Реформы Столыпина

Указ от 17 октября 1906 г. конкретизировал принятый в 1905 г. по инициативе Витте указ о свободе вероисповедания, определив права и обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной церкви никогда не простили Столыпину того, что старообрядцы получили такой устав, в то премя как соответствующее положение о православном приходе застряло в канцеляриях. 9 ноября 1906г. был издан указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Переработанный в III Думе, он стал действовать как закон от 14 июня 1910 года. 29 мая 1911г. был принят закон «О землеустройстве».

Последние три акта составили юридическую  основу мероприятий, вошедших в историю как «столыпинская аграрная реформа». Взгляды на нее советских и зарубежных историков заметно различаются. Посредством аграрной реформы Столыпина, пишет Г. А. Герасименко, царизм пытался «расширить социальную опору монархии за счет самого массового эксплуататорского слоя - сельской буржуазии... Этот консервативный слой в деревне предполагалось усилить, укрепить экономически и увеличить количественно за счет крестьянского землевладения»; на развалинах общины правительство хотело создать «широкий слой сельских капиталистов, союзников помещиков и сторонников монархии».

Как считает американский историк  Дж. Токмаков, политика Столыпина была направлена на «дальнейший подрыв глубоко укоренившихся феодальных уз и пробуждение инстинкта частной собственности, который в конце концов должен был создать буржуазное общество мелких фермеров. Это новое сельское общество стало бы основой реформированного государства, о создании которого думал Столыпин». Оба автора исходят из предположения, что первоочередной целью Столыпина было создание слоя фермеров. Но наши историки считают, что этот слой должен был формироваться на основе кулацких хозяйств, западные - на основе всего крестьянства. Элементы истины есть и в тех, и в других рассуждениях.

Известно об устойчивой неприязни  Столыпина к крестьянской общине. Знаем мы и наказ, данный ему дворянским съездом: «Уничтожьте общину!». Столыпин, всецело сочувствуя этому призыву, сделал разрушение общины первоочередной задачей своей реформы. Предполагалось, что первый этап - чересполосное укрепление наделов отдельными домохозяевами - нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне, имевшие земельные излишки против нормы, должны были поспешить с укреплением своих наделов и образовать группу, на которую правительство рассчитывало опереться. Столыпин говорил, что таким способом он хочет «вбить клин» в общину.

После этого предполагалось приступить ко второму этапу - разбивка деревенского надела на отруба или хутора. Последние считались идеальной формой землевладения, ибо крестьянам, рассредоточенным но хуторам, трудно было бы поднимать мятежи. «Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционеров»,- писала М. П. Бок, явно со слов своего отца. Этот полицейский подтекст реформы тоже не следует упускать из вида.

Что же должно было появиться на месте  разрушенной общины - узкий слой сельских капиталистов (как полагают советские историки) или широкие массы процветающих фермеров (как считало старшее поколение западных историков)? На деле не предполагалось ни того, ни другого. Первого не хотело само правительство. Сосредоточение земли в руках кулаков должно было разорить массу крестьян. Не имея средств пропитания, они хлынули бы в город.

Промышленность, до 1910 г. пребывавшая в депрессии, не смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах, а наличие массы бездомных и безработных грозило новыми социальными потрясениями. Поэтому правительство дополнило указ, воспретив скупать в пределах одного уезда более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По разным губерниям этот предел колебался в размере от 12 до 18 десятин. Установленный для «крепких хозяев» потолок оказался низким. Что касается превращения нищего российского крестьянства в «процветающее фермерство», то такая возможность исключалась вследствие сохранения помещичьих латифундий.

Переселение в Сибирь и продажа земель через Крестьянский банк тоже не решали проблему крестьянского малоземелья. «Результатом такой реформы могло стать полное и окончательное утверждение в России помещичье-кулацкого («прусского») типа капитализма и пауперизация большей части сельского населения. Капитализму потребовались бы многие десятилетия для «переработки» всей этой пауперизированной социальной среды, крайне слабой в производственном и культурном отношении, пораженной аграрным перенаселением».

В реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также некоторые горожане, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, который можно теперь продать. В 1914 г. было продано 60°/о площади чересполосно укрепленных в том году земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда она возвращалась в мирской котел. Чаще покупали землю зажиточные крестьяне, которые сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали и другие общинники. В руках одного того же хозяина оказывались земли и укрепленные, и общественные, что запутывало поземельные отношения. Поскольку столыпинская реформа в целом не разрешила аграрного вопроса и земельное утеснение возрастало, неизбежной была новая волна переделов, которая должна была смести многое из столыпинского наследия. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти прекратившиеся, с 1912 г. возобновились.

На хутора и отруба тоже далеко не всегда выходили «крепкие мужики». Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с отдельными домохозяевами, а разбивать на хутора или отруба все селение. Чтобы добиться от крестьян согласия на разбивку, власти прибегали к бесцеремонным мерам давления. Крестьянин же сопротивлялся не по «темноте своей», как считали власти, а исходя из здравых житейских соображений.

Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в разных местах, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый - на взгорках. Получив весь надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии.

Хутора и отруба вообще не обеспечивали подъема агрикультуры, преимущество их перед чересполосной системой хозяйства не доказано. «Нигде в мире не наблюдалось такого практического опыта,- пишет американский историк, - который показал бы, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрикультурный прогресс».

Между тем хутора и отруба считались  тогда единственным, причем универсальным средством повышения крестьянской агрикультуры. А альтернативные средства, выдвинутые самой жизнью, подавлялись. Реформа затормозила начавшийся с конца XIX в. переход сельского общества от устарелой трехпольной системы к многопольным севооборотам. Задерживался и переход на «широкие полосы», при помощи которых крестьяне боролись с чрезмерной «узкополосицей».

Сельскохозяйственная абстрактность  замысла столыпинской аграрной реформы в значительной мере объяснялась еще и тем, что ее разрабатывали люди, недостаточно хорошо знавшие деревню. За два года пребывания и Саратовской губернии Столыпин не смог глубоко узнать село. Ближайшим сподвижником Столыпина в проведении реформы был Л. В. Кривошеин, в 1908г. ставший главноуправляющим землеустройством и земледелием. Карьеру он начинал юрисконсультом Донецкой железной дороги, затем перешел в Переселенческое управление и стал петербургским чиновником. «Он был талантлив, энергичен, чрезвычайно импульсивен и обладал счастливой способностью улавливать, в какую сторону дуст ветер»,- вспоминал о нем его сослуживец. Витте, считавший Кривошеина «величайшим карьеристом», отмечал, что в 1905 г. он был еще сторонником общины, но после крутого поворота правительственной политики резко изменил свои взгляды. Главным же правительственным теоретиком по землеустройству был датчанин А. А. Кофод. В Россию он приехал 22-х лет, ни слова не зная по-русски, затем долго жил в небольшой датской колонии в Псковской губернии.

Несмотря на старания правительства, хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую. Отруба, как оказалось, более подошли для губерний Северного Причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Отсутствие сильных общинных традиций там сочеталось с высоким уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, её однородностью на больших просторах и низким уровнем агрикультуры. В этих условиях переход на отруба прошел безболезненно и быстро принес производственную пользу.                                               

Кроме вышеуказанных реформ, правительство  Столыпина намеревалось провести ряд других преобразований, прежде всего по изменению системы местного управления, которая основывалась на сословных началах; сельское и волостное управление было сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местной дворянской корпорации. Получалось, что одно сословие накладывалось на другое и руководило им.

Правительство намеревалось внести бессословную систему управления, которая основывалась бы на взаимодействии помещиков, имущего крестьянства и правительственных чиновников. Несмотря на классовую ограниченность такой реформы, она имела бы более прогрессивное значение. В области рабочего законодательства намечались меры по страхованию рабочих от несчастных случаев, по болезни, инвалидности и старости, но ограничению рабочего времени для малолетних и подростков, устранению женского и детского труда на подземных и ночных работах. Большое значение имело бы введение всеобщего начального образования.

Некоторые из этих законопроектов были внесены во II Думу. По составу II Дума была левее I Думы, но действовала осторожнее. Тем не менее, правительство вскоре стало готовить её роспуск, поскольку Дума не хотела отказываться от требования частичного отчуждения помещичьей земли и не выражала желания одобрить указ от 9 ноября 1906года. Глядя на Думу, крестьяне бойкотировали аграрную реформу. Ходили слухи, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки помещичьей земли. В 1907 г. реформа проходила очень плохо.

Разгон Думы был делом нетрудным, но опыт свидетельствовал, что новая  Дума может оказаться повторением предшествующей. Перед царем вставал вопрос: править ли без Думы или же менять избирательный закон так, чтобы обеспечить более благоприятный для правительства состав депутатов? На упразднении Думы настаивала лишь кучка крайних черносотенцев во главе с А. И. Дубровиным. Второе требование, как помним, выдвинуло «Объединенное дворянство». Правительство признало целесообразным второй путь. Однако ст. 87, словно специально созданная для Столыпина, на этот раз не помогла: в Основных законах содержалась оговорка, что изменение порядка выборов в Думу не может быть произведено без санкции самой Думы. Тогда было решено пойти на прямое нарушение закона.

Во главе  заговора стоял царь. Его мало интересовали хутора и отруба, но раздражала левая Дума. Существует мнение, что Столыпин принял участие в разгоне Думы едва ли не против своего желания. Однако никто из мемуаристов не писал, что Столыпин противился государственному перевороту. Тем более что речь шла о судьбе реформы, которую он считал своим детищем и ради нее готов был пожертвовать какой угодно буквой закона.

Замысел состоял в том, чтобы одновременно с роспуском Думы обнародовать новый избирательный закон. Его выработка была делом непростым, и это задерживало роспуск. Группа чиновников во главе с С. Е. Крыжановским подготовила три схемы нового избирательного закона. Одну из них составители в шутку назвали «бесстыжей», так как в ней слишком откровенно проявлялась основная тенденция - дать преимущество крупным землевладельцам. Именно на этой схеме остановился Совет министров. Когда Столыпин доложил Николаю II, тот сказал: «Я тоже за бесстыжую». К моменту решающего конфликта с Думой новый избирательный закон был в основном готов.

Утром 1 июня 1907г. председатель Думы Ф. Л. Головин получил от Столыпина записку с просьбой предоставить ему слово в начале заседания и удалить из зала публику. И вот «на трибуне появилась высокая и мрачная фигура Столыпина с бледным лицом, темною бородою и кроваво-красными губами». Металлический голос премьера долетал до самых отдаленных уголков притихшего зала. Премьер потребовал от Думы устранения из ее состава 55 социал-демократических депутатов, обвиняемых в заговоре против государства.

Дума  ответила тем, что образовала специальную  комиссию для разбора дела. Простая логика требовала от правительства довести провокацию до конца, чтобы получить более весомый предлог для роспуска. Но царь потерял терпение и в личной записке Столыпину указал, что «пора треснуть». 3 июня 1907г. был издан манифест о роспуске Думы и об изменении Положения о выборах. Это событие вошло в историю под названием Третьеиюньского государственного переворота и традиционно считается концом первой российской революции.

III Дума, собравшаяся 1 ноября 1907 г., резко отличалась но составу от предыдущих: в ней заседало более 50 правых депутатов, 70 умеренно правых, 26 националистов, 154 октябриста, 28 прогрессистов и 54 кадета, свыше 20 мест принадлежало мелким национальным фракциям, демократический лагерь составляли трудовики (14 мест) и социал-демократы (19). В ноябре 1907 г., проанализировав состав III Думы, Ленин высказал предположение, что в ней попеременно будут действовать два большинства - октябристско-черносотенное и кадетско-октябристское; оба они контрреволюционны: первое будет способствовать подавлению революции военно-полицейскими методами, второе станет «прикрываться жалкими или негодными для народа реформами». Правда, оговаривался Ленин, Столыпин не захочет прочного оформления кадетско-октябристского большинства и постарается «держать кадетов в черном теле», но некоторые правые могут голосовать по тем или иным вопросам вместе с кадетами и октябристами.

Ленинская оговорка подтвердилась. Прочного октябристско-кадет-ского большинства  в Думе не сложилось, и оно действовало  лишь эпизодически. Повседневное большинство включало октябристов, умеренно правых и националистов. С его помощью правительство укрепляло полицейские силы и использовало его для проведения реформ. При содействии Столыпина националисты и умеренно-правые вскоре объединились в «Русскую национальную фракцию». Сначала Столыпин ориентировался на октябристов, большинство которых поддержало военно-полевые суды и Третьеиюньский переворот.