«Дело врачей». Медленное начало следствия

Изменение политического  курса в СССР, в еврейском вопросе, ставшее очевидным с утра 2 марта 1953 года, то есть на следующий день после  инсульта у Сталина, произошедшего  в первой половине дня 1 марта, стало  главным аргументом политического  заговора и убийства Сталина. В литературе о Сталине существует около десяти разных версий возможного его убийства, и половина из них рассматривает  смену тона прессы в воскресенье 2 марта как аргумент в пользу наличия заговора. Наиболее подробно эту теорию изложил Абдурахман Авторханов в книге «Загадка смерти Сталина» еще в 1976 году:

«Статьи и корреспонденции  «Правды» 8, 9, 11, 12, 16, 18, 19, 20, 22, 23, 26, 27 февраля  посвящены «убийцам», «шпионам», «вредителям», «врагам народа» и «буржуазным  националистам». Ни одна политическая передовая «Правды» не выходит без  ссылки на «бдительность» и «врагов  народа». <...>

Поздно вечером 28 февраля выходит «Правда» на 1 марта, в которой напечатано постановление  ЦК о женском празднике — дне 8 Марта, — но и там тоже меньше всего говорится о празднике, а больше всего о «шпионах», «убийцах», скрытых «врагах народа», «буржуазных  националистах».

А со следующего дня  происходит нечто странное и необъяснимое: «Правда» вдруг прекращает печатать всякие материалы о «врагах народа». Более того — «враги народа» совершенно не упоминаются даже в политических статьях и комментариях. В важных передовых статьях «Правды» от 2 марта («Расцвет социалистических наций») и от 3 марта («Важнейшие условия подъема пропаганды») нет ни слова о «буржуазных националистах», «врагах народа», «шпионах» и «убийцах»!

Кампания против «врагов народа» была отменена. Отменена, конечно, не в редакции «Правды», а там, наверху. Кто же ее отменил? Сталин? Нет, конечно, не Сталин. Ее отменили те, кто, начиная с 1 марта 1953 года, караулили смерть Сталина. Эти «караульщики» в лице «четверки» — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин — совершили в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года переворот, завуалированный ссылкой на болезнь Сталина, «временно» отошедшего от власти» [181].

По мнению Авторханова, загадка смерти Сталина Состоит «не в том, был ли он умерщвлен, а в том, как это произошло» [182]. Наиболее вероятной автор считает гипотезу о том, что Сталин был отравлен медленно действующим ядом во время ужина на даче вместе с четверкой соратников в ночь на 1 марта 1953 хода. Версию отравления диктатора выдвигает и Радзинский, однако по его гипотезе организовал отравление один лишь Берия через своего сообщника в личной охране Сталина Ивана Хрусталева [183]. Хрусталев служил в охране Сталина много лет и был одним из наиболее преданных вождю людей. Эти гипотезы, как и несколько других сходных с ними, не подкрепляются никакими фактами. На даче Сталина был большой обслуживающий персонал — охрана, дежурные, прикрепленные, подавальщицы, повара, библиотекари, садовники, которые ежедневно контактировали со Сталиным. Все они работали здесь много лет и пользовались доверием. Сталин не был склонен к частым изменениям своего чисто бытового окружения. Версия убийства основывается лишь на том, что Сталин умер вовремя, всего за два-три дня или за неделю до каких-то ожидавшихся перемен в руководстве и решений по «делу врачей». Именно эта своевременность смерти Сталина кажется многим столь невероятной, чтобы быть естественной. Предположение об убийстве можно найти, наверное, в половине биографий Сталина, изданных на Западе, оно вошло даже в краткую биографию Сталина в Британской энциклопедии [184].

Более сложную теорию «заговора соратников» выдвинул в 1995 году Ю.К. Жуков. По этой теории в  заговоре могли участвовать шесть  членов Бюро Президиума ЦК КПСС — Берия, Маленков, Булганин, Хрущев, Сабуров  и Первухин. Они, пользуясь своим  доминирующим положением в Политбюро  и в Бюро Президиума Совета Министров  СССР, начиная с 1951 года постепенно изолировали Сталина и отстраняли его от текущего руководства и в партии, и в правительстве. Само «дело врачей» было частью этого заговора, и оно позволило удалить из непосредственного окружения Сталина начальника его охраны генерала Николая Власика, арестованного в декабре 1952 года, и начальника личной канцелярии Сталина Александра Поскребышева, неожиданно уволенного в отставку в феврале 1953 года [185]. Этот заговор к концу февраля 1953 года не был завершен, но проявился уже после инсульта Сталина в форме захвата власти у постели больного вождя. Эта теория также не очень убедительна. Сталин действительно отстранялся от решения текущих проблем, но это не было связано с давлением его окружения. На XIX съезде КПСС проявилось доминирующее положение Сталина. Он провел все реорганизации при полном отсутствии какой-либо оппозиции. На заседании Пленума ЦК КПСС 16 октября 1952 года все члены «шестерки», о которой говорит Жуков, были абсолютно беспомощны. Власик был смещен и удален из Москвы в мае 1952 года, еще до обнаружения адресованного ему письма Лидии Тимашук, то есть не в связи с «делом врачей». Александр Поскребышев в 1953 году был уже не начальником личной канцелярии Сталина, а секретарем Президиума и Бюро Президиума ЦК КПСС. В феврале 1953 года он действительно потерял этот пост, но причины отставки остаются неясными до настоящего времени. Начальником личной канцелярии Сталина в 1953 году был В. Чернуха.

В феврале 1953 года Сталин вел совещания и приемы в своем  кремлевском кабинете только четыре раза. По-прежнему, как и в конце 1952 года, эти совещания продолжались не дольше часа. 16 февраля 1953 года к  Сталину были вызваны Маленков, Берия  и Булганин, и их беседа продолжалась всего лишь 15 минут. На следующий  день, 17 февраля, Сталин принял посла  Индии К. Менона, беседа с индийскими дипломатами продолжалась полчаса. После этого к Сталину снова пришли Булганин, Берия и Маленков, и опять только на 15 минут [186]. В последующие дни Сталин в свой кабинет уже не приезжал, оставаясь на даче. Нет никаких данных о том, что члены «четверки» приглашались к Сталину на дачу в период между 18 и 28 февраля. 27 февраля, в пятницу, Сталин был в хорошем настроении и поехал вечером в Большой театр на балет «Лебединое озеро». В правительственной ложе он сидел один, в глубине, так чтобы публика в зале его не видела. «Лебединое озеро» было любимой постановкой Сталина, и он бывал на этом балете много раз. В этот вечер, 27 февраля, он хотел просто отдохнуть или снять какое-то напряжение. Евгений Громов, автор недавнего исследования о влиянии Сталина на искусство, отметил именно эту сторону неожиданного визита в Большой театр. «Есть символика в том, что в канун смертельной болезни Сталин смотрел «Лебединое озеро» в Большом театре. Чарующая музыка, пленительные танцы. Сталин получал от них искреннее удовольствие» [187].

В субботу 28 февраля, по свидетельству Хрущева, от Сталина  позвонили, «... чтобы мы пришли в  Кремль. Он пригласил туда персонально  меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Потом говорит снова: «Поедемте покушаем на ближней даче». Поехали, поужинали... Ужин затянулся... Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа» [188]. Этот ужин, который для Хрущева выглядел как неожиданный, был, естественно, подготовлен. Сталин всегда заранее предупреждал обслуживающий персонал о подготовке к таким вечерним или ночным обедам и часто заказывал определенные кавказские блюда и грузинские вина.

Это неожиданное  стремление как-то отвлечься, отдохнуть, поужинать с друзьями, выпить вино характерно для человека, который  после долгого периода раздумий принял какое-то радикальное решение. Можно было бы привести несколько  примеров такого поведения и у  других мировых лидеров. Гамаль Абдел Насер, объявив 26 июля 1956 года о своем историческом решении национализировать Суэцкий канал, после знаменитой речи на площади перед ликующей толпой почувствовал столь большое психическое напряжение, что неожиданно для облегчения стресса оторвался от охраны и пошел в свой любимый кинотеатр «Метро» и посмотрел там легкий кинофильм «Встречай меня в Лас-Вегасе» [189].

Можно предположить, что Сталин 27 февраля принял какое-то определенное решение в связи  с «делом врачей». У него на столе  лежал проект письма знаменитых советских  евреев, некоторых из них он хорошо знал лично и очень ценил. Из этого  письма, им же самим заказанного, следовал однозначный вывод о том, что все это «дело» следует кончать. Сталин, безусловно, понимал, что «Сообщение ТАСС» толкает все решение проблемы на усмотрение Особого Совещания при МГБ. Международные последствия и внутренние осложнения от такого хода событий можно было легко предвидеть. Казнь тридцати видных деятелей советской медицины не могла дать Сталину никаких политических дивидендов. Она, кроме того, привела бы к всеобщему вниманию к такому уникальному для СССР институту внесудебных репрессий, как ОСО, о существовании которого почти никто не знал.

Можно предположить, что Сталин позвонил в «Правду» либо вечером 27 февраля, либо утром 28 февраля  и распорядился прекратить публикацию антиеврейских материалов и всех других статей, связанных с «делом врачей». Вечерний выпуск «Правды» 28 февраля  содержал не только Постановление ЦК КПСС о женском празднике, в тексте которого упоминалось о «шпионах, диверсантах, вредителях и убийцах», но и другие репортажи с аналогичной  риторикой. В то время «Правда» и  некоторые другие центральные газеты выходили дважды, вечером и утром. Вечерний выпуск поступал в киоски только в Москве, утренний на следующий  день разносился подписчикам и в  Москве, и по всей стране. Типографские матрицы с вечера самолетами доставлялись в крупные города и столицы  республик и печатались уже в  местных типографиях. Тиражи «Правды» и «Известий» доходили до 10—12 миллионов. Полностью результаты телефонной директивы  Сталина могли быть видны в  «Правде» только в понедельник 2 марта. Другие газеты в понедельник не выходили.

В Советском Союзе  в это время был только один человек, который мог простым  телефонным звонком редактору «Правды» или в Агитпроп ЦК КПСС изменить официальную политику. Это мог  сделать только Сталин. Если бы гипотеза заговора, выдвинутая Авторхановым, была верна, то «четверка», захватившая власть к вечеру 1 марта, занималась бы другими делами, а не «Правдой». Остановки самого «дела врачей» ни 2, ни 3 марта, ни еще через две недели после смерти Сталина не произошло, остановилась лишь пропаганда, причем именно в «Правде». В других газетах и журналах то же самое произошло уже постепенно, не столь внезапно. Если бы не болезнь Сталина, письмо знаменитых евреев могло быть опубликовано в начале марта, а затем постепенно уменьшено или отменено и все «дело врачей». Ответственность за «дело врачей» несли бы в этом случае Маленков и Берия. У Сталина была бы достаточно основательная причина для радикальных изменений в руководстве страной.

Правители с большой  властью, приняв какое-то кардинальное решение исторического характера, обычно находятся до начала его реализации в возбуждении, но в то же время  в хорошем, «приподнятом» настроении. Этим, возможно, объясняются и поездка  Сталина в Большой театр, кинофильм  в Кремле и поздний обед с соратниками, в судьбе которых вскоре ожидались  большие изменения. Сталин мог предполагать, что Берию и Маленкова он встречает  у себя на даче в последний раз. «Снявши голову, по волосам не плачут»  — это была одна из обычных поговорок  Сталина. Но это же возбуждение и  напряженность перед крупным  поворотом могли также привести к резкому повышению кровяного  давления, то есть к гипертоническому кризу, плохому сну и инсульту утром 1 марта.

Такое случалось  и с другими лидерами. Ленин  после переворота 25 октября 1917 года не мог присутствовать на первом заседании  Съезда Советов. Переволновавшись, он и Троцкий «лежали прямо на полу в одной из пустых комнат Смольного  на разостланных одеялах. У Ленина кружилась  голова» [190]. Основные декреты советской  власти принимались без Ленина. Перед  крупными решениями физические проблемы испытывал и Ельцин «... холодом  в груди, некоторым шоковым отупением, сердцебиением (что в этот момент мне было очень некстати)... Каждая ночная секунда все тяжелей и  тяжелей — как же заставить  себя спать?» [191]

Готовность Сталина  к закрытию «дела врачей», или, как  любил делать Сталин, «спуску его  на тормозах» и к отстранению  от власти тех, кто был в это  дело вовлечен, — это, конечно, лишь гипотеза.» Она, как мне кажется, более логична, чем предположения об убийстве диктатора. У Хрущева и Булганина не было поводов для заговора против Сталина. Они и сами больше боялись Берии, чем Сталина. В репрессивной практике Сталина это было бы далеко не первое отступление.

Болезнь Сталина. 1—2 марта 1953 года

В воскресенье 1 марта Хрущев ожидал нового приглашения от Сталина. Такие приглашения, именно в воскресенья, стали традицией, так как по воскресеньям, когда все отдыхали, Сталин страдал от одиночества. «Когда он просыпался, то сейчас же вызывал нас (четверку) по телефону, или приглашал в кино, или заводил какой-то разговор, который можно было решать в две минуты, а он его растягивал». Хрущев не стал даже есть дома днем: «...целый день не обедал, думал, может быть, он позовет пораньше? Потом все же поел. Нет и нет звонка»[192].

Сын Хрущева, Сергей, в то время студент, живший с родителями, в своих воспоминаниях об отце подтверждает эту картину:

«...Отец не сомневался, что Сталин не выдержит одиночества  выходного дня, затребует их к  себе. Обедать отец не стал, пошел  пройтись, наказав: если позвонят оттуда, его немедленно позвать... Звонка отец так и не дождался... Стало смеркаться. Он перекусил и засел за бумаги. Уже совсем вечером позвонил Маленков, сказал, что со Сталиным что-то случилось. Не мешкая, отец уехал»[193].

В Москве в конце  февраля начинает смеркаться примерно в 17.30. Маленков звонил Хрущеву около 23 часов. В воскресенье 1 марта в служебном помещении дачи, примыкавшем к комнатам, где жил Сталин, с 10 часов утра дежурили старший сотрудник для поручений при Сталине, подполковник МГБ Михаил Гаврилович Старостин, помощник коменданта дачи Петр Лозгачев и подавальщица-кастелянша Матрена Петровна Бутусова, о которой Хрущев пишет как о «преданной служанке Сталина, работавшей на даче много лет». Были здесь и другие сотрудники — повара, садовник, дежурный библиотекарь, все, к кому Сталин мог обратиться с той или иной просьбой. Собственно охрана дачи, составлявшая особое подразделение МГБ, осуществляла охрану территории, подходы и подъезды к даче. Между двумя высокими глухими деревянными заборами вокруг всей территории дежурили патрули с собаками. Возле ворот для въезда на территорию дачи была «дежурная» — помещение для старших офицеров охраны. Проверка приезжавших была очень тщательной. С Можайского шоссе недалеко от Поклонной горы был поворот к даче Сталина. Дорога здесь была перекрыта шлагбаумом, который дежурные офицеры охраны открывали только для правительственных машин. Вторая проверка была у ворот, третья при входе на дачу. Здесь дежурил работник охраны в военной форме полковника государственной безопасности. К территории дачи примыкало двухэтажное здание, жилое помещение или казарма для рядовых охранников, рассчитанное примерно на сто солдат и офицеров.

Все комнаты дачи и ее дежурных помещений были связаны  внутренней телефонной системой - «домофоном». Аппараты домофона имелись во всех комнатах Сталина, даже в ванной и  туалете. По домофону Сталин заказывал  себе еду или чай, просил принести газеты, почту и т. д. Кроме домофона, почти все комнаты, где мог  находиться Сталин, имели телефоны правительственной связи и телефоны обычной московской коммутаторной  сети. В СССР более ста человек  — члены Политбюро, наиболее важные члены правительства, министры МГБ  и МВД, военный министр, начальник  Генерального штаба, заведующие основными  отделами ЦК КПСС, первые секретари  обкомов и партийные лидеры республик, командующие пограничными военными округами, секретари ЦК КПСС и некоторые  другие государственные и партийные деятели — были связаны между собой двумя или тремя линиями правительственной связи и могли звонить напрямую Сталину в случае срочной необходимости.