Автор работы: Пользователь скрыл имя, 09 Августа 2014 в 18:41, реферат
Но только ли в интригах членов Политбюро и объективных экономических факторах следует искать причины провала косыгинских реформ? А что, собственно, сам Косыгин сделал для того, чтобы его детище крепло и развивалось? Какова вообще его роль в советской истории? Что он представлял собой как политик? Насколько его политический и административный опыт соответствовал тем задачам, которые он ставил перед собой сам, и тем, которые выдвигало само время? Не ответив на эти вопросы, невозможно, понять причин провала реформ Косыгина.
ВВЕДЕНИЕ 2
А. Косыгин. Начало карьеры. 4
«Ленинградское дело». 7
Отношение к правлению Сталина 10
Отношение к политике Хрущёва 14
«Косыгинские реформы» 16
Заключение 22
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВОЕННО ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
РЕФЕРАТ
По истории
НА ТЕМУ:
Выполнил:
Студент Семёнов Э.
Проверил:
кандидат исторических наук, доцент А. А. Федоренко.
Содержание:
"Я ВЕДЬ НЕ ПОЛИТИК,
Я - ИНЖЕНЕР"
Причины провала реформ Алексея Косыгина
в литературе меньше всего связывают с
личностью и биографией этого человека.
Главными виновниками срыва этих реформ,
по воспоминаниям людей, работавших под
началом Косыгина и его родственников,
неизменно выступают "дряхлый", "тусклый",
"впадающий в маразм" Брежнев и ряд
его соратников, столь же "ничтожных",
как и генсек, - Кириленко, Подгорный, Черненко.
В менее резких выражениях, но схожие мысли
высказывают люди, далекие от экономики
и Совмина. Высокопоставленный сотрудник
КГБ Николай Леонов в своих воспоминаниях
писал, что отставка Косыгина стала одним
из "страшных символов" грядущей
гибели социализма в СССР. Видный советский
дипломат Валентин Фалин писал в своих
мемуарах, что Брежнев и Подгорный оттесняли
Косыгина "на вторые-третьи роли".
Профессиональные экономисты (труды которых
читают и понимают в основном только их
коллеги), конечно, не сводят провала косыгинских
реформ к личностному фактору. Они указывают
на многие неизлечимые болезни советской
экономики, вылечить которые не могли
даже "прогрессивные для своего времени"
экономические воззрения и управленческие
способности Косыгина.
Безусловно, косыгинские реформы - чем дальше, тем больше - принимались в штыки Брежневым и некоторыми его сторонниками, попытки Косыгина вылечить советскую экономику были во многом изначально обречены - "пациент" был почти неизлечимо болен. Но только ли в интригах членов Политбюро и объективных экономических факторах следует искать причины провала косыгинских реформ? А что, собственно, сам Косыгин сделал для того, чтобы его детище крепло и развивалось? Какова вообще его роль в советской истории? Что он представлял собой как политик? Насколько его политический и административный опыт соответствовал тем задачам, которые он ставил перед собой сам, и тем, которые выдвигало само время? Не ответив на эти вопросы, невозможно, понять причин провала реформ Косыгина.
В брежневском Политбюро Косыгин, несомненно, был самой яркой фигурой - последним крупным выдвиженцем Сталина конца 30-х годов. Его карьера была фантастически стремительной. Косыгин родился и начал свою карьеру в Ленинграде, где закончил Текстильный институт. Всего за три года, с 1935 по 1938 год, он прошел путь от мастера текстильной фабрики до председателя Ленинградского горсовета, а 2 января 1939 года становится наркомом текстильной промышленности СССР. В этом, с одной стороны, нет ничего удивительного - в конце 30-х годов Сталин взял линию на резкое омоложение хозяйственных кадров. Зачищенные от "врагов народа" наркомовские кресла в то время занимали люди, которым редко бывало за 40 (самым молодым из новых сталинских наркомов был 33-летний Дмитрий Устинов, назначенный в 1941 году наркомом вооружений). Однако если того же Устинова или наркома тяжелого машиностроения Малышева и многих других людей брали в правительство прямо с заводов или из конструкторских бюро, то Косыгина пересадили в кресло наркома из кресла председателя Ленинградского горсовета. До того как возглавить горсовет, он был сначала директором текстильной фабрики в Ленинграде, а затем, в 1938 году, стал заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома партии. В обкоме он не проработал и года и в том же 1938 году стал, по сути, третьим человеком в Ленинграде после первого и второго секретарей Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Андрея Жданова и Алексея Кузнецова. С последним его связывали не только теплые товарищеские отношения - жена Косыгина приходилась Кузнецову родственницей. Возможно, это никак и не сказалось на быстром продвижении Косыгина, однако очевидно, что без соответствующих рекомендаций того же Жданова, в свою очередь, активно продвигавшего Кузнецова, его появление в Совнаркоме не обошлось.
34-летний нарком текстильной
промышленности снискал
С января по сентябрь 1942 года Косыгин в качестве уполномоченного ГКО находился в Ленинграде. Он был одним из инициаторов строительства знаменитой "Дороги жизни" вдоль восточного берега Ладожского озера. Персонально на Косыгина были возложены задания по строительству трубопровода по дну Ладожского озера и подготовке к открытию судоходства по озеру. Оба задания были выполнены, причем трубопровод длиной 29 километров был сдан в эксплуатацию досрочно и обеспечивал с 1942 года топливом город и фронт. Успешно справлялся Косыгин и с поручением правительства (в конце июня 1942 г.) по обеспечению Красной Армии инженерными и саперными средствами. Однако в годы войны Косыгину доводилось иметь дело не только с проблемами эвакуации и налаживания производства инженерных и саперных средств. Сохранились документы о его причастности к депортации немецкого и финского населения из пригородов Ленинграда в 1941 году. 29 августа 1941 года, в момент резкого ухудшения положения на Ленинградском фронте, Молотов, Маленков, Жданов и Косыгин посылают Сталину следующую телеграмму: "Сообщаем, что нами принято решение о немедленном переселении из пригородов Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек. Предлагаем выселение произвести в Казахстан - 15 000 человек, в Красноярский край - 24 000 человек, в Новосибирскую область - 24 000 человек, Алтайский край - 12 000 человек и Омскую область - 21 000 человек. Организацию переселения возложить на НКВД. Просим утвердить это предложение". После возвращения из Ленинграда Косыгин вскоре возглавил Совнарком РСФСР, с 1943 года он занимался вопросами восстановления народного хозяйства.
В послевоенные годы Косыгин не утратил расположения Сталина. В 1948 году он становится членом Политбюро ЦК и министром финансов (продолжая оставаться заместителем Председателя Совета Министров СССР). В 1949 году над Косыгиным нависла смертельная опасность. Грянуло "ленинградское дело". До сих пор до конца не ясно, почему Косыгину удалось в этой, почти безнадежной для себя ситуации (ведь он тоже был "ленинградцем", а его жена, как упоминалось выше, приходилась родственницей Алексею Кузнецову - одному из главных обвиняемых по "ленинградскому делу", с котором Косыгины были очень дружны), "вытянуть счастливый билет", как писал в своих мемуарах Хрущев. Сам Косыгин рассказывал уже в 70-е годы своему заместителю по Совмину Владимиру Новикову о том, что во время следствия по "ленинградскому делу" Микоян, работавший тогда заместителем Председателя Совета Министров СССР, "организовал длительную поездку Косыгина по Сибири и Алтайскому краю якобы в связи с необходимостью усиления деятельности кооперации, улучшения дел с заготовкой сельскохозяйственной продукции". Косыгин не исключал и того, что эту командировку Микоян согласовал со Сталиным, согласие которого означало, что Косыгин не будет репрессирован.
К неприятностям Косыгина, связанным с "ленинградским делом", добавился поступивший Сталину в июне 1949 года донос о том, что будто в 1948 году, когда Косыгин был министром финансов, в Гохране происходили крупные хищения золота и драгоценных камней. Сталин поручил министру Госконтроля Мехлису провести ревизию в Гохране. Ревизии Мехлиса, как правило, заканчивались для многих чиновников в лучшем случае выговорами по партийной линии. Мехлис проводил ревизию Гохрана в течение четырех месяцев. Никаких нарушений ревизия не обнаружила, кроме недостачи 140 грамм золота. Мехлис дал команду разобраться в причинах этой недостачи. В Гохране начали работать специалисты-эксперты по золоту. К счастью для Косыгина, они установили, что недостача злосчастных 140 грамм золота вызвана различной степенью влажности воздуха в помещениях, где определялся первоначальный вес слитков (во время войны Гохран находился в Свердловске), и влажностью воздуха в основных помещениях Гохрана в Москве. Кроме того, эксперты утверждали, что в процессе множественных перевозок и перекладок слитков потери металлла неизбежны. Мехлис удовлетворился этими объяснениями и не только дал знать Сталину о том, что у Косыгина все в порядке, но и ходатайствовал о награждении работников Гохрана за "отличное" ведение дела.
Вскоре начальник Гохрана получил орден Ленина. Несмотря на то, что ревизия Мехлиса окончилась для Косыгина благополучно, почти до самой смерти Сталина Косыгин жил в ожидании ареста. Его зять Жермен Гвишиани вспоминал, что Косыгин, узнав о том, что среди предъявленных Николаю Вознесенскому обвинений было обвинение в незаконном хранении оружия, утопил в реке два сохранившихся с войны пистолета. Гвишиани удалось обнаружить на даче у Косыгина подслушивающие устройства, и, когда он сообщил о них тестю, тот строго сказал: "Ничего не трогай и никому не говори". Каждое утро, уходя на работу, Косыгин говорил родным: "Прощайте" и напоминал о заранее обговоренных действиях семьи в случае его ареста. Только в конце 1952 года, после ХIХ cъезда КПСС, Косыгину стало ясно, что "этап подозрений и недоверия заканчивается". Произошло это после того, как на каком-то совещании к нему подошел сам Сталин, тронул его за плечо и сказал: "Ну как ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь".
Несмотря на то, что Сталин уничтожил ближайших соратников и друзей Косыгина по работе в Ленинграде, из-за чего около трех лет ему пришлось прожить в постоянном ожидании ареста, он тем не менее навсегда сохранил самые теплые чувства по отношению к "вождю народов". По свидетельству Гвишиани, "Косыгин высоко ценил сильную волю и организаторские способности Сталина. Алексей Николаевич оставался с ним в Москве во время войны, когда все правительство эвакуировалось в Куйбышев, и позже категорически не соглашался с насмешливым замечанием Хрущева, утверждавшего, что в войну Сталин командовал "по глобусу", стоявшему в его кабинете". Однако привычка скрывать свои мысли и чувства, приобретенная за годы сталинской службы, осталась у Косыгина навсегда". Уместно вспомнить, что выдумка Хрущева о том, что Сталин вел войну "по глобусу", прозвучала не на какой-то пирушке, а в знаменитом закрытом докладе о культе личности Сталина на ХХ съезде КПСС. Означает ли это, что Косыгин отвергал в принципе десталинизацию общества, затеянную Хрущевым. Отчасти, это было действительно так. В вопросах идеологии Косыгин проявлял сталинскую твердость. В декабре 1969 года, когда Политбюро обсуждало публиковать или нет в "Правде" статью к 90-летию со дня рождения Сталина, Косыгин высказался решительно за публикацию статьи. Статья была опубликована, несмотря на то что некоторые члены Политбюро, в частности Подгорный, Пельше, Кириленко, активно возражали против этой публикации, ставящей, по их мнению, под сомнение решения ХХ съезда и выставляющей таким образом руководителей КПСС в роли непоследовательных, двусмысленных политиков, что особенно вредно скажется на отношениях с "братскими" компартиями. Брежнев, как это не раз бывало при возникновении острых разногласий в Политбюро, испытывал колебания, но после того, как Косыгин и остальные члены и кандидаты в члены Политбюро - Суслов, Устинов, Шелест, Андропов, Мазуров, Гришин - высказались за публикацию статьи, взял сторону большинства.
Косыгин занимал крайне жесткую позицию и в отношении писателя Александра Солженицына, одного из главных символов десталинизации, чья повесть "Один день Ивана Денисовича" при Хрущеве была не только напечатана в "Новом мире", но и ставилась в пример другим писателям секретарем ЦК по идеологии начала 60-х Ильичевым. 7 января 1974 года на заседании Политбюро, разбиравшем вопрос о Солженицыне, Косыгин предложил следующее: "Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нем, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов". В конце концов Андропову все же удалось добиться согласия от Политбюро принять его предложение ограничиться высылкой Солженицына из СССР, но это стоило ему больших усилий, поскольку за арест и ссылку писателя помимо Косыгина высказывались Брежнев, Подгорный, Шелепин.
Не жаловал Косыгин и "отца" Пражской весны, лидера коммунистов Чехословакии Дубчека, которого он считал "подлецом № 1" в чехословацком руководстве. Однако он не только, как и Брежнев, до конца противился вводу войск в Чехословакию, но и сумел дать близкий к истине анализ "оппортунизма" Дубчека и его сторонников. Показательна в этом плане стычка Косыгина с Андроповым, который выступал сторонником жестких мер в отношении "прогнившего" чехословацкого руководства. 19 июля 1968 года на заседании Политбюро Председатель КГБ резко выступил против инициативы Брежнева и Косыгина о проведении двухсторонних переговоров руководства СССР и Чехословакии с тем, чтобы попытаться воздействовать на чехословаков всеми возможными мерами "политического воздействия". "Я считаю, - говорил Андропов, - что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру и борются с остервенением. Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас". На этот выпад Косыгин ответил так: "Я хотел бы также ответить т. Андропову, я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот их суть борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные для них цели, за то, чтобы превратить на первых порах Чехословакию в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию".
В конце 80-х - начале 90-х годов эти предположения стали реальностью. Помимо скрытого неприятия Косыгиным идеологического развенчания Сталина Хрущевым у него были веские основания быть недовольным экономическими преобразованиями Никиты Сергеевича. Косыгин не понимал и не принимал бесчисленные реорганизации органов управления народным хозяйством, происходившие в период "оттепели". Особенное недовольство у него вызывало упразднение Хрущевым отраслевых министерств, вместо которых возникли пресловутые совнархозы. Правда, Косыгин не высказывал своего недовольства упразднением так открыто и явно, как, например, председатель Госплана Николай Байбаков, который на вопрос Хрущева о том, как он относится к совнархозам, откровенно заявил: "Нельзя ликвидировать Министерства топливно-энергетической, оборонной промышленности, транспорта, сырьевые и машиностроительные... Если мы ликвидируем министерства, то потеряем бразды правления экономикой". Подобные откровения Байбакова закончились для него тем, что его сняли с российского Госплана и отправили руководить совнархозом в Краснодарский край.