению, поэтому далее я хочу рассмотреть жанровую специфику баллады, основываясь на работы ученых.

Жанр баллады сложился в средние века. Первоначально так называли народную плясовую песнь; затем широкое распространение получили баллады, повествующие о преступлениях, кровавых распрях, несчастной любви и сиротстве. Развитие балладных сюжетов шло по двум основным направлениям: героико-историческому и любовному. В действительности четкой грани между этими двумя группами не было. Героические и любовные сюжеты часто переплетались, вбирали в себя сказочные фольклорные мотивы, трактовались порой в комическом ключе, приобретали какие-то специфические черты, связанные с местом зарождения или бытования той или иной баллады.

В 18 веке происходит возрождение этого жанра. Причиной этому стали удивительная лиричность и пластичность баллады: в ней сочетается историческое, легендарное, страшное, таинственное, фантастическое, смешное. Возможно, поэтому к балладе обращались С. Колридж, Г. Бюргер, Ф. Шиллер, И.В. Гете, Р. Бернс, В. Скотт, А. Мицкевич. Эти писатели не только возродили этот жанр, но и изыскали для него новые источники, предложили новые темы, наметили новые тенденции.

Баллада является уникальным жанром, который нельзя причислить ни к одному роду литературы.  В 1821 году Гете писал, что баллада объединяет эпос, лирику и драму.  Он называет ее то «живым зародышем», «прасеменем» всей поэзии, то прообразом искусства, его первичной национальной формой.   А. Баумгэртнер придерживается такого же мнения: «структура баллады определена соединением эпических, лирических и драматических элементов». Исследователь народной поэзии Рольф Вильгельм Бредних  отмечает, что «баллада - это песенный жанр (лирический элемент); баллада - это песня, которая содержит в себе определённое действие (эпический элемент); баллада - это песня, в которой действие в различных сценах разворачивается в конфликт или кульминацию».  Для Марии Вагнер баллада представляет собой, прежде всего, лирический жанр, так как не действие или рассказ, а «лирическое Я» являются носителями интенции баллады; лирический характер баллады подчёркивают и Йоахим Мюллер и Вальтер Мюллер-Зайдель.

 При этом Й. Мюллер  более категорично относит балладу  к лирике, в то время, как В. Мюллер-Зайдель отмечает, что баллада  «ближе к лирике, чем к эпическим или драматическим текстам».

Другая группа исследователей (Хартмут Лауфхютте, Вигфрид Фройд, Кэте Хамбургер) рассматривают балладу как эпический жанр. Так, Хартмут Лауфхютте в своей монографии причисляет балладу к эпико-фиктивной литературе, вырабатывая при этом логическое структурирование события. 
Если обратиться к особенно часто встречающимся определениям баллад, особенно немецких, то можно заметить, что почти все исследователи выделяют нечто демоническое и трагическое в качестве постоянного жанрового признака баллады. Так, Е. Кречманн говорит о балладе, как жанре с «часто мрачным или трагическим исходом», при этом ещё И.В. Гёте упоминает мистическое в качестве признака баллады. Это мистическое настроение возникает, кроме всего прочего, из представляемого столкновения человека с внешним миром, в то время как окружающая среда всегда является жуткой, непостижимой силой, которая угрожает ему.

Практически все исследователи, однако, отмечают, что события, о которых идёт речь в балладах, как правило, необычны, полны тайн и трагичны, показаны в самый кульминационный момент, а также часто вносят значительные изменения в жизнь человека. В балладах часто используется диалог, применяются разнообразные формы повтора, увеличивающие напряжение и драматизм в повествовании и построении, а также недосказанность, дающая читателю или слушателю материал для собственных интерпретаций.

Теперь же обратимся к балладе Гете «Лесной царь» и выявим черты балладного жанра в произведении.

Во-первых, это фольклорная составляющая. В основу был положена датская легенда «Дочь лесного царя», переведенная Иоганном Готтфридом Гердером.  Гете оставляет замысел: смерть от роковой силы, которая всячески заманивает к себе. Но есть важные, на мой взгляд, точки расхождения. У Гете мы видим ребенка с отцом, которые уже находятся в дороге и причина их пути не обозначена. В легенде же рыцарь скачет к своей невесте. Кроме того рыцарь вступает в прямой диалог с нечистой силой, в то время как у Гете мы наблюдаем только реакцию ребенка и его слова, обращенные к отцу. Младенец и отец есть одно целое. Ребенок олицетворяет то бессознательное и неизвестное, недоступное сознанию отца.

Во-вторых,  в балладе смешиваются элементы реального и мистического. Заурядный путь отца и сына оборачивается гибелью последнего. Но так ли это? Возможно, ребенок уже был болен и Лесной царь не более чем галлюцинация, рожденная его сознанием.  В балладе происходит соприкосновение одного мира с другим. И оно оказывается фатальным.

В-третьих, это особенный пейзаж, на фоне которого разворачиваются события. Туман, ветер в листве, старые ивы – все это создает напряженную атмосферу повествования. Хоть и воспринимают его отец и сын совершенно по-разному читатель в свою очередь погружается в удивительную и зловещую природу и до конца не известно, что является правдой.

В-четвертых, это объединение эпоса, лирики и драмы. В рассматриваемой балладе содержится определенное действие,  сохранена песенность и драматичность, которая выражается в том, что читателю представлена своеобразная сценическая площадка (лес, дорога), представляются участники действия.

В-пятых, автор использует диалог для описания происходящего. Финал баллады конкретен и ясен, но после прочтения возникают вопросы о случившемся, о дальнейшем исходе.

2) Мое понимание баллады складывается из связи различных соображений.  Самое простое  предположение заключается в том, что произведение рассказывает о столкновении мистического и реального.  Человек, соприкоснувшийся с потусторонним обречен. И человек не каждый, а особенный, способный чувствовать то самое сакральное. Не случайно ключевым героем является младенец. Ведь только ребенок, еще не постигший общепринятого и рационального мира взрослых способен видеть и переживать то, что находится «с той стороны». Ребенок ближе к естественному, он не так сильно оторван от природы и её закономерностей. Для взрослого все объяснимо и ясно.  Ребенок умирает в одном мире – мире взрослых – и соединяется с миром Лесного царя.

Так же я полагаю, что в этом тексте вполне может быть слияние отца и сына. Как было сказано ранее, они могут выступать как единое целое. Ребенок не что иное, как отстранившееся от отца олицетворение природного, живого и его смерть означает смерть природного в восприятии отца. В нем борется цивилизация и живая природа.

Образ отца является олицетворением шаблонности и косности восприятия. А полный отрыв от своего природного и заложенного в человека изначально ведет к неминуемой гибели. Это можно уловить на уровне организации текста. Он динамичен, и его можно сравнить с бегом лошади. И как только ребенок погибает, этот бег резко останавливается, завершается повествование, мир рушится.

Кроме того возникает вопрос, что считать реальным. Мир рационален и объясним или же есть неизведанное и недоступное человеку?

Так же мне кажется, что действие происходит осенью. К этому есть определенные предпосылки: сухие листья, холод,  постоянный ветер. Трактовать это можно следующим образом: смерть ребенка является олицетворением гибели природы, ее увядания. Так как ребенок имеет больше общего с миром природы, то она и забирает его к себе.

3) В переводах Жуковского и Фета есть много общего, но и имеются точки расхождения.  Оба перевода, как и в оригинале, начинаются с вопроса «кто?», что вполне логично и понятно. Но у Жуковского пространство обозначено как  «хладная мгла», а у Фета действие происходит на фоне  «ночного ветра».  Разница в том, что «хладная мгла» является более глобальным и всеобъемлющим топосом. Нечто абсолютное и холодное, распростертое на огромное расстояние, даже поглощающее.  На мой взгляд «хладная мгла» есть вся вселенная, которая окружает действующих лиц. Ведь вселенная не что иное, как сама природа, вступающая в контакт.

«Ночной ветер» - олицетворение сакральной природы, природы скрытой от человеческих глаз. Ветер в ночи всегда вызывает неподдельный страх у человека. Он рождает в восприятии зловещие образы. Вообще ночь в культуре – время, когда потустороннее становится особенно сильным и могущественным. Все обряды и жертвоприношения совершались ночью, ведь день – время жизни, ночь – время смерти.

В переводе Жуковского сын «весь издрогнув» прижимается к отцу, чтобы тот его согрел. У Фета ребенок не мерзнет в начале. Или не боится.

Далее у Жуковского обозначен возраст отца. Он является стариком, когда у Фета этого мы не наблюдаем. В этих моментах перевод Фета ближе к оригиналу.

В следующей строфе ребенок вступает в зрительный контакт с Лесным царем:  «Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул», а у Фета он лишь его заметил. Через глаза у Лесного царя Жуковского образуется своеобразный канал, рождается связь, которую разорвать уже невозможно. В мировой литературе одним из ярких  взглядов является взгляд медузы  Горгоны и как мне кажется, есть что-то общее между ней и Лесным царем. Он уже заворожил ребенка и не отпустит его.  У Гете отсутствует это. Как и Фета, чей перевод снова ближе к оригиналу.

В этой строфе примечательным является описание Лесного царя.  У Жуковского : «Он в темной короне, с густой бородой», а у Фета «Лесного царя, что в короне, с хвостом». Корона выступает как символ власти. По словам Цветаевой хвост трактуется так: «начнем с первого: хвост. Хвост по-немецки и Schwanz, и Schweif; например, у собаки Schwanz, и Schweif - у льва, у дьявола, у кометы - и у Лесного Царя. Поэтому моим «хвостатым» и с «хвостом» хвост Лесного Царя принижен, унижен». Но  Schweif так же переводится как «шлейф». И, возможно, это не борода и не хвост, а плащ. Жуковский переводит Schweif как «густая борода» намекая на старость, величественность. У Фета это отсутствует, так же как и в оригинале.

Но и борода, и хвост в переводах – всего лишь туман.  
Далее у Фета мы видим эпитет «милый ребенок». Лесной царь Фета заигрывает с ребенком, ласково зовет его к себе, в то время как у Жуковского он просто просит его оглянуться.  В этой же строфе мы видим то, чем Лесной царь соблазняет ребенка.

У Жуковского это :

"Веселого много в моей стороне: 
Цветы бирюзовы, жемчужны струи; 
Из золота слиты чертоги мои".

У Фета:

«Мы чудные игры затеем с тобой.

Долина цветами пестро́ поросла, 
Одежд золотых моя мать припасла»

Лесной царь Фета предлагает ребенку игры,  всевозможные цветы, когда у Жуковского неопределенное «веселого много» и не совсем ясные «бирюзовые цветы» и «жемчужные струи».  У Фета Лесной царь предлагает ребенку поиграть, у Жуковского этот элемент отсутствует. Лесной царь всего лишь описывает свой мир.  Примечательная последняя строка строфы. У Жуковского «золотые чертоги», у Фета «золотые одежды». Золотой дом Лесного царя, на который можно смотреть у Жуковского и золотые одеяния, которые можно взять себе. Конечно, второе прельщает больше. И вновь перевод Фета точнее.

У Фета Лесной царь говорит с ребенком шепотом, заигрывая с ним. У Жуковского «Лесной царь со мной говорит». Отсутствует эта вкрадчивость.

В следующей строфе у Жуковского отец лишь объясняет, что все это (перлы,струи) всего лишь ветер в листве. У Фета отец успокаивает ребенка. Возможно в этом моменте отец старается сам поверить в Лесного царя, но у него не выходит это и он просит ребенка не бояться.

В начале следующей строфы у Жуковского Лесной царь уже нарекает ребенка своим: « Ко мне, мой младенец». Можно предположить, что Лесной царь уже владеет сознанием ребенка и знает, что младенец будет его. У Фета он продолжает заигрывать и зазывать: «Иди же, прелестный малютка, скорей».  У Жуковского ребенок узнает прекрасных дочерей Лесного царя, а у Фета они будут ему няньками. Само слово «нянчить» более вкрадчиво и звучит нежнее, нежели простое «узнаешь».

Далее у Жуковского мы видим, как дочери Лесного царя кивают ребенку, зазывая его. У Фета они статичны.

В следующей строфе у Фета Лесной царь напрямую говорит: «Люблю тебя, сердцу ты мил моему», в то время как у Жуковского:  «Дитя, я пленился твоей красотой». У Фета Лесной царь влюблен в ребенка, это гораздо конкретнее и сильнее пленения красотой. Если у Жуковского «неволей иль волей, а будешь ты мой», то у Фета «коль сам не пойдешь – силой возьму».

Лесной царь Фета настроен серьезно и готов силой взять младенца. У Жуковского отсутствует прямота. Ребенок в любом случае будет принадлежать Лесному царю. Но у Фета это обозначено как в оригинале.

Последние строфы отличны тем, что у Фета Лесной царь уже держит ребенка,  а у Жуковского он  догоняет отца с ребенком и хватает ребенка.  Состояние отца передано по-разному. У Жуковского «ездок оробелый»,  у Фета «отцу стало страшно». Употребление слова «страх» вызывает соответствующие, более глубокие переживания.

У Фета в конце перевода ездок пребывает к своему двору, когда у Жуковского «ездок прискакал». В этой строке он сохраняет связь с «хладной мглой»,  которой нет начала и конца.

Сравнив два перевода, можно сделать вывод, что перевод Фета более близок к оригинальному тексту Гете. Он сохранил практически все черты Лесного царя, перевел почти дословно, сохраняя притом настроение.

Перевод Жуковского более свободный, отсутствуют некоторые элементы, ребенок погибает от страха. Но «Лесной царь» Жуковского просто другой. Он увидел в этой истории страшную сказку.

Об этом как нельзя лучше сказала М.Цветаева: «  Вещи равновелики. Лучше перевести «Лесного царя», чем это сделал Жуковский, - нельзя. И не должно пытаться. За столетие давности это уже не перевод, а подлинник. Это просто другой «Лесной царь». Русский «Лесной царь» - из хрестоматии и страшных детских снов».

Информация о работе Анализ баллады "Лесной царь" Гете