"Просвещенный абсолютизм" в России

Именно такая классическая (в  известном смысле) традиция понимания  просвещённого абсолютизма была воспринята политико-правовой литературой в России на рубеже XIX — XX вв. благодаря, главным образом, работам М.А. Рейснера. В этом понимании «просвещённый абсолютизм» обозначал вторую историческую фазу общей эволюции абсолютной монархии как государственности Нового времени (идеи Рошера - Козера), на которой ранее сложившаяся в виде доктрины «общего блага» публично-правовая основа абсолютизма обретает новую государственную идею (положение Трёйчке, развитое затем крупным политическим философом В.Дильтеем) как фактор всеохватной реформаторской и культурнической деятельности и, в итоге, принимает форму своеобразной естественно-правовой конституции, устанавливающей новые взаимоотношения личности и власти, хотя и подчинённые по-прежнему государственному патернализму⁸.

Таким образом, изначальное историко-политическое понимание введённой государствоведением  XIX в. конструкции «просвещённого абсолютизма» было увязано с неким новым политико-правовым качеством монархии, прежде всего с отличной от предыдущего периода исторической эволюции монархии системой взаимоотношений «власть - закон - общество», формирующейся в итоге новых идейных и политических факторов, присущих именно тому времени, которое в европейских странах обозначалось как просвещённый абсолютизм (деспотизм).

2. Екатерина II и идея государственной реформы

С восшествием на престол в 1762 г. императрицы Екатерины II явно обозначившиеся в государственной политике 175Ох - начала 1760х гг. стремления к правовой реформе государственных порядков в духе новой политической идеи получили двойной стимул. Во-первых, для новой власти (тем более испытывавшей известные сложности с легитимацией) необходимо было найти практическое разрешение разнородных проблем внутренней политики и правоприменения, которые были очевидными уже с конца 1750х — начала 1760х гг.; по поводу многих из таких проблем общественные настроения характеризовала явно кризисная ситуация. Во-вторых, само продвижение определёнными группировками правящей элиты на российский престол нового монарха — нового по своему идейно-политическому облику - имело корни не столько в недовольстве практическими политическими мероприятиями правительства Петра III (в конце концов, здесь свергнутому императору можно было предъявить упреки лишь демагогического характера), сколько в стремлении в ещё большей степени упрочить реформирование политико-правовых отношений абсолютной власти и дворянства, правящих элит, в особом направлении⁹.

Новый монарх - Екатерина II - по своему идейно-политическому облику, по сложившемуся ко времени восшествия на престол во многом под влиянием идей Просвещения либеральному мировоззрению и морально-политическим стремлениям, не только вполне соответствовала скрытым или явным ожиданиям элит в этом отношении. Она сама выступила активным реформатором государственных и правовых порядков в стране, привнесла в государственную политику лично ей представлявшиеся оптимальными политические и правовые идеалы, которым стала стремиться подчинить - нередко вразрез более прагматическим целям правящей элиты или бюрократии - правительственное стремление к целостной реформе государства¹⁰.

На место частичного государственного обновления и упорядочения правовой системы смыслом предполагаемой Государственной Реформы было провозглашено  утверждение в российском обществе идеала законной монархии, которая якобы единственно способна без крупных потрясений обеспечить каждому искомое общественное благополучие и устранить на будущее перманентные конфликты между Властью и Обществом, а тем самым - и постоянные претензии со стороны последнего к Власти.

Эта идея была декларирована уже  в самых первых законодательных  актах новой власти. Хотя чисто  формально её появление было обязано  законотворчеству Г.Н.Теплова - видного сановника екатерининского правительства 1760х гг., - декларации сформировали новое слово в официальной публично-правовой доктрине. Верховная власть «наиторжественнейше обещала...узаконить такие государственные установления, по которым бы правительство любезного нашего отечества в своей силе и принадлежащих границах течение своё имело так, чтоб и в потомки каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению доброго во всём порядка, и тем предохранить целость империи и самодержавной власти». Положения о «силе и принадлежащих границах» государственных учреждений, о необходимых для власти «пределах и законах» присутствуют и в последующих законодательных декларациях. Ещё немного позднее сама Екатерина II в одном из правительственных документов характеризовала правительственное стремление этих лет как в том числе намерение «отделить права вечные от прав ныне настоящих» - т.е. намерение сформировать качественно новый слой позитивного законодательства¹¹.

Контуры замысла правовой реформы, которую сама императрица предполагала необходимой, характеризуют её литературные документы - главным образом выписки из политической литературы (рубежа 1750х - 1760х гг.); выписки во многом были навеяны рассуждениями по поводу книги Ш.Монтескьё «О духе законов». Как видно из содержания выписок, главная идея, интересующая здесь Екатерину, - это наилучшее государственное устройство. Следуя идеям времени, в представлении о таковом Екатерина объединяла предположение о правильной организации власти (в её учреждениях и институтах) с идеей о правильной цели государственной политики.

В отношении наилучшей для страны формы правления Екатерина однозначно высказалась в пользу монархии по основаниям условного естественно-географического прагматизма (восходившего к политологии Монтескье): «Великая империя подобная России, разрушится, если будет учреждено иное, кроме самодержавного правление; ибо оно единственно может служить потребной быстроте для нужд отдалённых областей, а всякая другая форма - гибельна по медлительности сих действий. Итак, возмолим единственно Господа о даровании нам разумных властителей, сообразующихся с Законами и не творящих оные иначе, как по длительном опыте и исключительно в видах добра их подданных». Соотношение власти монарха и интересов подданных виделось Екатерине исключительно на этико-политической основе «добрых помыслов» «разумного правителя». Именно такой практикой установилось бы законное правление, направленное к благой цели. Этим гарантировалось бы и необходимое для правителя, не желающего переживать «перевороты государства», «доверие народа»: «Желаю, чтобы страна и подданные были богаты - вот начало, от коего я отправляюсь ... Желаю не рабов, но чтобы повиновались законам. Желаю всеобщей цели — сделать счастливыми… Власть без доверия нации - ничто»¹².

Решение вопросов политики виделось Екатерине преимущественно через усовершенствование законодательства. Однако она отмечала, что «вещь, более других подверженная неудобствам, это установить некий новый закон...»; кроме того, в её теоретическом размышлении разделялись законы временного предназначения и длительной перспективы – что заранее следует представлять законодателю, соответственно выбирая объект правовой регламентации¹³.

Среди проблем правовой политики конкретно  Екатерина выделила вопросы о  дворянской службе, воспитании дворянских детей, выезде дворянства заграницу, о наследовании дворянских имений. Небольшое внимание было уделено совершенствованию судебной организации - что было особенностью тогдашних представлений Екатерины о методах политики - представлений, обусловленных в том числе и малым знакомством с практическим течением государственных дел. В заметках Екатерина зафиксировала лишь две несуразности юридической практики: заключение в тюрьму до завершения расследования и до суда («начинать с наказания и затем уж проводить процесс - варварский и турок достойный метод действовать» и наличие негласной чрезвычайной юстиции («преступление и рассмотрение дела должно сделать публичными»). Судя по объектам её внимания, правовому усовершенстванию подлежали бы политика протекционизма в экономике, состояние крепостной зависимости крестьян, условия жизни, способствующие т.н. «размножению народа»¹⁴.

3. Манифест о созыве  Уложенной комиссии и выборы депутатов

Преодолев первый кризис своего царствования, в середине 1760-х гг. Екатерина приступила к широкомасштабному и очень важному для нее лично политическому эксперименту. 14 декабря 1766 г. она издала манифест с призывом ко всем российским свободным «сословиям» и к центральным правительственным учреждениям направить в столицу депутатов, уполномоченных изложить нужды и пожелания пославших их сообществ и принять участие в составлении нового свода законов¹⁵.

Уже при Петре Великом  власти прекрасно сознавали необходимость  привести Соборное уложение 1649 г. в  соответствие с современностью, и  потому на протяжении XVIII столетия созывался целый ряд специальных «уложенных комиссий». Они были немногочисленными по составу и включали преимущественно знатных бюрократов, а также специалистов, не обязательно дворянского происхождения, от университетских профессоров до членов купеческого сословия. Но из декабрьского манифеста 1766 г. сразу стало ясно, что у императрицы Екатерины II на уме нечто иное. Прежние комиссии представляли собой небольшие собрания частного характера, и лишь закончив подготовительную работу, они приглашали представителей разных сословий, чтобы каждая группа по отдельности высказалась о касающихся ее разделах законопроекта. Однако то собрание выборных представителей, которое теперь созывала Екатерина, должно было стать гораздо многочисленнее, чем все его предшественники в XVIII в. К тому же самим депутатам предстояло участвовать в разработке нового свода законов.

В манифесте объяснялось, что право представительства  в законодательном собрании будет пожаловано центральным правительственным органам, а также тем социальным группам, которые окажутся не представленными ни правительственными учреждениями, ни землевладельцами. Так, Сенат, Синод, коллегии и ряд канцелярий по выбору Сената (но только не связанных с системой местного управления) должны были направить по одному выборному депутату, причем не обязательно в лице своих начальников. Что касается «сословий», то здесь выбор депутатов проводился на территориальной основе: дворянство избирало по одному депутату от каждой административной единицы (от уезда в России, от полка на Украине, от крейса в Лифляндии), независимо от количества дворян в данном районе. Каждый официально зарегистрированный город также направлял по одному депутату независимо от числа жителей. Однодворцы и другие категории вольных пахотных солдат, а также государственные и ясачные крестьяне посылали по одному депутату от каждой провинции. Оседлые инородцы, как крещеные, так и язычники, должны были представить по одному депутату от каждого из народов, населяющих ту или иную губернию. Наконец, во всех казачьих войсках предписывалось «вышним командам, где они ведомы, примениваясь к сему положению, прислать потребное число депутатов». В противоположность практике Земских соборов XVII в., духовенство в екатерининской Уложенной комиссии было представлено не как сословие, а как один из институтов государственного аппарата — единственным депутатом от Святейшего синода¹⁶.

Работа депутатов в  законодательных комиссиях в XVIII в. воспринималась просто как еще один вид государственной службы и без того сверх меры отягощенного ею дворянства, и потому депутатства всячески старались избегать. Екатерина же постаралась превратить его в желанную привилегию, придав депутатскому статусу ряд преимуществ. Во-первых, депутатам собирались платить жалованье: дворянам по 400 руб. в год, городовым депутатам по 122 руб., а остальным по 37 руб. Они также получали пожизненный иммунитет от смертных приговоров, телесных наказаний и пыток. Их имущество не подлежало конфискации ни в каком случае, кроме изъятия за долги. Оскорбление депутата влекло за собой наказание в двойном размере. Наконец, депутатам вручали особый знак их должности, который после их смерти возвращался государству. Дворянам надлежало включить этот знак в свой герб, «дабы потомки узнать могли, какому великому делу они участниками были»¹⁷.

Екатерининская Уложенная  комиссия не имела ничего общего с  современными представительными органами, с парламентами, так как в сущности она была институтом «старого режима». К тому же Манифест 14 декабря 1766 г. не раскрывал многие внутренние причины созыва подобной ассамблеи. Для начала, уже само употребление слов «выборы» и «избиратели» вызывает неправильное понимание характера политического представительства на российских Земских соборах или в законодательных комиссиях. «Русское слово для избрания — «выборы» — означает буквально «отбор», или «подбор»¹⁸.

Согласно Манифесту 14 декабря 1766 г., депутата следовало выбрать или отобрать. Выдвижения кандидатов не было; все, кто был правомочен выбирать депутатов, могли также быть избраны. В решающий день всем избирателям, съехавшимся в какой-нибудь почтенный дом, надлежало подойти к столу в центре залы и, по мере того как выкликали имена, положить шар в один из ящиков, помеченных «выбран» и «не выбран». Тот, за кого в ящике с надписью «выбран» оказывалось наибольшее число шаров (к ним прибавлялись также голоса, присланные по почте), становился депутатом. Добавим, что сама Екатерина вовсе не намеревалась допустить перерастания роли депутатов в статус парламентариев и в корне пресекала все подобные поползновения. Составленный в довольно резких выражениях указ 1773 г. гласил, что депутатам нечего выставлять себя «народными защитителями», как и брать на себя функции представителей и проталкивать дела своих земляков в центральных учреждениях, входя «в дела посторонние и до их звания нимало не принадлежащие». Судя потому, что депутат, решивший сложить полномочия, мог просто передать свой мандат кому пожелает, не советуясь с избравшими его, он явно никоим образом не рассматривался как лицо, ответственное перед избирателями. Точно так же, поскольку голос депутата в собрании ничего не решал, было неважно, что число депутатов постоянно колеблется. Иногда депутаты уходили в отставку или изгонялись из состава комиссии без последующей замены, и тогда губернаторы и воеводы, приезжая в столицу, по должности посещали заседания¹⁹.